Любовный дурман

«О милых жилище, возвратишься ли

снова к нам?

Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит.

Увозят нас корабли разлуки, спешат они,

И глаз мой изранен — его стерли потоки слез

В разлуке с любимым,

что пределом желаний был

И мой исцелял недуг и горести прогонял.

Господь мой, преемником моим

для него ты будь —

Порученное тебе вовеки не пропадет».

Мариам всякий раз рыдала, как вспоминала Нур-ад-дина, не принимая утешения патрициев. Она плакала, стенала и жаловалась:

«Язык моей страсти, знай,

в душе говорит с тобой —

Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю,

И печень моя углями страсти расплавлена,

А сердце трепещет и разлукой изранено.

Доколе скрывать мне страсть,

которой расплавлен я?

Болят мои веки, и струятся потоки слез».

Девушка всю дорогу не могла найти покоя.

Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. В доме, где они жили с Мариам, юноше везде мерещилась возлюбленная. Он смотрел на станок, за которым она работала, прижимал к груди ее одежды и рыдал, шепча такие стихи:

«Узнать ли, вернется ль близость

после разлуки вновь

И после печали и оглядок в их сторону?

Далеко минувшее, оно не вернется вновь!

Узнать бы, достанется ль мне близость

с любимою.

Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,

И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.

Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так

Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!

Поистине, я мертвец, когда далеко они.

Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?

О горе, когда печаль полезна моя другим!

Растаял я от тоски и горя великого.

Пропало то время, когда близок я с нею был.

Узнать бы, исполнит ли желание мое судьба?

О сердце, горюй сильней, о глаз мой,

пролей поток

Ты слез и не оставляй слезы ты в глазах моих.

Далеко любимые, и стойкость утрачена,

И мало помощников, беда велика моя!

И господа я миров прошу, чтоб послал он мне

Опять возвращение милой

с близостью прежнею».

Нур-ад-дин еще раз вгляделся в углы комнаты и заплакал сильнее:

«Я таю с тоски, видя следы любимых

На родине их, потоками лью я слезы,

Прошу я того, кто с ними судил расстаться,

Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание».

Молодой человек поднялся, запер ворота дома и побежал к морю. Стал он вглядываться вдаль, тщетно надеясь разглядеть хотя бы парус корабля, который увез возлюбленную. Нур-ад-дин вновь расплакался и, вздыхая, произнес такие стихи:

«Привет вам! Без вас теперь

не в силах я обойтись,

И где бы ни были — вблизи или далеко,

Влечет меня к вам, друзья, всегда,

каждый час и миг,

И так же я к вам стремлюсь,

как жаждущие к воде.

Всегда подле вас мой слух, и сердце мое, и взор,

И мысль о вас сладостнее меда мне кажется.

О горе, когда ушел от стана ваш караван,

И с вами ушел корабль от мест,

куда я стремлюсь!»

Купеческий сын в тоске воскликнул: «О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грез?» А когда усилилась его печаль, прошептал:

«Увидит ли после дали этой опять вас глаз,

Услышу ли из жилища близкого голос ваш?

Сведет ли нас вновь тот дом,

который привык уж к нам,

Желанное получу ль, получите ль вы его?

Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,

И где остановитесь, заройте их подле вас.

Имей я два сердца, я бы жил лишь

с одним из них,

А сердце, что любит вас так страстно,

оставил бы.

И если б спросили: “От Аллаха чего б желал?”

Сказал бы: “Прошенья ар-Рахмана и вашего”.

Бродя в отчаянии по берегу, Нур-ад-дин восклицал только: «О Мариам, о Мариам!

О, Марьям красавица, вернись —

ведь глаза мои,

Как облако дождевое, влагу струят свою.

Спроси ты хулителей моих прежде всех людей,

Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков».

Какой-то старик, выбравшись из лодки, подошел к юноше и, увидев его слезы, произнес: «О дитя мое, ты, кажется, плачешь о невольнице, которая уехала вчера с франком?». Нур-ад-дин, услышав эти слова, упал без чувств и пролежал час, очнувшись, он загоревал еще сильнее и произнес такие стихи: