Все реки текут

20

Мэг пять раз провела щеткой по волосам, потом расчесала их снизу, чтобы они стали пышнее. Она очень волновалась в ожидании обещанной Гарри охоты на лис; от страха и волнения у нее даже заболел живот. Она будет с ним ночью одна, и вдруг что-нибудь произойдет.

Она вспомнила конец одного из рассказов в журнале «Мир женщины»: мужчина был гораздо старше девушки, она казалась ему просто ребенком, пока он неожиданно не осознал, что она уже взрослая; все закончилось свадебными колоколами.

Но сквозь радостное волнение пробивалось какое-то беспокойство. Мэг старалась не замечать его, но оно не проходило – ей вспоминалось лицо ее матери перед возвращением на судно: обиженное, удивленное и сердитое. О чем они говорили с Мелви? И почему маме так хотелось, чтобы Мэг ушла с ней в тот же самый день? Но она бессильна это сделать, она должна остаться на ферме до тех пор, пока ей не представится случай сказать Гарри, как она любит его.

С заднего двора послышались нетерпеливые звуки клаксона. Мэг надушила носовой платок одеколоном и заткнула его за пояс.

– Фу! – фыркнул Гарри, едва она забралась в кабину. – Чем это так воняет?

– Ты имеешь в виду мой платочек? Он пахнет, а не воняет.

Она выдернула платочек из-за пояса и поднесла к его носу, Гарри отпрянул назад:

– Черт! Хуже чем от старого лиса.

– Это одеколон.

Мэг засунула платок подальше. Она была в замешательстве. Во всех рассказах и рекламе духов говорилось, что мужчин привлекает запах, по Гарри, похоже, был не таким.

На полу кабины лежали незаряженные ружья, ей даже некуда было поставить ноги. Переносной прожектор с длинным шнуром мешал ей сесть рядом с Гарри.

Они подъехали к воротам, Гарри подождал, пока Мэг выйдет и откроет их. Потом, когда машина проехала, и Мэг закрывала ворота, она почувствовала необъятность ночи, поглотившей всю землю, ощутила звездный свет, таинственно мерцающий на облачном небе. В воздухе стояла свежесть недавно выпавшей росы, ночь была тихой и безветренной. Когда она снова села в машину, Гарри сказал, что видел лисью нору внизу, у края болота, в камышах. Туда они сначала и поедут, ее задача – держать прожектор и светить по его команде.

– Оставь свое ружье, – бросил он, выходя из машины. – Не желаю, чтоб меня пристрелила такая вот воинственная охотница. Ты сможешь стрельнуть и потом.

Мэг покорно шла по его следу, словно индейская скво за своим воином. Длинный шнур тянулся вслед за ней.

У Гарри не было с собой ни факела, ни фонаря. Но они легко передвигались при свете звезд, и постепенно их глаза привыкли к темноте. Они продрались сквозь колючие кусты бокаута, и вдруг Гарри остановился, поднял руку и жестом велел ей идти вперед.

Мэг, дрожа, прижала к себе прожектор. В камышах послышался шорох – лисы вышли из своего укрытия.

– Свет!

Она нажала на кнопку, и яркий луч прорезал равнину, высветив камыши. Лис увернулся от света, затем неожиданно побежал прямо на него. Он смотрел вдоль луча, не отводя от него глаз. И в этот момент глухо щелкнуло ружье.

– Попал! – Мэг торжествовала, видя, как лис опрокинулся на спину, несколько раз перевернулся и, безжизненный, затих. Но когда они подошли ближе, она почувствовала к нему жалость. Девочка погладила хищную остроконечную морду и пушистый хвост, потрогала свалявшуюся на спине шерсть. Из раны на шее еще текла кровь.

– Бедный старый лис, – пробормотала она.

– Бедный лис! – с возмущением повторил Гарри. – Готов поспорить, это тот самый лис, что на прошлой неделе поубивал всех цыплят. Его шкура того не стоит.

Он приподнял лиса и снова бросил его, презрительно хлопнув рукой по мертвому зверю.

Мэг была разочарована. Дикое животное, к которому они подкрадывались через ночь, превратилось в маленькую жалкую кучку у ног. Ее больше устроил бы лев или леопард.

– Ладно, пошли обратно, – сказал Гарри и зашагал к машине. Мэг зацепилась шнуром за куст и должна была вернуться, чтобы распутать его.

– Неудельные бабы! Ничего не могут, – бормотал Гарри, но голос его звучал беззлобно.

Когда они сели в машину, он зарядил ее ружье, свое же положил на пол.

– Держи его осторожно, дулом – в окно, а увидишь кролика – стреляй. – Гарри завел машину. – Не думаю, что нам еще повезет на лису.

Они ехали по самой вершине утеса, в двух сотнях футов под ними тихо катила свои поды залитая звездным светом река. Вдруг неожиданно откуда-то сбоку вынырнул кролик и запрыгал прямо перед их передними огнями, петляя из стороны в сторону, но оставаясь в их лучах. Гарри затормозил.

– Быстро! Стреляй! – закричал он.

Мэг подняла ружье; кролик сразу же остановился и сел, прядая ушами, и тут неожиданно оказалось, что она не может спустить курок. Мэг опустила ружье.

– Какого черт? В чем дело? Он же уйдет! – Гарри выхватил у нее ружье, но кролик уже пришел в себя и нырнул в темноту. Гарри выругался.

– Я… Я не могла убить его, когда он сидел и смотрел на меня.

– А… бабы! – повторил Гарри. – Не возьму тебя больше на охоту.

Эти женские штучки просто невыносимы. Он подумал о людях, которых видел убитыми, без всякого сожаления, словно это были кролики: кричащие, с выпадающими внутренностями, люди без лиц…

– Я тебе рассказывал о жарком? – спросил он.

– О жарком из кролика?

– Нет. Это было на передовой, и кролики уже все кончились. Мы стояли у фермы, рядом был небольшой огородишко с овощами. Однажды мы украли где-то кусок мяса, и я пополз на эту брошенную ферму, чтобы раздобыть каких-нибудь овощей. Когда начиналась уж очень сильная пальба, я отлеживался в воронках. Мне удалось отыскать в грязи несколько морковок и немного репы, и, радостный, я приполз с ними обратно.

Мы приготовили прекрасное жаркое; у кого-то оказалась луковица, и нам подарили половинку. Мы стояли вокруг котелка, я и двое моих товарищей, вдыхая чудесный запах и мечтая о еде, но вдруг прилетел снаряд и разорвался точно между нами.

Два моих приятеля были убиты тут же, на месте, прямиком отправились в мир иной. Взрывная волна оглушила меня и отбросила в сторону, но я был цел и невредим. А котелка – как не бывало. И представляешь, больше всего меня опечалила потеря жаркого. Я злился на этих проклятых немцев, я буквально скрежетал зубами. Только потом я начал думать о своих товарищах и что-то соображать… Я видел столько убитых…

Мэг сидела тихо. Она была неглупа и уловила связь между его рассказом и ускользнувшим от них кроликом.

– Я понимаю, – сказала она, наконец, понизив голос – Ты думаешь, глупо жалеть кролика, если… Ты убил много немцев?

Гарри пожал плечами.

– Много. Но хуже всего – первый. После этого ты как деревянный. Штыковая – это самое плохое, рты видишь, как они смотрят на тебя, когда ты их дырявишь. Совсем другое дело, если снаряд разрывается вдали, тогда ты не замечаешь, что делают осколки с людьми. Один мой приятель ослеп при обстреле. Большой, крепкий, сердечный парень. Я видел, как его вели в тыл – будто маленького ребенка.

Гарри машинально потер обрубки пальцев. Мэг положила свою руку на его. Всякий раз, когда он рассказывал о войне, ее начинала бить дрожь; дома он никогда об этом не говорил.

– Расскажи мне, как ты потерял пальцы, – попросила она.

Гарри резко оттолкнул ее и запустил мотор.

– Ну хватит, поехали. Ненавижу вспоминать про эти дела, – сказал он.

Мэг сидела в углу, и тихо глотала слезы. Она надеялась, что он поцелует ее, а вместо этого он отдернул руку, словно его укусила змея.

Еще один кролик стремительно бросился через дорогу. Гарри нарочно наехал на него. Только послышалось коротенькое болезненное «хрр», и кролик скатился вниз. Мэг содрогнулась, но ничего не сказала.

Стараясь загладить свою грубость, Гарри шумно хлопотал на кухне, приготавливая чай, и был совершенно на себя не похож. Увидев на ее лице следы слез, он почувствовал себя настоящим негодяем и в то же время рассердился, что она заставила его вести себя так, как он не привык.