Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход

Роджер еще раз глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы снова увидеть перед собой черные наклонные буквы, бегущие по листу… это был аккуратный, разборчивый почерк. Он прочел письмо больше сотни раз; он был уверен в каждом слове. В письме говорилось следующее.

Дорогой Per!

Меня давно уже кое-что беспокоит (кроме Клэр, я хочу сказать), и это «кое-что» связано с моим сердцем. Мой врач говорит, что при известной осторожности я могу протянуть еще годы, и я надеюсь, что так оно и будет, — но шанс тут слишком невелик.

Монахини, что приходят в школу Брианны, обычно пугают детей историями об ужасной участи грешников, умерших без покаяния в своих грехах, оставшихся не прощенными; черт бы меня побрал (надеюсь, ты простишь мне это выражение), если я боюсь того, что будет после смерти, если там вообще что-то будет. Но — кто его знает, а? Всякое ведь случается.

Я не могу довериться своему приходскому священнику, по вполне очевидным причинам. Я сомневаюсь, что он вообще увидит в этом грех, если, конечно, не сбежит от меня тут же, чтобы вызвать по телефону психиатра!

Но ты священник, Per, хотя и не католик, и, что куда более важно, ты мой друг. Тебе не нужно отвечать на это письмо; собственно, я и не думаю, что тут вообще возможен ответ. Но ты можешь меня выслушать. Ты умеешь слушать. Это один из твоих величайших даров — умение слушать. Я тебе говорил об этом раньше?

Я все откладывал продолжение, хотя и сам не знаю, почему. Но лучше покончить с этим.

Ты помнишь, как несколько лет назад я просил тебя оказать мне услугу, — это я о том могильном камне у церкви святого Кильда? Ты, как настоящий преданный друг, никогда не спрашивал меня, зачем это было нужно, но теперь я должен объяснить тебе все.

Бог знает, почему старый Черный Джек Рэндалл остался лежать там, на шотландских холмах, вместо того, чтобы быть похороненным дома, в Суссексе. Возможно, никому просто не захотелось хлопотать и везти его домой. Печально думать об этом, я надеюсь, что на самом деле все было не так.

Но я вот к чему. Если Брианна когда-нибудь заинтересуется историей своего рода — собственно, моей историей, — она начнет искать, и она найдет его там; местоположение его могилы указано в фамильных документах. И именно поэтому я попросил тебя установить там поблизости еще один могильный камень. Его можно будет заметить без труда — ведь остальные надгробия в том церковном дворе уже просто разрушились от времени.

Клэр когда-нибудь возьмет Брианну собой в Шотландию; я в этом абсолютно уверен. И если она придет к церкви святого Кильда, она его увидит, — никто не смог бы войти в этот старый двор и не заметить якобы уцелевшее надгробие. И если она заинтересуется, если она начнет разузнавать дальше, — и если она спросит Клэр, — ну, вот в этом и состоят мои приготовления к уходу в мир иной. Это мой жест, я не хочу оставить все на волю случая, когда меня не станет.

Тебе известен весь тот вздор, который Клэр рассказывала после возвращения. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы выгнать эту ерунду из ее головы, но она стояла на своем. Господи, она невообразимо упрямая женщина!

Возможно, ты этому не поверишь, но когда я в последний раз приезжал повидать тебя, я нанял машину и поехал на этот чертов холм — в Крэйг-на-Дун. Я тебе рассказывал о ведьмах, плясавших в каменном кругу как раз перед исчезновением Клэр. И когда я стоял там ранним утром между камнями, та зловещая картина ожила в моей памяти. Я почти поверил во все это. Я потрогал один камень. Разумеется, ничего не случилось.

И вот еще что. Я искал. Искал этого человека — Фрезера. И, возможно, я его нашел. По крайней мере, я нашел упоминания о человеке с таким же именем, и все, что мне удалось раскопать о нем, в целом совпадало с тем, что рассказывала о нем Клэр. То ли она действительно говорила правду, то ли наложила на некие реальные события то, что ей привиделось в галлюцинациях… ну, в общем, такой человек был, в этом я уверен!

Ты можешь не поверить, но я стоял там, положив руку на этот чертов камень, и, представь, ждал не чего-нибудь, а того, что каменный круг вдруг откроется и поставит меня лицом к лицу с этим Джеймсом Фрезером. Кем бы он ни был, где бы он ни был, я ничего в жизни не хотел так сильно, как увидеть его — и убить его.

Но, конечно, я его не увидел. Я даже не до конца поверил в его существование. И все равно я люто ненавидел этого человека, я ни к кому и никогда не испытывал такой ненависти за всю свою жизнь. Если то, что говорила Клэр, и то, что я нашел в исторических документах, было правдой, — тогда получалось, что я забрал ее у него и все эти годы удерживал рядом с собой благодаря лжи. Возможно, это была невольная ложь, но все равно это была ложь. Я мог бы, пожалуй, назвать это местью.

Священники и поэты утверждают, что месть — палка о двух концах; и другим концом было то, что я так никогда и не узнал — если бы я предоставил ей выбор, осталась бы она со мной? Или, может быть, узнав, что Джеймс Фрезер остался в живых после битвы при Калодене, она бы тут же пулей умчалась к нему в Шотландию?

Я не в силах был думать, что Клэр способна оставить дочь. Я надеялся, что она не оставит и меня… но… если бы у меня была хоть какая-то уверенность в этом, клянусь, я бы тут же рассказал ей все. Но я этого не сделал, вот и вся правда.

Фрезер… То ли мне проклинать его за то, что он отнял у меня жену, то ли благословлять за то, что он подарил мне мою дочь? Я без конца думаю об этом, а потом вдруг останавливаюсь, ужасаясь тому, что вообще мог хоть на мгновение поверить в столь абсурдную теорию. И еще… меня иногда охватывает странное чувство по отношению к Джеймсу Фрезеру, почти воспоминание… как будто бы я должен был где-то видеть его. Но это, скорее всего, результат ревности и воспаленного воображения… я отлично знаю, как выглядит этот ублюдок; я вижу его лицо изо дня в день — это лицо моей дочери!

Но в этом деле есть и еще одна сомнительная сторона — чувство долга. Не только по отношению к Брианне, хотя, полагаю, она имеет право обо всем узнать, позже. Я говорил тебе, что меня мучает чувство незаконнорожденности? Забавно говорить об этом, но оно меня не оставляет. Я иной раз почти чувствую его рядом, оглядываясь через плечо в дальний конце комнаты…

И вот о чем я никогда прежде не думал; как тебе кажется, могу ли я встретиться с ним где-нибудь в райских кущах, если таковые существуют, а? Забавно представить такое. Сможем ли мы стать друзьями, когда все желания плоти останутся позади, равно как и все мирское? Или же мы очутимся рядышком в некоем кельтском аду, прикованные друг к другу, и будем вечно пытаться убить соперника?

Я плохо обращался с Клэр — или хорошо, в зависимости от того, как на это посмотреть. Я не хочу вдаваться в грязные подробности, просто мне жаль, что это было именно так.

Потому что тут было все, Per. Ненависть, ревность, зависть, ложь, неверность, и всего этого много. Но все это вместе взятое не могло перевесить любовь. Я люблю ее — люблю их обеих. Мои женщины. Может, это и какой-то неправильный вид любви, а может, этого недостаточно. Но это все, на что я способен.

И все же я не хочу умереть без отпущения грехов — и я верю, что ты поймешь меня и мои муки. Я вырастил Брианну как католичку; как тебе кажется, могу я хоть немного надеяться на то, что она станет молиться за меня?

— Ну, конечно, еще подпись — «Фрэнк», — закончил Роджер.

— Конечно, — едва слышно повторил Джейми. Он сидел совершенно неподвижно, на его лице не было никакого выражения, понять его чувства было невозможно.

Но Роджеру и не нужно было читать чувства Фрезера по его лицу; он и так знал, какие мысли бушуют сейчас в голове Джейми.

Те же самые мысли нахлынули и на него, и мучили в течение нескольких недель между праздником костров Белтайном и кануном летнего солнцестояния; они же преследовали его, когда он искал Брианну по другую сторону океана, пока был в плену… и наконец, когда он сидел в кругу посреди рододендронового ада, слушая пение стоячих камней.