Люби меня вечно

Кимберли была совершенно заворожена. Она не двигалась. Почти не дышала. Она совсем ни о чем не думала. Она просто стояла, познавала чудо его поцелуя и испытывала целую гамму приятных ощущений. Даже когда его язык вдруг проник ей в рот, изумление не пересилило наслаждения; неведомые раньше чувства захлестнули ее.

Когда Лахлан наконец отстранился, она была совершенно ошеломлена. Он мог бы в эту секунду просто уйти — и она бы не заметила. Но он не ушел. Он пристально смотрел на нее, и когда к ней вернулась способность думать, она поняла, что ее раздирают противоречивые чувства. Главными были негодование и желание снова ощутить на губах его поцелуй, что совершенно не сочеталось одно с другим.

Кимберли определенно не испытывала раньше ничего подобного. Морис один раз быстро и неловко поцеловал ее, когда ей было шестнадцать, — и это был ее первый поцелуй. Потом он поцеловал ее перед отъездом в свое долгое путешествие. Ни тот ни другой поцелуй на нее не подействовал, чего совсем нельзя было сказать о поцелуе шотландца. Она совершенно не понимала, почему он вдруг вздумал продемонстрировать ей разницу.

Она решила это выяснить и спросила напрямик:

— Почему вы это сделали? Вопрос, казалось, озадачил его.

— Не знаю, — признался он. — Возможно, слишком много выпил, надо скорее лечь, пока я не сделал еще какой-нибудь серьезной глупости.

Его ответ почему-то разочаровал ее. Что она ожидала услышать: что он поцеловал ее потому, что иначе не мог, что вынужден был уступить непреодолимой страсти? Она презрительно усмехнулась собственным мыслям. А ему сказала:

— Прекрасная идея! И не трудитесь снова извиняться утром, Макгрегор. Такое количество извинений снижает искренность, которая обычно должна сопровождать подобные усилия.

Она отвернулась, пытаясь снова отпереть дверь. Его рука легла ей на плечо — она замерла, по телу пробежал легкий трепет. Его дыхание коснулось ее шеи.

— Я никогда не извиняюсь за то, что поцеловал девушку. Об этом я никогда не жалею, и вы — не исключение. Так что не ждите, что я буду говорить, будто мне жаль, — мне ничуть не жаль.

С этими словами он ушел, оставив ее в еще большем смятении и недоумении.

Глава 12

Три дня спустя Кимберли не верилось, что она едет на бал Уигтинсов. Она очень сомневалась, что успеет подготовиться к этому событию, но все было готово. Сент-Джеймсы собирались отправиться туда небольшой компанией: их светлости, леди Эстер (Синтия все еще дулась из-за того, что слишком юна для балов) и Лахлан Макгрегор. Они приехали в Лондон утром в день бала и собирались прожить в городском доме герцога почти неделю, так как было принято еще несколько приглашений, включая и второй бал. Лусинда и Маргарет должны были приехать на следующий день вместе с Синтией.

Невероятно, но миссис Кэнтерби сшила для Кимберли потрясающее бальное платье всего за полтора дня — еще одно должны были доставить через несколько дней. Вместе с двумя помощницами она закончила пару дневных туалетов еще до их отъезда в Лондон и обещала ежедневные доставки новых нарядов.

Поскольку с ними ехали слуги и герцогиня имела привычку брать с собой массу вещей, им понадобились еще две кареты вдобавок к великолепному герцогскому экипажу. Сам герцог предпочел ехать верхом, меняя великолепных чистокровных лошадей, — возможно, потому, что не хотел сидеть в одной карете с шотландцем всю долгую дорогу до Лондона. Кимберли тоже хотела бы избежать его общества, но, увы, ей это было недоступно.

Последние два дня она встречала Лахлана только за столом, вместе с остальными обитателями дома Сент-Джеймсов, что было к лучшему. На следующее утро после того поцелуя он явился к завтраку и несколько раз чихнул — она расхохоталась. По ее мнению, полученная вместе с поцелуем простуда была заслуженным наказанием. Он же смотрел на нее ужасно хмуро, видимо, придерживаясь другого мнения. В общем, неизвестно почему, но она развеселилась. Надо полагать, Лусинда прислала ему свое отвратительное снадобье, потому что потом он уже почти не чихал.

Этим утром, сидя на одном с ним сиденье, но совсем не рядом, поскольку карета была очень большая, Кимберли довольно успешно продолжала его игнорировать. Меган и леди Эстер сидели напротив, и Кимберли представляла, какими взглядами Лахлан одаривал герцогиню, когда леди Эстер на них не смотрела. По правде говоря, Кимберли не сомневалась, что, если бы в карете не было леди Эстер, на нее снова перестали бы обращать внимание и начался бы откровенный разговор о чувствах шотландца к герцогине — уж он-то не преминул бы поразглагольствовать об этом.

На лице Меган застыло упрямое выражение, говорившее о ее недовольстве шотландцем. Оно исчезало, только когда она поворачивалась к Эстер, чтобы ответить на нескончаемый поток ее болтовни. Сама Кимберли избегала разговоров, любуясь пейзажами за окном или притворяясь, что любуется.

На дневное время ничего назначено не было. По приезде в Лондон Меган предложила всем прилечь отдохнуть, поскольку бал наверняка должен был продлиться до поздней ночи или даже до раннего утра. Кимберли была рада: она измучилась — попытки не обращать внимания на столь близкое соседство Лахлана дорого ей стоили.

Прошло, казалось, совсем мало времени — и они уже должны были ехать на бал. Кимберли была очень взволнована — возможно потому, что никогда не выглядела так хорошо. И дело было не только в великолепном наряде из серебристо-серого атласа, отделанного несколькими рядами нежно-голубого кружева, который прекрасно на ней сидел. Кружево украшало длинный шлейф, плечи и грудь, открытые по последней моде. На бархатную ленточку Кимберли прикрепила доставшуюся ей от матери камею.

Она ощущала себя хорошенькой благодаря прическе, которую сделала ей камеристка Меган. А ведь она еще была недовольна, когда та явилась с ножницами и щипцами для завивки и начала подстригать пряди волос! Видимо, девушка прекрасно знала все модные прически, поэтому Меган и прислала ее помочь Кимберли уложить волосы.

Когда камеристка закончила прическу, на полу лежало немало длинных золотых локонов, но короткие пряди волос, пышно обрамлявшие лицо Кимберли, заметно смягчили черты ее лица, как и завитки на висках. Немного пудры и румян изменили ее почти до неузнаваемости.

Лахлан тоже не узнал ее — по крайней мере с первого взгляда. Когда он вышел из своей комнаты, она как раз проходила мимо, и он вежливо и неопределенно поздоровался, решив, что у Сент-Джеймсов еще одна гостья. Она не остановилась, даже не показала виду, что заметила его, а продолжала плыть по коридору. Тут до него дошло, кто эта незнакомка, и он изумленно открыл рот.

Он редко чему-то удивлялся, но леди Кимберли все время удавалось его удивить. Ему хотелось схватить ее за руку и спросить, какого дьявола она добивается, так изменив свою внешность. Конечно, он этого не сделал. И поскорее закрыл рот, чтобы не сказать какую-нибудь нелепицу.

Она удивила его и тогда, когда он впервые увидел ее улыбку. С ямочками на щеках она оказалась по-настоящему хорошенькой. А что же будет теперь? Надо полагать, он увидит это сегодня вечером, но — увы — не знал, как на него подействует такое зрелище.

Больше всего его поражало, какое странное воздействие оказывает на него эта женщина.

С той ночи, когда она колотила в его дверь и ужасно его разозлила, он изо всех сил старался не обращать на нее внимания и сосредоточиться на своей Меган, но почему-то не мог. Мысли помимо воли все время возвращались к ней. Да еще этот поцелуй…

Он до сих пор не мог понять, почему так безумно захотел поцеловать ее, и от души жалел, что это сделал, потому что никак не мог забыть их поцелуй.

Его необыкновенно тронуло, как она приникла к нему, открыла навстречу губы, каким податливым стало ее нежное, стройное тело… Впервые у него не заболела шея от того, что пришлось нагибаться — оказывается, целоваться с высокой женщиной очень удобно.