Царица царей

11

Болваны Октавиана считали, что обезоружили ее!.. Но дворец был ее родным домом. Она знала здесь каждый камень. Повсюду были спрятаны ножи и амулеты. Она располосовала себе ладони. Раны мгновенно раскрылись и закрылись, как рыбьи жабры, не выпустив ни капли крови. Она не могла вызвать богиню вторично, во всяком случае, прибегая к прежнему способу.

И она стала прислушиваться к словам, шелестящим в голове.

«Ты — моя. Ты принадлежишь мне».

— Мне нужно поговорить с Николаем, — приказала она Хармиане. — Ты должна отыскать его и привести ко мне.

«Пить».

— Он скрылся из города, госпожа, — доложила девушка пару часов спустя. — Никто не смог ответить мне, куда он отправился.

«Меня мучает голод».

Она казнила единственного мудреца — египтянина, который, наверное, помог бы ей. Перед глазами у нее еще стояло лицо, в ушах звучали слова предостережения. «Запретное заклятие», — произнес он. Верно.

Кровь ласточки ненадолго утолила ее жажду. Хармиана вернулась, и Клеопатре вновь пришлось терпеть и притворяться. Зубы во рту превратились в лезвия. Она обхватила колени руками и вжалась в угол. Ее била дрожь.

Она — убийца и скоро станет настоящим чудовищем.

Ее уверенность граничила с безумием. Всю жизнь она постигала искусство сдерживаться и весьма в этом преуспела. Была отстраненной и холодной, потом соблазняла… и использовала в своих целях. Искусство цариц. Антоний стал исключением. Она полюбила его. Поначалу чувство ее пугало. А сейчас ни один смертный не спасет ее от требований голоса в голове. Не осталось никого, кто любил бы ее так сильно.

— Неподалеку от Фив, у львиного водопоя, находится старый храм, — поведал ей Николай, когда они репетировали обряд. — Святилище Сохмет. В свитке сказано, что заклинание исполняли именно там.

Святилище стало шаткой надеждой Клеопатры. Ведь она заложница в собственном дворце. А если она вырвется на свободу? Но ее сразу охватила паника. Здесь она, по крайней мере, не причинит вреда подданным, хотя с каждой ночью положение ухудшалось. Она становилась все сильнее и сильнее.

Клеопатра любила свободу. Она частенько гуляла среди обычных людей в сопровождении Антония. Бессчетное количество раз бродили они вечерами по Александрии, наблюдая, как снуют в темнеющем небе юркие стрижи. Царица без короны и с волосами, убранными по обычаю простолюдинок, и Антоний без своих роскошных доспехов с перемазанным грязью лицом. Он выглядел в точности как безвестный римский солдат. Никем не узнанные (во всяком случае, так они полагали). Они рассказывали анекдоты и играли в кости, пели в кабаках и танцевали вместе с горожанами — без охраны и золота. Только она, он и дыхание между ними.

Однажды Антоний остановился прямо посреди танца. Его лицо светилось от любви. Прикрывшись одним плащом, они покинули празднество. Очутились на улице и скрылись в темном переулке. Они занимались любовью. Он прижимал ее спиной к стене, и она кричала от наслаждения. Этот мужчина — властелин ее души.

Никто не отберет у нее Антония, ничто не разлучит их, думала она тогда, упиваясь чувством собственного владычества над судьбой и уверенностью в будущем. По-человечески глупая и счастливая.

Теперь она лишилась свободы, которую всегда принимала как должное. Ее собственные покои стали клеткой. Но страшнее всего было неведомое нечто, которое поселилось внутри нее и терзалось неутолимым голодом. Рвало ее зубами и когтями. А утраченного уже не вернуть.

Придворный лекарь принес снадобья. Он толок в ступке травы, натирал кожу медом. Она не могла сказать ему, в чем причина ее недомогания. Когда он приблизился, Клеопатра задержала дыхание и сжала зубы.

— Я не могу есть, — выдавила она.

— Тогда пей. — Он протянул царице гранатовый сок и принялся бормотать заклинания.

При виде рубиново-красной жидкости она на миг воодушевилась, затем горько рассмеялась.

— Нет, — покачала головой Клеопатра.

Зато она могла плакать. Голод терзал ее тело, а из глаз текли слезы. Мышцы на спине натянулись и напоминали веревки. Под кожей проступили ребра.

За стенами дворца захватчик созвал горожан. Глашатаи возвестили, что Октавиан прощает жителям Александрии преступления, совершенные против Рима в ходе военных действий. Должники встретили благосклонный прием. Он хотел завоевать ее народ еще при ее жизни. Он намеревался убедить их, что лучше жить под властью римлянина, чем их царицы. Такова его первостепенная цель.

Ее опять заковали, и теперь стражников было уже шестеро. Затем Октавиан удостоил ее визитом. Он жаждал получить ее сокровища.

Что же у нее оставалось?

— Мои дети, — ответила она.

Октавиан вздохнул.

— И зачем? — осведомился он. — Я должен о них позаботиться?

Она не была готова к тому, что он станет торговаться. Замялась от неожиданности, но быстро нашлась.

— Отправь их к брату, Цезариону. Тогда я расскажу тебе о том, чем располагаю.

Она убьет Октавиана, как только будет уверена в том, что детей вывезли из города. Он придет за обещанным отчетом о золоте Александрии, и она наклонится к нему совсем близко…

Он посмотрел на нее безмятежным взглядом.

— Я — человек семейный, — заявил он. — Я подумаю.

Неужели он исполнит ее просьбу?!

— Но куда мне их отправить?

Клеопатра заколебалась. Можно ли ему доверять?

— Мы отослали Цезариона с его наставником в Коптос, [15] — произнесла она наконец. — Потом их путь лежит в порт Миос-Гормос у Красного моря. Они еще не успели туда добраться.

Октавиан улыбнулся. Клеопатра не уловила ни единого обрывка чужих мыслей. Ни страхов. Ни планов. Ей стало не по себе.

— Сын Цезаря, — пробормотал он. — Хотел бы я встретиться с ним. Он похож на отца?

— Да, — кивнула она.

Кости у нее дребезжали, полые изнутри. Цепь, намотанная вокруг запястий, жгла кожу. Сознание затуманилось.

— Он совершенно такой же, — продолжила Клеопатра. Ей не терпелось прийти к соглашению. — Видно сразу же. Он — единственный сын Цезаря.

Октавиан слегка откинулся в кресле, на щеках заиграли желваки. Глаза потемнели.

— Не уверен, — отчеканил он. — Единственный сын Цезаря — я. Твои дети принадлежат мне. Твое золото, дворцы, книги — моя собственность. Ты здесь больше не имеешь власти. Я слышал, Антоний подарил тебе Пергамскую библиотеку? Он не имел права ею распоряжаться.

Она вскинула голову.

— Твой драгоценный Цезарь спалил библиотеку, и мне полагается компенсация, — парировала она. Несмотря на отчаяние, мысль о подобном варварстве отозвалась болью. Десятки тысяч свитков погибли в огне, когда Цезарь отдал город на разграбление. Если бы библиотека уцелела, то пергамент с заклинанием не был бы поврежден. События могли сложиться по-иному.

— Отнюдь, — негромко произнес Октавиан, овладев собой и явно забавляясь ее гневом. — Ты — пленница. Не забыла, что значит капитулировать? Ты сдалась передо мной, и весь мир это знает. Ты моя, Клеопатра. Ты принадлежишь мне.

Слова Антония. И его же права.

Она выкрикнула что-то нечленораздельное, бросилась вперед, силясь вырваться из пут, и плюнула в самодовольное лицо Октавиана. Он с отвращением отступил и сделал слуге знак умыть его.

— В любом случае я своего добьюсь, — пожал он плечами. — Ты — не единственная, кто осведомлен о том, где спрятаны сокровища.

Вызвали секретаря Клеопатры. Египтянин принялся рыться в записях, выискивая ошибки и оглашая их вслух. Хорошо же он отблагодарил ее, свою благодетельницу!.. Она вытащила его из глуши, обучила ремеслу, вырвала из лап бедности.

Октавиан в сопровождении стражников и секретаря удалился из ее покоев. Клеопатра вздохнула с облегчением: ее не терзал запах человеческой плоти. Ирада и Хармиана принялись хлопотать вокруг госпожи. Девушки убрали волосы, промыли рану на горле и быстро удалились, но она слышала, как они переговариваются за дверями комнаты.