Принцессы тоже плачут

— Вы позволите мне краткую реплику? — спросил Александр, сидевший напротив государя. Николай кивнул. — В дни, предшествующие заседанию, я детально изучил документы, представленные в Правительство и Сенат достопочтимым Егором. Францевичем. И хотел бы на правах присутствующего высказать свое мнение по этому вопросу. Мне представляется, что осуществление реформы необходимо начать незамедлительно.

— Изложите ваши доводы, Ваше высочество, — попросил Васильчиков, прежде этого немым вопросом получив разрешение у императора на продолжение дискуссии. — Взгляд молодого, современного человека, наследника престола, быть может, окажется более прозорливым и прольет свет на реальные перспективы.

— Российскую торговлю душат бумажки, которые ничего не стоят. В сравнении с английской и германской российская мануфактура отстает по качеству и разнообразию. Разве это не повод к решительным действиям?

— Надеюсь, вы не предлагаете запретить ввоз тканей из Франции и вырядить российских барышень в отечественную рогожу? — с легкой иронией спросил Николай, в глубине души довольный разумной речью Александра.

— Дайте нашим купцам твердый рубль, и они сами заполонят Европу нашими тканями.

— Могу я возразить Его высочеству? — Васильчиков решил вмешаться, дабы легкая пикировка между двумя царственными особами не переросла в перебранку. — Из существенных опасений в перспективности проекта министра финансов достойна внимания мысль о том, что народ испугается предстоящего обмена денег. И вместо того, чтобы сдавать их в казну, примется копить ассигнации. В результате мы не только не заменим существующие денежные знаки, но и добавим к ним новые.

— Осмелюсь возразить, — негромко, но с твердостью в голосе вступился за свою идею Канкрин. — Я отдельной строкой указал в проекте, что замена денежных знаков — процесс длительный. Серии старых ассигнаций будут изыматься постепенно. На первом этапе будет произведена скупка старых ассигнаций из расчета сто серебряных рублей за 350 рублей ассигнациями. А до той поры, пока в ходу ассигнации старого образца, новые кредитные билеты в оборот не поступят.

— Дорогой мой, Егор Францевич, — улыбнулся Васильчиков, — неужели вы полагаете заглядывать под каждый тюфяк, чтобы постепенно изымать то, что было отложено народом на черный день?

— Полагаю, что, живя с оглядкой по принципу «как бы чего не вышло», сильного и богатого государства не построишь, — заметил Александр. — Заранее решая, каково будет мнение народа, мы рискуем поставить себя в полную зависимость от этого мнения…

Господа! — неожиданно прервал наследника Николай. — Подробно выслушав все мнения и изучив все высказанные по адресу этого проекта соображения, я готов принять ответственное решение. Решение взвешенное, основанное и на моем собственном детальном ознакомлении с существом вопроса. Несомненно, что реформа имеет свои серьезные недостатки, но ее осуществление служит интересам и чаяниям государства и народа. И потому я считаю, что реформе следует дать ход. А начать с разъяснения ее задач и методов осуществления всем сословиям русского народа и, прежде всего, в кругах нашего дворянства и студенчества. Необходимо провести разъяснительные заседания в уездных собраниях, в научных кругах, в купеческих гильдиях. И если мы не успокоим народ, то хотя бы предупредим его о приближающихся переменах. А в том, что время реформы пришло, отныне у меня сомнений нет. Во всяком случае, мое мнение таково — это только робкое начало. Надеюсь, в будущем у меня найдутся продолжатели…

После заседания Николай изъявил желание поговорить с сыном. Александр подошел к императору, не успев «снять» с лица приметы сильнейшего напряжения, которое он испытал во время своего выступления на Государственном совете. Хотя он уже пять лет был побуждаем отцом к участию в работе государственного аппарата — сначала в Сенате, потом в Синоде. Три года назад император своим указом произвел наследника в звание генерал-майора и официально причислил его к своей свите, а с недавних пор Александр стал присутствовать на заседаниях Государственного совета, и сегодня впервые выступил на нем со столь серьезной речью.

Император смотрел на сына с искренним удивлением. Сдержанность и сосредоточенность, которую только что проявил Александр, была для него внове. Вообще-то он считал сына плаксой, ибо слезливость наследника уже стала притчей во языцех. Александр плакал при любом удобном случае: и когда был маленьким, и уже став взрослым, когда шестнадцатилетним проливал потоки слез, стоя на коленях перед диваном, с которого упал, узнав о смерти любимого воспитателя полковника Мердера. Обильнейшие слезы принародно пролил Александр в день принесения присяги, вступая в права престолонаследника. Просветленным плачем отметил цесаревич посещение того места на берегу Немана, где стоял Наполеон перед вступлением в Россию. И столь же высокой чести удостоилась могила его бабушки, прусской королевы Луизы в садах замка Сансуси, где прежде разгуливал Фридрих Великий.

Эти качества сына, усугубляемые переданной ему по наследству сентиментальностью и врожденной ленностью, раздражали императора и вынуждали применять к наследнику чуть больше строгости, чем того требовали обстоятельства. Однажды Николай даже обругал Александра публично и в выражениях весьма непристойных — дело было на параде, и впечатлительный цесаревич всплакнул каким-то своим мыслям, пропустив одну из фигур развода караула. А недавно, заметив его долгое отсутствие при дворе (и это в тот момент, когда у них гостила его предполагаемая невеста!), Николай самолично навестил дачу сына в Петергофе, застав наследника навеселе и за игрой в карты с младшими офицерами. Эта сцена привела императора в такое бешенство, что, ничуть не смущаясь присутствием подчиненных, он устроил Александру громкую выволочку, а потом тотчас же уехал. Но на самом деле не уехал, а лишь сделал вид, чтобы через короткое время вернуться. И что же? Он снова застал наследника играющим и уже тогда не сдержался — надавал сыну пощечин.

И вот сейчас Александр раскрылся перед ним совсем с другой стороны, и император даже позволил себе приобнять цесаревича, выражая тем самым высшую степень доверия и отцовской радости.

— Саша! Вы несказанно порадовали меня сегодня.

— Я старался, — голос Александра чуть дрожал от еще неутихшего волнения.

— Должен признаться, такой устремленности и увлеченности я не видел в Вас, сын мой, с того времени, когда восьми лет отроду Вы лихо скакали на фланге лейб-гусарского полка, восхитив своей ловкостью не только меня, но и маршала Мармона.

— Надеюсь, Вы не хотите сказать, что я впал в детство?

— Наоборот, я всегда ждал от вас именно такой самоотдачи и твердости.

— Мне кажется, дело требовало того.

— Подобных дел у Вас еще будет немало, но Вы положили начало своему участию в них. Могу я узнать, что еще столь же значительного Вы собираетесь совершить сегодня?

— Я?.. — Александр вздохнул. — Я намерен навестить принцессу Марию и сделать ей предложение руки и сердца.

— Похвально, — после паузы произнес Николай. Он был потрясен — сын как будто решил начать свою жизнь заново. — Весьма похвально. Но прошу тебя, сообщая об этом императрице, найди для объявления сей важной новости чуть больше слов и не будь столь прямолинеен. Ее сердце может не выдержать сих резких перепадов, ведь еще утром Вы требовали от Нас вернуть принцессу в Дармштадт!

— Я был не прав.

— Вот и славно! А то я уж было подумал, что Вас смущает происхождение принцессы.

— Что вы, отец!

— Правильно, и пусть кто-нибудь в Европе посмеет сказать, что у наследника русского престола невеста незаконнорожденная лютеранка.

— Ваше величество, вы же знаете, вопрос веры для меня в данном случае второстепенный. Я никогда не справлялся о вероисповедании Карла Карловича, но я знал его добрые дела, и мне не нужно было ничего более, чтобы уважать и любить его. А принцесса — само совершенство! Она умна, образованна и кротка. В Европе вряд ли найдется для меня лучшая партия…