Путешествие безумцев

Когда-то Дашелл-хауз был сельскохозяйственным поместьем, об этом ясно говорили многие признаки, сохранившиеся с того времени. Прошлое, казалось, еще можно было пощупать. О нем напоминали, например, совершенно запущенный плодовый сад, многочисленные хозяйственные пристройки к дому и отдельные строения во дворе, ранее использовавшиеся для размещения животных. Напоминала вместительная кухня главного дома, в которой раньше обедали батраки, и ровные пространства вокруг дома, где прежде пасся скот. Да и сам дом настолько естественно вписывался в пейзаж, словно дерево.

Усадьба Роберта Хилла выглядела иначе. Он с семейством постоянно жил в Лондоне, но по мере того, как росла его известность, а с ней и светские обязанности, Хиллы решили выбрать для жизни более тихое место. Они купили домик в небольшом городке на юге графства Сассекс и построили новый большой дом. Этот дом был сооружен, согласно желанию Хилла, в городском стиле. Огромная постройка из красного кирпича выглядела так, словно только что, не выбирая места, упала с неба. К главному входу плавным изгибом подводила широкая мощеная подъездная дорога, по сторонам внушительной входной двери стояли две массивные, толстые колонны.

Энни в раздумье остановилась у ступеней, ведущих к двери. Она горничная, и ей следовало бы направиться к кухонной двери. Но поскольку она пришла забрать леди, а леди входит и выходит через главную дверь, ей, пожалуй, все-таки следует стучать в главную дверь.

Энни постучала, и дверь открыл слуга-дворецкий.

– Да, – произнес он, но, хорошенько рассмотрев Энни в темноте, понял, что особой почтительности от него не требуется. – Почему ты не звонишь в кухонную дверь?

– Я пришла за миссис Дашелл, – объяснила Энни.

Холл за спиной дворецкого был ярко освещен. За его плечами виднелся изгиб лестницы, напоминающий раковину вестибюль, бронзовые канделябры в стенных нишах.

– Уилфрид! – послышался женский голос из холла. – Кто это там?

– Горничная, мэм, – ответил дворецкий, обернувшись на голос.

– Горничная? Какая еще горничная?

Из-за широкой спины дворецкого показалась миниатюрная женщина в громадном голубом кринолине, из-за которого ее голова казалась крохотной, словно маленький цветок в гигантской вазе.

– Что надо горничной у моей парадной двери в столь поздний час?

– Я пришла за миссис Дашелл, мэм, – повторила Энни.

– Изабель! – позвала женщина в кринолине, и ее голос эхом отозвался в холле и вестибюле. – Тут служанка, которая утверждает, что пришла за тобой!

Хозяйка отошла от двери и взглянула на Энни неодобрительно, словно на грязную тряпку, которую, чтобы не измазаться, приходится держать двумя пальцами на вытянутой руке.

– А, Энни! – Изабель выпорхнула из-за Уилфрида, схватила Энни обеими руками и втащила внутрь.

– Это моя горничная, – сообщила она миссис Хилл. – Правда, Энни?

– Правда, мэм, – ответила Энни, чувствуя невероятное облегчение.

Миссис Хилл все еще не могла прийти в себя от глубокого потрясения, вызванного появлением горничной у собственного парадного подъезда.

– Но, Изабель, – запротестовала она, – я бы позаботилась отправить тебя домой в экипаже.

«Зачем я здесь?» – подумала Энни. Действительно, Изабель вполне могла бы отправиться домой в экипаже миссис Хилл. Энни посмотрела на лицо хозяйки и заметила, что та слегка покраснела. В чем дело? Неужели она не заготовила на этот случай какого-нибудь правдоподобного объяснения?

– Простите, мэм, – медленно, обдумывая каждое слово, проговорила Энни, обращаясь к миссис Хилл. – У нас в доме неожиданное происшествие, и обязательно нужно присутствие леди. Я пришла за ней пешком специально для того, чтобы по дороге успеть ей все как следует объяснить.

Во взгляде Изабель сверкнула признательность. И еще кое-что, чего Энни не смогла уловить. Но через мгновение Изабель уже снова была притворно-озабоченной.

– Если так, Энни, не будем терять времени, – быстро произнесла она. – Идем домой. Мою шаль, – сказала она Уилфриду.

– До свидания, Летиция, – сказала Изабель, обращаясь к миссис Хилл. – Спасибо за прекрасный вечер!

Дворецкий помог Изабель закутаться в шаль. Миссис Хилл суетилась вокруг нее, прощаясь с ней так многословно и с такой притворной любезностью, что Энни покоробило. Дверь закрылась, и они остались на ступенях вдвоем.

– Спасибо тебе, – сказала Изабель, начиная спускаться. – Ты избавила меня от необходимости лгать. Хотя завтра Летиция не успокоится, пока не выяснит, что же это за таинственное происшествие случилось.

Они вышли на дорогу, и ночь открыла им свои объятия. Луна заходила, но подлинный колорит ночи создавали теперь звуки: как бенгальские огни, в траве стрекотали сверчки, а с дерева, словно луч яркой лампы, то и дело падало уханье совы.

– Почему вы позвали меня, мэм? – спросила Энни.

Леди, возможно, избавила свою душу от греха лжи, но Энни еще только предстояло от него освободиться.

Изабель некоторое время молчала. В этой темноте Энни не могла разглядеть выражения ее лица.

– Сказать по правде, я хотела проделать эту дорогу вместе с тобой. Мне совсем не хочется, чтобы их Уилфрид или наш Уилкс везли меня, словно чемодан с вещами. Или это неправильно?

– Нет, все правильно, мэм.

Энни показалось, что здесь есть нечто неподобающее, но зато приятное.

В лунном свете Энни вполне можно было принять за Элен, и Изабель почти поверила, что это действительно Элен, что они снова вместе, тайно встретились ночью в лесу у ее родительского дома. Изабель – дочь лорда, хозяина дома. Элен – дочь их кухарки.

Некоторое время они шли молча. Возбужденная необычной ситуацией, Энни забыла о подобающей горничной дистанции. Однако Изабель, казалось, вовсе не ожидала соблюдения приличий, и Энни не ощущала, что ее место в нескольких шагах позади Изабель. Наоборот, она чувствовала, что сейчас должна находиться рядом с Изабель Дашелл.

– Там было так скучно, – пожаловалась Изабель. – Все время она только хвасталась своими новыми покупками – этими чудовищными туалетами и тем, что она называет произведениями искусства. Словно мне это может быть интересно. Словно я из ее породы.

– Вы не из ее породы, мэм, – ответила Энни.

– И слава богу!

– Но зачем же вы к ним ходите?

Изабель подняла лицо к звездам. Ах, как чудесно было бы сфотографировать звездное небо! Контраст абсолютного мрака и абсолютного света полон неизъяснимого, божественного очарования. Божественного – вот верное слово! Если применить самую продолжительную экспозицию, до тех пор пока коллодиум не высохнет? Хватит ли ее, чтобы лунный свет оставил хотя бы легкий след на негативе?

– Эльдон сейчас в Лондоне, – сказала она, – и мне скучно ужинать одной. Я думаю, что Легация пригласила меня на ужин точно по той же причине. Роберт в Лондоне, и она не хочет оставаться одна.

«Как это странно – быть одинокой в доме, полном людей», – подумала Энни. В кухне Дашелл-хауза всегда полно людей: слуги, слуги соседей, пришедшие навестить кухарку, заезжие торговцы. А наверху – только они двое. Неестественно, они совсем иначе понимают одиночество.

– Я родилась и выросла здесь неподалеку, – сказала Изабель.

Она попыталась воскресить перед внутренним взором знакомые места, деревья, предметы, но все воспоминания, словно тени, ускользали, расплываясь в темноте.

– Я знаю эту местность с детства – каждую тропинку, каждую полянку. В детстве я все время гуляла, с утра до вечера. Мои родители уже не верили, что из дикарки я когда-нибудь превращусь в леди. Но мне пришлось стать леди, – добавила она с легкой горечью в голосе. – Мой отец был лорд.

Она вспомнила день, когда ей, десятилетней, мать запретила общаться с Элен. Не имеет значения, сказала мать, что вы росли вместе, были всегда неразлучны. Когда Изабель исполнилось десять лет, ее мир внезапно разделился на «верх» и «низ». Элен, дочь кухарки, осталась внизу, на кухне, в качестве судомойки и отныне овладела профессией горничной. А Изабель отныне находилась наверху, училась быть леди.