Желания

Взгляд Сириуса остановился на опрокинутой корзинке с рукоделием — иглах, пакетиках с нитками, которые Рут не успела собрать.

— Вы выглядите такой слабой, — проговорил он.

У нее достало сил оказать сопротивление:

— Женщина никогда не бывает слабой. Она умеет перестраиваться, чего нельзя сказать о мужчинах. В конце концов когда-нибудь это становится понятно.

— Женщину делает мужчина, мадам Ван Браак.

Сириус опять сделал свою гримаску — дразнил ее, как и раньше. Несмотря на исключительную воспитанность, доверенное лицо Командора могло своими замечаниями внушить настоящий ужас. Но он уже сменил тему:

— «Дезирада» снова открыта.

— Мне-то что до этого?

— Вы постарели, мадам Ван Браак. Раньше вы не были такой язвительной.

— Когда раньше? Когда мне было двенадцать лет? Или после…

Она хотела сказать «после смерти Ирис, смерти отца», хотела обвинить его, Сириуса, и Командора. Но вовремя опомнилась:

— Сколько раз мы виделись? Что вы знаете обо мне, если не считать того, что написано в нотариальных бумагах? Вы думаете, что каждый раз, когда вы уезжаете с «Дезирады», жизнь здесь замирает? Но мы живем и без вас, знаете ли, и тут не замок Спящей красавицы.

Сириус сделал забавный жест, означавший, что он в этом сомневается, и произнес:

— Два вечера подряд Командор устраивает на «Дезираде» праздник. Будет петь его гостья, мадам фон Крузенбург. Ему хотелось бы, чтобы вы пришли… — он положил на стол приглашение, — с вашей дочерью.

— Юдит здесь нет.

— Праздник состоится послезавтра вечером. Она успеет вернуться.

— Нет.

Его губа вновь дернулась:

— Мне говорили, у вас живет пансионер?

— Настали трудные времена.

— Командор просил вам помочь.

— И какой же ценой?

Не вставая, Сириус придвинулся к ней:

— Приходите послушать Крузенбург с этим молодым человеком, живущим у вас, и вашим другом профессором Корнеллом.

— От вас ничего не укроется.

— Провинция, мадам…

Он был уже совсем рядом с ней.

— У нас будет Констанция фон Крузенбург, — тихо говорил он, — и Дракен, дирижер. Приходите, мадам Ван Браак, приходите, даже без Юдит. Приводите ваших друзей. Это будет чудесно. Чудесно, как всегда…

Внезапно загудело пламя в камине. Рут даже не вздрогнула. Вкрадчивый, обманчивый голос загипнотизировал ее. Она вспомнила пышные празднества прошлых времен, времен Ирис и молодого Командора, несколько теплых летних месяцев, когда весь мир, казалось, был переполнен счастьем.

— Мы придем, — сказала Рут.

Она уступила. Сириус склонился перед ней и взял ее руку. Их взгляды скрестились. Возможно, все дело было в отблесках пламени, но Рут показалось, что зрачки у него красные; однако прикоснувшиеся к ее пальцам губы были холодными, как у мертвеца.

— Увидимся на вечере, — прошептал он и удалился.

Сколько времени прошло между уходом Сириуса и появлением виконта, Рут так и не поняла. Ее охватило странное ощущение, словно она вернулась в детство. Едва речь зашла о Командоре, время словно изменило свой ход. Оно растянулось до бесконечности, а затем вдруг замелькало так быстро, неумолимо, напряженно, что она просто опешила. Увидев Сириуса, Рут почувствовала, что возвращается в прошлое. Миновало семь лет с тех пор как «Дезирада» открывалась во второй раз, но тогда, согласившись, как сегодня, на подобное приглашение, она чувствовала лишь безразличие. В тот раз ей только хотелось сохранить приличия, удовлетворить любопытство, вновь увидев знакомые места и сравнив их с образом, сохранившимся в ее памяти, а потом сразу уйти. Рут плохо запомнила лицо Командора. Он тоже тем вечером казался отстраненным, отсутствующим, измученным какой-то другой заботой, а не деньгами, которые она была ему должна, и очень далеким от воспоминаний об Ирис. Юдит он едва удостоил взглядом, а на следующий день уехал. Но на этот раз, чувствовала Рут, все будет по-другому. Потому что здесь Крузенбург. Кто откажется послушать оперную диву на частном концерте, где нет толкотни и столичной толпы? Малколм наверняка будет рад приглашению — он давний ее обожатель. Что касается Тренди, тот тем более воспользуется случаем.

Сириус не сказал и трех слов, как она уже знала, что согласится. И почти сразу он упомянул про Юдит. Но это неважно, потому что дочь далеко. Единственный, кто удивится, — будет Тренди. Прежде чем передать приглашение, придется рассказать ему о «Дезираде», об Ирис, вновь вспомнить ту старую историю. Хватит ли у нее сил? И как начать? И нужно ли посвящать его во все? С Малколмом все было гораздо проще. Но этот молодой человек немного диковат, да и знает она его недостаточно хорошо…

С минуту Рут неподвижно сидела перед чайником, положив руки на его нагретые фарфоровые бока. Она тщетно пыталась придумать первую фразу, вступление, одно из тех безликих слов, потихоньку подводящих к откровениям. Но в голову ничего не приходило. От затруднительного положения ее избавил приезд д’Аржана. В тот момент, когда она услышала, что перед виллой затормозил его огромный лимузин, в гостиную вошел Тренди. После визита Сириуса его горе, служившее поводом ускользнуть от скелетов, вызвало у нее улыбку:

— Я забыл шарф…

И поскольку он заметил в ее глазах насмешливый блеск, ему пришлось взять себя в руки.

Д’Аржан не собирался оставаться надолго. Рут попросила Тренди задержаться и представила мужчин друг другу. Тренди с изумлением наблюдал за этим, еще очень подвижным, несмотря на свои шестьдесят, человеком, явившимся в сопровождении юного рыжего дружка, несшего двух черных кошек, которых, вероятно, из-за их цвета звали Стикс и Молох.

— Ваши котята подросли, — заметила Рут, протягивая виконту переплетенные книги. — Скоро вам придется оставлять их дома, когда вы куда-то выезжаете. А то они как-нибудь сбегут.

— Этим животным нужен свежий воздух. Воздух и впечатления. И возможность видеть других созданий, а не только меня и Питера. Только Лета избавлена от обязанности сопровождать меня. Сами знаете почему, милая моя. Человеческая жестокость сделала ее больной. У нее насморк и разнообразные аллергии…

— А эти клички, которые вы им дали… Вы не могли подобрать что-нибудь попроще?

— Кошка — подруга дьявола, дорогая Рут. Она его представитель на этом свете. Или, вернее, на том, если взять точку зрения Сатаны. Вот я и дал им инфернальные имена. К тому же эти животные черные. Абсолютно черные. Вам известно, что это большая редкость?

— Я знаю. Но в этом нет ничего удивительного. Теперь вся эта дьявольщина в большой моде.

Д’Аржан сделал вид, что не расслышал ее последних слов, и склонился к одному из котят на руках Питера Уолла.

— Ах, Стикс, мой красавчик Стикс…

Тренди абсолютно ничего не понимал и удивлялся, почему Рут говорит таким серьезным тоном. У ее посетителя все выглядело вычурным — одежда, речь, интонации, можно было подумать, он кого-то изображает. Д’Аржан тем временем вынул из сумки нуждавшийся в починке четырехтомный карманный словарь, который он хотел получить обратно в переплете из зеленой кожи и с золотым тиснением.

— Ах! Этот праздник! — как бы невзначай сказал он. — Он обещает быть восхитительным. Вы, разумеется, пойдете, дорогая Рут?

Она не ответила. Тогда виконт окинул взглядом гостиную:

— Но где же Юдит?

Тренди задрожал и постарался сконцентрироваться на портрете капитана Ван Браака.

— Юдит уехала.

— Уехала? Куда?

— В Париж. Учиться.

— Но это просто безумие. Вы должны ее нам вернуть. Юдит — это сорняк.

— Сорняки, как вы знаете, заполняют мир. Очень хорошо, что она уехала. Она молода и свободна.

— Но Юдит всегда жила вне мира и вне времени, — возразил д’Аржан. — Надо было оставить ее нам…

Коты все-таки спрыгнули с рук Питера Уолла и вскарабкались по шторам, а он, несчастный, не знал, как их оттуда стащить.

— Что ж! — вздохнул д’Аржан. — Тем хуже для нее. Мы пробудем здесь три дня, будем слушать Крузенбург. По крайней мере, предупредите ее. Она могла бы вернуться хотя бы на денек.