Соловей для черного принца (СИ)

Я задохнулась.

— Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь?

— Хочу ответить на твой вопрос.

— И все же…

— Терпение, — почти пропел он. Дамьян втолкнул меня под навес лестницы, и темнота полностью укрыла нас от любопытных глаз. Факелы освещали арочный проход и сюда, вглубь коридора добирались только редкие отблески. Я набрала в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но неожиданно его горячее дыхание опалило мои губы, и поцелуй остановил, готовый было вырваться протест.

Он целовал меня бешено, напористо, как тогда в библиотеке, но в то же время я ощущала нечто новое — сладостную мягкость, какой были наполнены его губы. Не было ненависти, не было отчаяния, владевших им в прошлый раз. Только безумный жар. Он распалял во мне чувства, которых я страшилась и которые, подобно взрыву, ошеломляли и выбивали из под ног землю.

Бывают моменты, когда все происходящее кажется естественным и заранее предопределенным. Я осознала, что все мое сопротивление, все мои жалкие потуги отказаться от чувств к этому человеку бессмысленны. Мы предназначены друг другу, как сказал Дамьян. Я люблю его. И хотя разум мой страдает от противоречий, но сердце питается ими, оставаясь глухим к жалким доводам рассудка. Наверное, в этом и есть слепота любви и ее бескорыстие.

— Мистер Мейн посчитал своим долгом предупредить меня, чтобы я опасалась тебя, — выдавила я, когда Дамьян прервал поцелуй. Ноги не держали меня, и мне пришлось опереться рукой о стену. Щеки полыхали, и я радовалась темноте, за которой не видно моего смущения.

— Неужели он сказал, что я умнее, мудрее и решительнее тебя? Твое тщеславие не пострадало?

— Он еще сказал, что ты в два раза тщеславнее меня, — буркнула я.

— Да, но вдруг я такой тщеславный, что не захочу рисковать. Не захочу лишать других того, что является причиной моего тщеславия, то есть самого себя. Без сомнения, если я пойду на то, чего все так опасаются, мне придется расплачиваться, а вовсе не праздновать триумф.

— Но, возможно, тебя ни в чем не обвинят.

— Благодарю покорно! Если кого и обвинят то только меня.

Лицо Дамьяна было ко мне так близко, что даже в темноте я увидела, как у него вздулись желваки. И только. Он ни единым жестом не выдал возникшей в нем злости.

Наш тет-а-тет был безрассудством. Я отодвинулась от него, насколько позволяло тесное пространство, и сказала деловым тоном:

— Довожу до вашего сведения, что место, на котором вы стоите, гораздо приятнее созерцать пустым. Так что, будьте любезны, освободить его от вашего присутствия.

— Меньше чем за сто поцелуев я над собой такого насилия совершать не буду, — промурлыкал Дамьян, ухмыляясь, точно чеширский кот — Для меня нет большего удовольствия, чем быть с тобой нелюбезным.

— Похоже, ты меня с кем-то перепутал! — мое возмущение было несколько запоздалым.

— Я захотел тебя поцеловать и сделал это, — мне показалось, что его густой голос эхом разнесся по коридору. — И вновь хочу… Всегда буду хотеть.

— Ты забыл, что мисс Тернер осталась без присмотра и твой соперник, обаятельный мистер Блэкни, всенепременно этим воспользуется.

— Так уж обаятельный? — поддел он меня. — Ну, раз ты так волнуешься за мисс Тернер, тогда вернемся к ней.

Во время десерта граф постучал серебряной ложкой по хрустальному бокалу и поднялся. Я не спускала глаз с Дамьяна, хотя всеми силами умаляла себя отвести взор. С помпезностью и торжеством дед сообщил о принятии обожаемой и любимой внучки мисс Найтингейл Сноу в семью. С присущей ему любовью к спектаклям, старик открыл собравшимся за столом душу. Он рассказал о том, как долгие годы переживал свою утрату, проклинал себя за трусость и гордость, не позволившие ему просить прощения у сына; и как однажды утром на берегу речки он встретил девушку, до боли похожую на его Эдварда… И вот, эта девушка заняла самое главное место в его жизни. В своей внучке, наследнице и будущей главе рода, граф видел единственную надежду на будущее Китчестера. Старик вытянул руку, державшую бокал, в мою сторону и… я могу поклясться, что у него блеснули слезы…отсалютовал мне.

Дамьян взглянул на меня лишь тогда, когда был сказан тост. Он вместе со всеми поднял свой бокал и поздравил меня. Его лицо было искажено самой обычной нахальной усмешкой, ни ненависти, ни злобы я не разглядела в нем. Да и трудно разглядеть что-либо в человеке, вновь смотрящем на меня с таким бессодержательным выражением на лице, будто на пустой стул, в котором кроме плюшевой обивки не было ничего интересного.

Выйдя из-за стола, тетя Гризельда подошла ко мне и обняла.

— Ну вот, теперь в твоей судьбе все определено и устроено. Я надеялась, что старый прохвост окажется не таким уж негодяем и самодуром… И я оказалась права!

— Я не знаю ни одного случая, когда вы были бы не правы, тетя.

Улыбнувшись, несколько натянуто, она с видом убеленного сединами мудреца заявила:

— Быка за рога надо брать настойчиво, но так чтобы для него самого это оставалось незамеченным! Только тогда ждет полный успех…

— Я еще не решила — нужен ли мне этот успех и стоит ли радоваться ему.

Тетушка втянула носом воздух и внимательно посмотрела на меня. Секунд тридцать мы обе молчали, но вот она потрепала меня по щеке, как дитё, доставившее ей приятную радость.

— А вечер, между прочим, не такой уж и пресный, — чересчур весело воскликнула она. — И ужин, надо отдать должное кухарке, изумительный. Я взяла на заметку несколько рецептов для старушки Финифет. Эта хитрюга обязательно начнет выспрашивать, чем потчуют гостей в благородных домах… Ох, и мерзавец, этот Дамьян Клифер! Не ожидала от него, не ожидала… Хотя, может быть, это и к лучшему.

— Чего вы не ожидали, тетя? Что к лучшему? — скороговоркой выпалила я.

— А? Да нет, нет, ничего. Просто мысли вслух, ласточка.

Однако я видела, какой рассерженный взгляд она метнула в Дамьяна, но тот, заметив это, лишь осклабился и нахально поклонился. Я ожидала, что он снова подойдет ко мне. Но Дамьян вновь оказался рядом с Виолеттой. Я сразу отвернулась: мне не хотелось их видеть. Все время я гадала, о чем они говорят. Хорошо ли им вместе? Вечер потерял для меня всякое очарование, и мне хотелось, чтобы он поскорее кончился.

Два высоких окна были открыты, но жар факелов был настолько силен, что воздух, поступавший в комнату, тут же нагревался. В зале стояла тяжелая духота. Я сказала Сибил, что выйду на улицу, она хотела пойти со мной, но я отговорила ее. Мне нужно было побыть одной.

Я вышла на крыльцо. Ветер заиграл в моих волосах, но их надежно держали шпильки. Я двинулась по дороге, ведущей к подъемному мосту. Недалеко от домика привратника я остановилась и оглянулась на замок. В лунном свете он был прекрасен, из освещенных окон лилась музыка, а к стенам, точно океан, опоясывавший крохотный островок, примыкали кустистые розы. Дыхание у меня перехватило; я стояла и смотрела. Подумать только, когда-нибудь замок будет моим! Он будет моим… Будто творя заклинание, я повторяла и повторяла эти слова до тех пор, пока не спуталась. Я все еще не понимала, что чувствую. Хотела ли я обладать им? Если я подчинюсь Китчестеру, то уже никогда не выберусь из зыбучей пучины его власти. А я жаждала другой жизни — жизни, которая бы целиком и полностью принадлежала только мне самой.

Не знаю, сколько это продолжалось, ибо я словно вернулась назад, в прошлое, когда пряталась на чердаке Литтл-Хауса среди старых треснувших сундуков и рисовала в воображении чудесные картины, мечтая хотя бы одним глазком взглянуть на древний замок.

Внезапно я ощутила тревогу. Мне почудилось, что слышу тихий шорох со стороны сада, будто кто-то шел за мной, прячась в кромешной тьме, куда не достигал свет факелов. Я тут же пошла к дому, невольно оглядываясь по сторонам и всматриваясь в ночь.

Духота все же выгнала многих на улицу. Собравшись вокруг каменного колодца, мужчины курили и увлеченно обсуждали лошадей. По садовым тропинкам возле дороги бродили дамы. Я узнала тетушку, миссис Тернер и леди Дирингс, оживленно обсуждавших современное образование для юных леди. Пиршественный зал практически опустел. Зато слуги открыли еще одно окно, и воздух в доме немного посвежел.