Наследница (СИ)

— И сейчас — то же самое. Это тоже вопрос личного выбора. Это неправда, что ты смогла бы отказаться от мести, подумай сама. Для этого тебе нужно было бы перестать быть самой собой. Ты сделала тогда выбор раз и навсегда. И в этот раз тоже. Даже если потом окажется, что ты была не права, но это должен быть твой выбор, твой, больше ничей! Нельзя, делая его, оглядываться на других, учитывать их симпатии и антипатии.

— Но мне всегда казалось, что было бы глупо не прислушаться к мнению дяди с его опытом.

— Да? Ты сама-то веришь в это? Разве ты прислушалась к нему, когда добивалась разрешения учиться фехтованию? Ты сама решала, и всегда будешь решать, как тебе поступить. И даже спрашивая совета, ты ещё думаешь, стоит ли к нему прислушаться.

— Но сейчас всё так серьёзно. Дядя…

— У тебя не было возможности узнать его точку зрения, когда решала вопрос, на чьей стороне быть. И потом, я помню, что именно ты мне тогда сказала: тебе не пришлось выбирать между интересами Польши и России. Ну-ка подумай, если бы ты в тот момент узнала, кого поддерживает пан Янош, изменила бы ты своё решение?

— Не знаю, — опустив голову, ответила Элен.

— Серьёзно? А вот мне почему-то кажется, что ты не смогла бы поступить по-другому. Кроме всяких высоких соображений ты бы учла и собственное раздражение при виде де Бретона. Разве не так?

— Не знаю, — повторила Элен, глядя в пол. — Может быть ты и прав. Но теперь, — она взглянула на него, — теперь получается, что мы с дядей можем стать врагами?

Столько растерянности было во взгляде и голосе, что Юзеф поразился: невозможно представить, что это она была с ним вместе в школе, она, не дрогнув, уничтожила негодяя, угрожавшего ей, которая всерьёз собиралась мстить за семью. Вместе с удивлением пришло острое желание подойти, обнять эту странную, не похожую ни на кого, девушку, очень сильную и одновременно хрупкую и слабую; обещать ей защиту от всех бед и неприятностей навсегда, пока бьётся его сердце… Но, сделав это, он рисковал потерять её доверие, её дружбу — странную дружбу девушки-воительницы, в душе остающейся ранимым ребёнком. Юзеф смотрел на неё и, улыбаясь, качал головой:

— Почему же врагами, Элен? Разве ты можешь себе представить, чтобы пан Янош стал тебе врагом? Ты и раньше противоречила ему, делала то, что он считал недопустимым. Он любит тебя, Элен. Любит и понимает. Я даже допускаю, что своего мнения в письме он не высказал ещё и потому, что считал возможным такое твоё отношение к событиям, которое есть на данный момент.

— Это всё так, но если начнётся война внутри страны, мы окажемся по разные стороны.

— А ты что же, собираешься принимать участие в военных действиях? — саркастически поинтересовался Юзеф. — До сих пор я считал, что, достигнув своей цели, которую я уважаю, хотя и не приветствую, ты вернёшься к жизни, подобающей молодой панне. Я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, конечно, — смутилась Элен. — Я естественно, не собираюсь воевать.

— Ну, слава Богу! Тогда в чём проблема? Даже если пан Янош будет воевать, каким образом это может помешать вам обоим продолжать любить и уважать друг друга?

— Но я же не смогу скрыть от дяди того, что делала в интересах России, против Франции.

— Вот! Наконец-то! Именно против интересов Франции! В этом вся суть! Ничего другого. Прислушайся к себе: тебя раздражает де Бретон, хочется помешать ему. Да и мне, откровенно говоря, тоже! Вот откуда твоё решение, на чью сторону встать. А кто был бы лучшим королём нашей страны — это ещё вопрос. Мы даже не знаем пока, кто будет противником Лещинского. Да может, ещё и известие о скорой смерти короля Августа — ложь, произнесённая только для того, чтобы убедить тебя согласиться, может быть, король проживёт ещё немало. Недаром его называют Сильным! Тогда и вовсе говорить сейчас не о чем, поживём — увидим. А сейчас успокойся. Раз уж начала игру — играй до конца.

Элен подошла к нему вплотную.

— Спасибо тебе, — сказала она, глядя в глаза. — С тобой мне удивительно спокойно и надёжно. Будто ты — моё второе я. Мне иногда кажется, что я говорю сама с собой. И всегда нахожу правильное решение. Спасибо.

Юзефа словно обдало жаром. Элен стояла так близко. И ничего резкого, мальчишечьего не было в ней сейчас. Перед ним была просто хорошенькая девушка, только глаза смотрели чересчур серьёзно и грустно, без тени кокетства или вызова. Это была опять какая-то неизвестная Элен. Её образ волновал и притягивал, как никогда.

А Элен смотрела в серые глаза, всегда внимательные, иногда насмешливые, иногда как будто в чём-то упрекающие, но неизменно доброжелательные, и вдруг смутилась. Ей показалось, что вот ещё немного, и Юзеф наклонится и поцелует её. Она отвела взгляд и отступила на шаг. Юзеф тоже смешался и сделал вид, что ещё раз хочет прочесть письмо пана Буевича, которое так и держал в руке.

За ужином оба были неестественно предупредительны по отношению друг к другу, говорили о посторонних, ничего не значащих вещах. Больше они не возвращались к состоявшемуся разговору. Элен успокоилась, по крайней мере, внешне это выглядело именно так, и продолжала морочить голову и французу и Лосеву, каждому по-своему: одному — ложными сведениями, другому — ложными отношениями.

Незадолго до всех этих событий пришла весточка от Тришки. Оказалось, он пытался разыскать одного из тех, кто интересовал Элен. По добытым им сведениям, он имел небольшой дом где-то на Волге. Весть принёс какой-то мужичок, ехавший в столицу на заработки, не найдя себе дела в Москве. Тришка поручил ему передать всё на словах. Никаких имён он мужичку не сказал, названий тоже. Так что приходилось только гадать, кто, что и где. Зато хоть стало известно, что с Тришкой ничего не случилось, и что вскоре можно ожидать его возвращения.

Февраль принёс с собой не только метели, но и много новостей. Курьеры привезли в Россию весть о том, что скончался король Королевства Польского Август Второй Сильный. Страна теперь жила в ожидании решения сейма, который должен был избрать нового короля. В связи с этим зашевелились политики во всех странах, а активная деятельность французских посланников в России вышла за рамки обычных интриг. Особенно старался де Бретон. Он постоянно требовал всё новых и новых сведений от Элен и других своих шпионов, и стал попутно давать советы, которые больше походили на приказы, о том, что и как говорить, чтобы получить тот эффект, которого желали французы, чтобы подтолкнуть те события, которые им были выгодны. Особенно интересовали де Бретона любые, пусть даже самые, казалось бы, незначительные сведения о частях русской армии и их передвижениях. Барон внушал Элен:

— Не нужно спрашивать в лоб. Достаточно узнать об оставшихся в одиночестве жёнах, а пуще того — о любовницах господ офицеров. Что может быть естественнее сочувствия в адрес покинутой женщины! Можно поинтересоваться, не собирается ли та или другая навестить своего милого. Особенно это касается любовниц, которые могут воспользоваться отсутствием рядом с офицером его супруги. А может, жена передаёт мужу с оказией гостинцы или пишет письма. Тогда можно поинтересоваться, как долго ждать ответа. Ну, и т. д.

Элен выслушивала эти поучения, еле сдерживая себя, чтобы не нагрубить. Как он ей надоел! Тем более что сейчас у неё не было сил думать о чём-то, кроме возникшей сложной ситуации. А дело было вот в чём. Вернулся, наконец, Тришка. То, что он рассказал, повергло Элен в состояние шока. Но выяснилось всё только в конце его обстоятельного рассказа.

Длительная задержка Тришки объяснялась просто. Трудно было найти человека или людей, которые могли бы рассказать о знакомых молодого графа Кречетова. Он мало и редко бывал в поместье, поэтому о его знакомых — близких и не очень — мало кто знал. Сведения приходилось собирать по крохам. Знакомясь и разговаривая с людьми, нужно было очень постараться, чтобы беседа приняла нужное направление, а собеседник не понял, что целью парня является один единственный вопрос. Тришка оказался весьма одарённым в этом ремесле. Необходимое он выуживал у людей мастерски. Было у него и ещё одно замечательное качество — он умел не только слышать сказанное, но и рассуждать. Всё это делало его поистине ценным помощником.