Любовь дикая и прекрасная

Френсис нежно толкнул ее на спину, а сам встал сверху на четвереньках. Губы его безудержно забегали по ее коже, смыкаясь на розовых сосках, опускаясь ниже, раздразнивая тело легчайшими поцелуями.

А она выгибалась навстречу этому рту, ухватив голову Френсиса дрожащими от возбуждения руками. Он застонал каким-то странным рыдающим звуком, а она неистово корчилась под его руками и губами. И сквозь биение собственного желания Ботвелл услышал голос своей любимой, молящей взять ее прямо сейчас.

Он встал на колени и раздвинул ей ноги. А потом прохрипел:

— Смотри на меня, Кат! Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда я в тебя вхожу! Хочу, чтобы ты знала, что это я, а не какой-то кошмар из прошлого!

По ней пронесся трепет, но она подняла глаза, встретила его взгляд и прошептала:

— Возьми меня, Ботвелл! Возьми меня прямо сейчас!

И уже безо всяких сомнений он вонзился в нее, глубоко погрузившись взглядом в эти дивные очи.

Она неслась сквозь пространство, снова смелая и свободная, ликуя и радуясь их любви. А затем внезапно ощутила, будто падает и падает сквозь бесконечное время. И откуда-то из-за этого сумрака донесся голос Френсиса, зовущий ее по имени. Что-то слабо возразив, Катриона открыла глаза и увидела, что муж смотрит на нее, счастливо улыбаясь.

— О дорогая, — нежно произнес он, — далеко же тебя унесло.

Она покраснела, а Френсис рассмеялся:

— Сама твоя натура взбунтовалась бы, если ты и дальше боялась бы любви.

Он тронул ее лицо пальцем. Катриона поймала эту большую руку и прижалась к ней лицом. Голос ее был тих и спокоен:

— Я люблю тебя, Френсис, но если и ты любишь меня, то… умоляю вас, милорд, никогда больше меня не оставляйте одну, ибо всякий раз тогда со мной случается какое-нибудь несчастье. Если меня не похищают и не преследует шотландский король, то затаскивает в постель Генрих Четвертый. Да, Ботвелл, не зря у тебя такой удивленный вид. Твой очаровательный друг король приказал мне приехать в Фонтенбло, запугал тем, что возвратит к Джеми, а затем и соблазнил.

Катриона встала и подняла прозрачный шелковый пеньюар, подаренный Ботвеллом. Потом натянула его через голову. Платье легло, словно вторая кожа, а вырез опустился почти до самого пупка. Затем она стремительно повернулась к Ботвеллу.

— Боже! — только и охнул тот, и его сапфировые глаза восхищенно прошлись по ней с головы до ног. А она меж тем продолжала:

— Почему-то всегда, когда мне кажется, будто я в полной безопасности, что-то непременно случается. Отныне я должна жить спокойно, Френсис. Должна. — Катриона помолчала. — Я очень богатая женщина, Ботвелл, а ты очень гордый мужчина. Мы не можем жить без денег, но мы можем жить без твоей чрезмерной гордости.

Именно она принесла нам несколько лет разлуки и едва не унесла жизни наши и наших детей. Больше такого не будет. Если ты не в силах смириться с моим богатством, то тогда мне лучше вернуться в Шотландию и попросить у Джеми прощения. Как любовница короля я по крайней мере обрету защиту. И послушай, Френсис Стюарт Хепберн! Впредь я не потерплю, чтобы меня снова преследовали, соблазняли и насиловали. Не потерплю!

Он тоже поднялся, нашел полотенце и обернул его вокруг бедер.

Отблески огня играли на его широкой спине. Сердце у Катрионы неистово колотилось, и она уже не понимала, что же побудило ее на такой ультиматум. Что же она наделала! И как он ответит?..

Френсис молча стоял возле окна. Подойдя сзади, Катриона обвила его руками, прижимаясь сквозь шелк всем освоим горячим телом и положив голову на твердое мужское плечо.

— Разве я этого не стою, Френсис? — сиплым от волнения голосом прошептала она. — Пусть то, что принадлежало мне одной, теперь принадлежит нам обоим.

Неужели тебе так трудно это принять? Разве ты не согласишься разделить со мной мое состояние? И разве мы не устали? Я — да, Френсис. Я очень устала от нелюбимых мужчин. Я люблю тебя и хочу быть с тобой.

Под своими ладонями она ощущала ровное биение его сердца. Наконец Френсис негромко заговорил:

— Мы уже не сможем вернуться домой, Кат.

— Знаю, милый, и буду всегда скучать по Шотландии, но для меня дом там, где ты. Я поняла это за годы нашей разлуки.

— Полагаю, мы сумеем привыкнуть к тихой жизни.

— Да, Френсис, сумеем.

Ботвелл повернулся, и они оказались лицом к лицу.

Его руки легко легли ей на плечи.

— Ты и в самом деле рассталась бы со мной. Кат? — спросил он.

Откинув голову, графиня устремила на мужа любящий взгляд. От слез ее дивные зеленые глаза блестели чистым алмазным блеском.

— Что ты, Ботвелл! Проклятие! Я никогда бы не смогла от тебя уехать. Я люблю тебя! Всегда любила! И пусть наконец Господь смилостивится над нами, ибо всегда я буду любить тебя!

Лорд издал глубокий вздох облегчения, и Катриона счастливо засмеялась.

— А что, Френсис, ты сомневался?

— Моя дорогая жена, с самой нашей первой встречи я никогда не мог сказать с уверенностью, как вы поступите или что случится дальше. И это всегда составляло одну из главных прелестей графини Ботвелл.

И внезапно отовсюду вокруг — из деревни, из долины, из-за гор, где были несчетные церкви Рима, — донесся буйный колокольный звон. Колокола провожали год 1599-й, последний в шестнадцатом столетии. Они радостно приветствовали новый год — 1600-й, а с ним и следующий век.

Френсис Стюарт Хепберн нагнулся, чтобы поцеловать жену, и в голове у него мелькнула восторженная мысль. Вместе с Кат они победили! Пережили все страдания и жестокости, какие мир, не скупясь, обрушивал на них. А теперь чего только они не сделают в этом чудесном новом веке?!

— С Новым годом, дорогая, — сказал Френсис и снова нашел ее рот, увлекая любимую в тот особый мир, который был ниспослан только им двоим и куда больше не войдет никакой другой мужчина.

Эпилог. 1601 год

Весной 1601 года Джеймс Лесли, пятый граф Гленкерк, был извещен сержантом своей стражи, что явился какой-то высокий джентльмен в маске и просит позволения войти. Граф разрешил со словами: «У меня нет врагов», — что вполне соответствовало истине. Нынешний Гленкерк держался поодаль от двора, выказывал верность королю только при необходимости, а большую часть времени уделял своим обширным владениям и нескольким процветающим доходным делам. Не знали отказа и двое его маленьких сынишек, а беременная жена готовилась произвести на свет третьего.

Джеймс предложил таинственному гостю виски, а потом невозмутимо поинтересовался:

— Не соизволите ли снять маску, сэр?

— Конечно, — раздался вдруг знакомый голос, и пятый граф Гленкерк очутился лицом к лицу с четвертым. — Что ж, Джеми, можешь сказать, что ты рад меня видеть. — Патрик Лесли криво усмехнулся.

— Отец! — Лицо молодого человека побелело, а глаза широко раскрылись. — Боже мой, отец! Но ты же погиб!

Нам сообщили, что твой корабль не пришел в порт назначения.

— Через минуту все объясню, Джеми. Но расскажи мне прежде о твоей матери и о моей тоже.

«О мой Бог!» — вздохнул Джеймс. И там, и там плохие вести.

— Бабушка Мэг скончалась прошлой зимой. Она умерла легко, не болела. Просто однажды вечером отошла ко сну и больше уже не раскрыла глаз.

— Дьявол! — тихо выругался Патрик. — Если бы только мне прибыть немного раньше! — Затем спросил:

— А твоя мать? Что с моей женой?

Джеймс опять заколебался. Но кроме как сказать правду, выхода не было.

— Мать уехала, отец.

— Уехала? — Патрик осекся. — Ах да, конечно. Король не стал долго ждать и снова ее затребовал. Она при дворе? Счастлива?

— Она в Италии, отец. Мать — жена лорда Ботвелла.

Они вместе в изгнании.

— Блудливая сука! И сколько же она выдержала, прежде чем убежать к любовнику и навлечь угрозу разорения на всю семью?

— Не смей мне больше так о ней говорить! — вскричал сын, и, глянув в глаза молодому графу, старый несколько удивился. — Когда дядя Адам прибыл и сообщил, что твой корабль погиб, это ее опустошило. В твоей смерти она винила одну себя и, возможно, осталась бы в Гленкерке горевать о тебе всю свою оставшуюся жизнь, если бы не король. Ты прав — едва прослышав, что Патрик Лесли пропал без вести, он сразу объявил тебя мертвецом, а меня — пятым графом. Я получил приказание немедленно жениться, чтобы обеспечить наследование титула. А матери дозволялось оплакивать тебя до весны.