Месть по-французски

Жаклин молча протянула ему руки. Они дрожали от усталости и напряжения, но она ничего не могла с этим поделать, хотя ей была ненавистна эта демонстрация собственной слабости. Нужно беречь силы. Чуть окрепнув, она его уничтожит.

Жаклин пошевелила руками, пытаясь разогнать застывшую кровь, и вскрикнула от боли. Когда же она нагнулась, чтобы развязать лодыжки, выяснилось, что пальцы ее не слушаются. Николаса Блэкторна это, по-видимому, забавляло, потому что он не спускал с нее глаз.

Жаклин сумела удержаться и не упала, когда карета остановилась, но справиться с узлами ей не удавалось. Николас наклонился, оттолкнул ее руки и быстро развязал веревки.

— Может, ты и не торопишься, но я, черт побери, слишком уж долго сижу в этой проклятой карете!

Тавернер распахнул дверцы и опустил подножку. Николас легко выпрыгнул и, насмешливо улыбаясь, подал ей руку. Жаклин не собиралась опираться на нее, ей не нужна была его помощь. Но, как только она попыталась встать, ее ноги подкосились, и она машинально оперлась на руку Николаса Блэкторна.

Хозяин постоялого двора не знал, как услужить таким знатным господам. Он проводил их наверх по винтовой лестнице, показал, где находятся жалкие удобства, и провел в лучшие апартаменты, состоящие из двух крошечных комнаток, одна из которых, вероятно, считалась гостиной.

Николас толкнул Жаклин в кресло — толкнул достаточно больно, но она улыбнулась ему.

— Спасибо, дорогой.

Хозяин расцвел.

— У нас благородные останавливаются нечасто, — сказал он. — Мы сделаем для вас, ваша светлость, все, что в наших силах. Мы подадим все самое лучшее: вареную баранину — она достаточно мягкая даже для леди, — английский пудинг со взбитой сметаной.

— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся Николас. — Моя жена проголодалась.

Фальшивая улыбка сошла с лица Жаклин. Она по-своему полюбила приютившую ее страну, даже притерпелась к холодной погоде и бесконечному дождю. Но английскую кухню она всей душой презирала.

Николас широко улыбнулся. Казалось, он читает ее мысли.

— Моей жене нужно привести себя в порядок, — заявил он. — Давай оставим ее одну, а ты пока приготовишь мне крепкий пунш. Э… тут ведь нет второго входа?

Хозяин все еще пребывал в состоянии восторга от того, что у него такие гости, и этот вопрос не показался странным.

— Нет, сэр. Здесь только одна лестница. У нас ведь скромное заведение, мы не привыкли к знатным постояльцам, и я боюсь, что…

Николас положил ему руку на плечо, мягко выставляя из комнаты.

— Все в порядке, хозяин. Я просто не хочу, чтобы моя жена заблудилась, если выйдет из комнаты. Я буду там, где хорошо видно лестницу, дорогая, — добавил он, оглянувшись через плечо.

— Лестницу видно с любого места, — заверил его хозяин.

Жаклин подождала, пока закроется дверь, и попыталась сделать несколько шагов. Это ей удалось с трудом, но она все-таки добралась до того места, без которого никто не обходится. Через несколько минут, почувствовав неимоверное облегчение, она вернулась в комнату и взглянула на себя в зеркало.

Ну и вид же у нее! Этот безобразный плащ Эллен, мятое платье с пятнами виски, спутанные волосы свисают на пепельно-бледное лицо. А глаза полыхают ненавистью. Слуги в Эйнслей-Холле наверняка не узнали бы в этой фурии спокойную, сдержанную Мамзель.

Жаклин плеснула на лицо воды, попыталась пригладить волосы, а потом решила, что все это неважно. Важно лишь придумать, как ей бежать от Николаса Блэкторна, пока не поздно.

«Слишком поздно для чего?» — спросила она себя. Все всегда оказывалось слишком поздно для ее семьи, для той невинной девочки, которой она была когда-то. У нее оставалось в жизни немного — трудно завоеванный покой и дружба Эллен. Но после того как в Эйнслей-Холл прибыл Николас Блэкторн, она все это потеряла. Единственное ее достояние сейчас — это ненависть. Ненависть, лелеемая годами. И, разумеется, она не убежит, пока Николаса Блэкторна не настигнет заслуженное возмездие!

Жаклин огляделась вокруг, как генерал, планирующий стратегию отступления. Рамы на окне слабые, слышно, как сквозь них свистит ветер. Ставен нет. Но если она выпрыгнет в окно, то, пожалуй, можно сломать ногу. Комната маленькая, по ней гуляют сквозняки, камин дымит. Стулья неудобные, стол не слишком-то чистый, пол покрыт старым ковром. Вид спальни тоже отнюдь не успокоил ее — главным образом потому, что там была только одна кровать. Большая, с пыльным пологом, в котором, скорее всего, полно блох. Интересно, как будет выглядеть его светлость, если на него нападут блохи? Он, наверное, и не видел-то их никогда.

Сама Жаклин была знакома со всеми паразитами: от блох и вшей до мясных мух и крыс. И, наконец, с самым презренным их видом — мужчиной. Она не боялась никого и ничего. Разве что собственной слабости.

В комнате появилась служанка — толстая, веселая, с подносом в руках, на котором лежали сыр и баранина. Жаклин с трудом удержалась, чтобы не отправить ее обратно; пришлось сказать себе, что, если она хочет победить, ей нужны силы. Она ничего не ела вот уже несколько дней — с тех пор как Николас приехал в Эйнслей-Холл, она просто забыла о еде, мысли у нее были заняты другим.

— Ваш муж объяснил мне, что я должна вам подать, — сказала девушка с горящими от любопытства глазами. — Он сказал, что вы особенно любите баранину.

Да, Блэкторн умел подмечать ее слабые места… Жаклин выдавила из себя улыбку.

— Очень люблю, — сказала она, садясь за стол.

— Меня зовут Герт, — сказала девушка. — Если вам что-то будет нужно, зовите меня. Я принесу вам сейчас таз и свежей воды…

— А как насчет свежего белья?

На девушку эта просьба произвела неожиданное впечатление: она обиделась.

— Я слышала, что благородные от нас отличаются, — сказала Герт, почесывая голову. — А может, это потому, что вы француженка? Им всегда все очень чистое надо…

Грязь под ногтями Герт, по-видимому, не вычищала по меньшей мере недели две.

— Да вот уж, такие мы глупые, — вздохнула Жаклин.

— Ну ладно. Я тут приберусь немножко и воду вам подогрею. Наверное, можно не торопиться: ваш муж засел внизу надолго. Мистер Хоскинс делает отличный ромовый пунш — лучший в графстве. А ваш муж, похоже, очень хорошо в этом разбирается.

— Это точно, — сказала Жаклин, рассматривая застывшее пятно жира на тарелке.

— Красивый он, ваш муж. Вы давно женаты?

«Герт, конечно, веселая неряха, но она знает, где должно быть у женщины обручальное кольцо, — подумала Жаклин. — И ей отлично видны мои пальцы, на которых и намека на кольцо нет».

— Нет, недавно. — Она взялась за вилку.

— Ну вот! Не везет мне. Наконец-то у нас появился богатый и красивый постоялец, и вот пожалуйста — женат!

Жаклин бросила на Герт понимающий взгляд.

— Хочешь развлечься с ним? — спокойно спросила она. — Я с удовольствием отдохну от него ночку.

Герт лишь слегка удивилась.

— Он красивый, — с готовностью повторила она.

— Вот и забирай его на здоровье, — пробормотала Жаклин, вновь решительно принимаясь за жирную баранину.

Вода была чуть теплая, грубое мыло докрасна драло кожу. Полотенца — жестче не бывает, камин продолжал вовсю дымить. Но Жаклин давно не чувствовала себя такой счастливой. «Ценить жизнь можно, лишь пройдя через цепь несчастий», — подумала она. Ей сразу вспомнился тонюсенький полузасохший кусок мяса с черствым хлебом, который она съела на холодной парижской улице после недельного голодания. Оно показалось ей вкуснее всего на свете. Жаклин тогда жевала жесткое мясо, не задумываясь, как давно его варили, вытирала горькие слезы. Ей было всего семнадцать, и в тот день она впервые продала себя. С тех пор она больше никогда не плакала…

Закутавшись в относительно чистую простынью, Жаклин открыла баул, который ей принесла Герт, и растерянно уставилась на его содержимое. Ей были знакомы эти буйные краски: кирпично-красная, пурпурная, зеленая, желтая, как канарейка. Ее собственная одежда всегда была лишь трех тонов — черного, коричневого и серого, что соответствовало ее положению старшей прислуги. А это явно были вещи Эллен.