Воскреснуть и любить

А если все это не имеет значения, то почему он не хочет с ней спать?

Кэрол легла на спину и устремила взгляд в потолок. Штукатурка была в трещинах, а красили здесь лет сто назад, не меньше. Видимо, нижний этаж поглощал все внимание Энтони. Квартира была в запустении. Только гостиная была выкрашена свежей белой краской, потому что по воскресеньям здесь проходили занятия для детей. Однако она подозревала, что к остальному не прикасалась рука человека. Мебель была старая, но казалась бы вполне сносной, если бы за ней как следует следили. В квартире было множество ниш и чуланов, однако никто не обращал на них внимания и не ценил их прелести. Все указывало на это. Ни картинки на стенах, ни вазы, ни занавесочек, ни подушечек… Этот перечень можно было продолжать и продолжать.

Лишь одна вещь служила этому жилищу украшением, если так можно было выразиться. На старом столе у дальней стены гостиной стояла фотография женщины. Жены Энтони.

Кэрол напомнила себе, что теперь она жена преподобного. Ей так и не представилось случая высказать ему свои сомнения. Хэкворт явился со священником и половиной персонала больницы. Кое-кто из сестер лил сентиментальные слезы, став свидетелем столь великого события. Палата Кэрол была похожа на железнодорожный вокзал в часы пик. Вдруг девушка оказалась окруженной чужими людьми, в совершенно не приспособленном для этого месте, и какой-то незнакомый мужчина, за которого она выходила замуж, надевал ей кольцо на палец…

Шаги Энтони стали громче, и Кэрол поняла, что он подходит к дверям.

— Входите и говорите, — крикнула она.

— А что я должен сказать?

— Что мы сделали ошибку. Это была дурацкая мысль. Может быть, наш брак и для отвода глаз, но я могу довести вас до того, что в один прекрасный день вы пойдете к «Мустангам» и со слезами будете умолять закончить то, что они начали.

Из-за двери донесся раскатистый смех.

Она медленно, с трудом села, словно вылезла из могилы.

— Скажите мне, что это не приходило вам в голову.

— Я думал только о том, что здесь не поместится ваше имущество.

— Значит, я вас удивила. Впрочем, от моего имущества осталась только половина. Вторая лежит в контейнере с мусором.

Его улыбка тут же погасла.

— Мне очень жаль. Я бы тоже хотел, чтобы вы могли оставаться в своей квартире.

— Спасибо, хоть клиника не сгорела.

— Правда, многое пострадало от воды.

— Нет ничего такого, что мы не могли бы восстановить.

— На время забудьте о восстановлении. Слышали, что сказал врач?

— Я сама медсестра и говорю, что совершенно здорова.

— Не похоже. Вы бледны. И глаза у вас усталые.

Она видела свое лицо в зеркальной двери шкафа. Какое там бледная и усталая… Слишком мягко сказано. Синяк на одной скуле приобрел золотистую окраску. Другая половина лица все еще слегка опухшая. И намека не было на то, что все рассосется до выхода на работу. На лбу красовалась повязка, закрывавшая порез, на который пришлось наложить три шва. Впрочем, тщеславие Кэрол было удовлетворено: к счастью, шрам можно было прикрыть волосами.

— Ну что ж, по крайней мере, теперь понимаю, почему вы не хотите спать со мной, — сказала обрученная, следя за выражением его лица. Но оно ничуть не изменилось. На это Энтони был мастер.

— Я когда-нибудь говорил, что не хочу спать с вами? — спросил он.

— Вы ясно дали это понять.

— Я сказал, что не собираюсь спать с вами. Улавливаете разницу?

— Но должны же вы получить какую-то компенсацию за то, что будете моим телохранителем?

— Ваше остроумие будет вполне достаточной компенсацией.

Она обольстительно улыбнулась, но все же не так, чтобы Энтони принял это всерьез.

— Вы сами не знаете, от чего отказываетесь.

— Мне нравится ход ваших мыслей.

Что-то крылось за этими словами. Воспоминание о радостях супружеского ложа? Нет, не похоже. Тоска? Не то слово. Здесь было что-то другое, куда более дикое и необузданное. Ее улыбка увяла. Внезапно Кэрол поняла, что играет с огнем. Если бы она действительно предложила себя этому человеку и он принял бы ее предложение, эта страсть могла бы спалить их обоих.

Она предпочла сменить тему.

— Там, в гостиной, фотография вашей жены?

На секунду Энтони устремил на нее ледяной взгляд серых глаз, а потом покачал головой.

— И как это я забыл ее убрать…

— Не волнуйтесь, я вовсе не обиделась. Просто любопытно.

— Ее звали Клементиной.

— Красивая. — Кэрол бросила на фотографию лишь один взгляд, но этого было достаточно. Милая светловолосая девушка, наверное, любимица учителей частной школы, в которой прошла ее юность. Она была в дорогом белом свадебном платье со всеми аксессуарами — искусственный жемчуг и километры кружев. Выражение лица свидетельствовало, что все ее мысли поглощены человеком, которого она любит.

Человеком, которого она любила.

— Когда она умерла? — спросила Кэрол.

— Почти три года назад.

— Болезнь? Несчастный случай?

— Она умерла, когда боролась за свой кошелек.

Кэрол и глазом не моргнула. Энтони тут же пожалел о вырвавшихся у него словах. Девушка почти ничего о нем не знала, но тут же поняла, что Хэкворт все еще не смирился со смертью жены.

И еще кое-что.

— Бессмысленная смерть, — тихо сказала она. — Почти такая же бессмысленная, как бандитское нападение, правда?

— Что?

— Вы женились на мне из-за того, что случилось с вашей женой?

— Вы знаете, почему я женился на вас.

— Теперь я многое понимаю.

Он вышел из комнаты. Кэрол проводила его взглядом, поняв, что Энтони задет. Но как глубоко? Он женился на ней, потому что знал, что ее ждет участь Клементины, и хотел помочь? Или потому что считал себя виновным в смерти жены и чувство вины могло оставить его лишь после того, как он спасет кого-нибудь?

Со стороны эти причины были неразличимы, но Кэрол казалось, что между ними пролегает расстояние в миллион миль. Первая означала желание стать рядом во имя общих целей. Вторая же — стремление как-то искупить свой грех.

Что это был за грех и что крылось за предложением Энтони? Она лежала и снова смотрела в потолок. Перед ее глазами стояло лицо Клементины. Если бы можно было спросить эту милую молодую женщину о том, чем руководствовался ее благоверный… Но для этого был только один способ — как можно скорее самой отправиться в рай.

А Хэкворт и сам был недалек от этого.

Запах Кэрол, таинственный, возбуждающий аромат, пропитывал все, чем она владела. А вещи так красноречиво говорили о том, кому они принадлежат, словно на них было выгравировано имя хозяйки.

Энтони стоял в гостиной, где когда-то было так спокойно, так тихо… Теперь комната была уставлена вещами девушки, а сама она спала в его… нет, в ее постели.

Многое из ее имущества было безнадежно испорчено, но она только пожала плечами. Он знал, что Кэрол не позволит себе расстроиться и из-за более крупных потерь. Девушка вела себя так, словно давно ждала расставания со своими немудреными пожитками. В тот вечер, когда на нее напали, она прямо сказала об этом.

Я остаюсь в Кейвтауне, сказала она. Знаю, что умру здесь. Всегда знала.

И она верила в это. Вера в то, что ей суждено погибнуть насильственной смертью и что случится это скорее рано, чем поздно, диктовала все ее поведение.

Потому-то она с таким наслаждением и пользовалась каждой секундой отпущенной ей жизни. Этого нельзя было отрицать. О том же свидетельствовало и ее имущество. Здесь не было нейтральных тонов. Каждый предмет был вызывающе ярким. Цвета, материалы, запахи были настолько экзотическими, словно хозяин квартиры перенесся на другой континент, где рынки разбиты прямо на улицах, а самая простая еда сопровождается тысячью приправ.

И тут его обуял неизвестно откуда пришедший гнев на того, кто посмел угрожать смертью человеку, который жил такой полной жизнью, который не боялся самого черта и на ходу совершал маленькие чудеса. Кэрол Уилфред… нет, Кэрол Хэкворт была женщиной огромной дерзости и редкого цинизма. Она была уверена в своей правоте даже тогда, когда речь шла о вещах, о которых она и понятия не имела. Она выслушивала все, не соглашалась почти ни с чем и не высказывала ни малейшего почтения ни к традициям, ни к благочестию.