Дворянская дочь

— Может быть, действительно ничего плохого, зато глупо, это уж точно. Таня, сейчас же ступай к себе.

Скоро я заболела корью. Я болела не так тяжело, как Стиви, и нам разрешили почти все время нашей болезни проводить вместе.

Казимир принес для Стиви новости про королевских республиканцев и их дары в виде каких-то букашек в вонючей банке. Пул прочла нам „В Зазеркалье“, а затем, выслушав похвалу, что она читала замечательно, просто вылетела из комнаты, спасая свой чувствительный пингвиний нос.

Меня восхищала способность моего брата обводить людей вокруг пальца, и я просто приходила в восторг от его умения скакать на лошади без седла и математической одаренности. Кроме всего прочего он совершенно божественно пел, в то время как мои музыкальные способности составляли вполне равноценную пару способностям к математике. Я чувствовала себя рядом со Стиви глупой и не способной ни к чему так же, как я казалась себе непривлекательной и грубоватой рядом с великой княжной Татьяной Николаевной. Все это побуждало меня, когда я вырасту, совершить нечто экстраординарное, какой-нибудь поступок.

Осенью, когда мы уже совсем выздоровели, Стиви и Казимира отправили в Итонскую школу, которую в свое время окончил дядя Стен. Мы с папой составили компанию Веславским во время их поездки в Англию. Отец ехал с миссией доброй воли от имени Государственного Совета Российской империи. Англо-русские отношения в то время были довольно прохладными. Причиной была русско-японская война, а добавил масла в огонь инцидент возле Доггер-бэнк: в Северном море русские корабли стреляли друг в друга, уверенные, что это их атакуют враги, во время перестрелки был потоплен оказавшийся к несчастью рядом английский рыболовецкий бот, в результате чего погибло восемнадцать человек.

В то время пока папа достаточно успешно использовал свое дипломатическое обаяние в Лондоне, я провела два прекрасных месяца с дядей и тетей в Кенте, во дворце герцога Лэнсдейла, мужа сестры дяди Стена, леди Мэри. Пингвинша, мисс Пул, чувствительная гувернантка Стиви, нашла положительным образование его английских кузин и сразу же решила воспитать из лорда Стефана джентльмена.

Жизнь в Лэнсдейле протекала среди лошадей и собак, и это естественно очень устраивало меня в мои неполные одиннадцать лет. Я любила высоченные буки, грачей, гомонящих в дымке тумана, белые заборчики и живые изгороди, представляющие собой идеальные барьеры для скачек с препятствиями. По манере говорить и держать себя меня можно было вполне принять за дочь английского пэра, что нередко и происходило. Но я была более развитая и эрудированная, чем мои сверстники, и к тому же набожна, в то время как все окружающие ходили в церковь для вида — герцог принял католичество только ради женитьбы на принцессе Веславской. Я очень любила книги и буквально зачитывалась „Джен Эйр“, „Ярмаркой тщеславия“, „Дэвидом Копперфилдом“.

— А, Диккенс! — сказал приятель Стиви лорд Берсфорд — старший сын и наследник, который был настолько же длинным, насколько Стиви крупным, — когда они как-то приехали домой на выходные. — Он давно устарел! — И добавил: — Если ты не будешь фехтовать и ездить верхом, Таня, ты будешь просто скучной!

Ребята осуждали также и мои отношения с конюхами, поварами, горничными, соседями-фермерами, почтальоном, я не раз слышала их едкие замечания по этому поводу. А я вела себя с английской прислугой так же, как с русской или польской. Слуги в Лэнсдейле не встревали в разговор, как русские или польские, они были вежливы и исполнительны. Невозможно было даже представить, чтобы герцог Лэнсдейл посадил к себе на колени английскую няню, как это проделывал мой папа. Различия между классами проявлялась здесь не столь явно, но дистанция бывала огромна.

Неодобрение моих демократических замашек оставляло меня равнодушной. Но я едва сдержала себя, когда лорд Берсфорд с не свойственной англичанам грубостью задал мне как-то унизительный вопрос:

— Как ты объяснишь, что японцы, эти коротышки, побили здоровенных русских ребят фактически одной левой?

Каждый русский задавал тогда себе этот вопрос.

— Обоз русских был слишком далеко от линии фронта, — объяснил Стиви.

То, что Стиви защищает русских, очень удивило меня, особенно после того, как он организовал комитет в поддержку королевских республиканцев из числа своих одноклассников, настроенных против русских.

— У русских устаревшие военные корабли, — заметил лорд Берсфорд, чей отец служил во флоте. — И еще, несомненно, что ими командовали сухопутные моряки.

В этой семье не забыли инцидент у Доггер-бэнк.

— А причем здесь Таня? — спросил Стиви. — Ее отец служит в кавалерии.

На этом дискуссия была закончена, и лорд Берсфорд удостоил меня улыбкой.

Я не боялась, что мне бросят вызов две его сестры и младший брат Эндрю. Они были так же ограниченны и далеки от политики, как и моя августейшая тезка и ее сестры и брат.

Как раз в то время когда я уже начала уставать от дождей, бесконечного сидения дома и заскучала по снегу, приехал папа. Вместо Дианы, которая с помощью моего отца осуществила свою давнюю мечту — изучать медицину, папа нанял Нэнси Рэдфорд, спортивного вида женщину средних лет.

У Рэдфи, как я ее тут же прозвала, были твердые взгляды на гигиену, и с самого первого дня после нашего возвращения в Петербург она не одобряла излишне теплую одежду русских, русское обжорство и удалую русскую езду. Графиня Лилина осталась моей светской éducatrice и по-прежнему сопровождала меня во время визитов в Царское Село.

В течение следующих пяти лет я по-прежнему ездила на лето в Веславу, но близких, как в детстве, отношений у нас со Стиви больше не было. Так как никто не обращал нашего внимания на вопросы половой принадлежности, мы сами выявляли различия. Мое восхищение силой мускулов Стиви стало сдерживаться растущим чувством женского достоинства. При всем моем комплексе неполноценности я была рада, что я девочка; ведь у сына не было бы такой власти над отцом. Благодаря моей просвещенной тете, я была психологически подготовлена к наступлению зрелости. Я не могла представить себя в роли матери, поскольку это подразумевало замужество и, следовательно, ограничивало мою личную свободу. Но возможность иметь детей в моем воображении придавала мне определенное превосходство над мужчинами. Мне хотелось бы подольше оставаться сильной и ловкой, как мальчишка. Я была еще девчонкой-сорванцом, но подсознательно уже начинала копировать грациозные движения тети. Так шаг за шагом я приближалась к тому, что называется женственностью, это была первая страсть моего детства, более сильная, чем все последующие; и моя любовь к отцу вспыхнула с новой силой.

Я сознавала, что отец никогда не будет принадлежать мне одной, и примирилась с его любовницами, как это делала бабушка, выбирая меньшее из двух зол — до эпизода с Дианой бабушка была уверена, что отец способен на мезальянс. Что же касается Рэдфи, то поскольку папины романы не имели никакого отношения к проблемам гигиены, то они ее совершенно не волновали.

Таким образом, как правило, во время наших ежегодных круизов и поездок за границу нас всегда сопровождали милые дамы той или иной национальности. И когда папа становился особенно добрым и задумчивым, как бы извиняясь перед нами за ее присутствие, я понимала, что скоро он ее оставит, чтобы увлечься другой. Я была так довольна, что знала все это, что благосклонно принимала неизменные попытки этих женщин наладить со мной контакт.

Чем коварнее становилось мое поведение, тем горячее и страстнее были мои молитвы, тем более суровым наказаниям подвергала я себя, и все сильнее становилось понимание моего назначения делать добро, если я сама не могу посвятить свою жизнь больным и бедным.

Летом 1910 года, в столетнем возрасте умер мой двоюродный дед князь Леон. Вместе с последним вздохом он, теперь уже в последний раз, обвинил свою жену в том, что она свела его до срока в могилу. Он был похоронен с королевской пышностью и навечно нашел покой не в фамильном склепе, а на кладбище, выходящем на берег Вислы, которую он так любил. Там, между березой и осиной, был воздвигнут мраморный памятник, и безутешная вдова княгиня Екатерина, которую усопший при жизни так обижал и оскорблял, каждое утро до конца своих дней приходила положить свежие цветы на могилу своего „ангелочка“.