Летняя луна

Казалось, он доволен собой. Мерлин обхватила голову руками, пытаясь разгадать, что же произошло.

– Так, значит, вы меня уже спасли, – заключила она.

– Ну, можно и так сказать.

– Ого, – удивилась она. – Далеко же они успели меня увезти, если нам приходится возвращаться домой в экипаже.

Его самодовольная улыбка сменилась усмешкой.

– Ты едешь не домой. Пока еще нет.

– Не домой? – Она поджала губы. – Ладно. Наверное, я могу подождать пару дней, если это необходимо. Надеюсь, за это время я не забуду, как был сделан тот змей.

– Я боюсь, что одного-двух дней будет недостаточно, моя милая. Я везу тебя в Фолкон-Хилл, и визит растянется на неопределенный срок.

Она резко выпрямилась:

– Это невозможно. Я не поеду туда.

– Тогда считай, что тебя просто похитили.

– Не буду я так считать! Вы же меня спасли.

Он улыбнулся:

– Вообще-то как раз я тебя и похитил. Разве ты не узнала меня ночью, когда элегантным пинком чуть не лишила мужского достоинства?

Мерлин хмуро оглядела Рансома, затем человека, лежащего без сознания на другом сиденье; у нее разболелась голова, и она угрюмо сказала:

– По-моему, я чего-то не понимаю.

– Бедная Чара. – Он положил руку ей на плечо и притянул к себе. – Тебе и не нужно понимать. Просто позволь мне о тебе позаботиться.

Несколько секунд она сопротивлялась, затем неожиданно уступила его объятиям.

Волнуясь, она сказала:

– Наверное, вы все еще хотите на мне жениться.

Он погладил ее по затылку, и от этого нежного прикосновения у нее будто что-то растаяло в груди.

– Я думаю, так будет правильно. Мир суров, Чара, и я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мое легкомыслие.

– Но мне же понравилось то, что произошло, – тихо сказала она. – Я думаю, епископ Регли ошибается, считая это грехом.

Рансом молчал. Он нежно водил пальцем по ее запястью. Затем он глубоко вздохнул и решительно сказал:

– Все зависит от места и времени, но иногда это действительно грех. То, что я сделал, – непростительно. И я буду помнить об этом до конца жизни.

Мерлин закусила губу:

– И из-за этого вы будете несчастны?

– Это позор, – грустно сказал он. – Это ужасный стыд, что я так поступил с тобой.

– Но вы же не сделали мне ничего плохого.

– В глазах окружающих меня людей, Чара, я просто сломал тебе жизнь. Я знаю, ты не понимаешь этого. Надеюсь, что никогда и не поймешь. И просто позволишь мне жениться на тебе – только так я смогу исправить ситуацию.

– Но моя летательная машина… – засомневалась Мерлин. – Она же вам не нравится.

– Я никогда этого не говорил.

– Вы называли ее «проклятая летательная машина» и еще «чертова летательная машина». Вы сказали, что я скорее всего сверну себе шею, – она сглотнула. – Вот что вы говорили о ней. Я все помню.

– Ну ты действительно свернула бы себе шею, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Не могу же я безучастно за этим наблюдать. Так же как не могу допустить, чтобы твоя жизнь была сломана из-за моего необдуманного поступка. Я буду стараться охранять тебя от ударов, Чара. Клянусь.

– Но как вы не понимаете, – разочарованно сказала она, – я же работаю над летательной машиной. И она будет именно летать, а не падать.

Она ощутила, как он втянул воздух.

– Мерлин, – мягко сказал он, – люди не летают. Летают птицы. Если человек прыгает с обрыва, привязав себе пару крыльев, он падает. И разбивается насмерть. – С легким трепетом он сильнее сжал ее в объятьях. – Вряд ли это принесет нам с тобой много радости.

– Нет, вы опять ничего не поняли, – в отчаянии сказала она. – Разве вам не хотелось бы летать? Взлететь так высоко, как только можно, увидеть с высоты все вокруг, передвигаться со скоростью ветра?.. – Она отодвинулась от него. – А я уже могу это сделать. Я знаю как. Это сложнее, чем просто привязать себе пару крыльев. Гораздо сложнее. Но это заработает… когда-нибудь. Я уверена.

Странное выражение промелькнуло у него на лице – и испуг, и удивление, и нежность, и гордость.

– Значит, пока каждый останется при своем мнении.

Мерлин опустила глаза, разочарованная тем, что он не поддержал ее, не поверил в ее мечту:

– Похоже, что так.

Она ощутила на себе его взгляд, изучающий и тревожный. Через какое-то время он сказал:

– И ты не хочешь замуж, как я понял.

Она не ответила.

– Мерлин, летательная машина – это не ты сама. Не позволяй ей разрушить то, что действительно важно.

– Но она и есть то, что важно! – взорвалась Мерлин. – Она и есть я. То есть… – Она замолчала, подыскивая слова. – Во мне больше ничего и нет, только это. Это и есть я сама. Я изобрету летательную машину, которая будет работать. Так всегда говорил дядя Дориан.

С сердитым видом Рансом отвернулся к окну и потер переносицу. Мерлин наблюдала за ним сквозь пряди распущенных волос, смотрела, как неяркий луч солнца подчеркнул его сильные скулы и четкую, властную линию подбородка. Хотя он и хмурился, лицо его сохраняло все то же теплое выражение, так ему несвойственное. Рансом не был похож ни на кого из тех, с кем она встречалась раньше. Очень сдержанный внешне, безупречный в одежде и манерах, он был наполнен энергией, излучал силу, способную смести с пути любое препятствие. Мерлин вдруг осознала, что он действительно ее похитил, что увозил из дома против ее воли и что после того первого инстинктивного удара ногой она ровным счетом ничего не сделала, чтобы освободиться. Да и тот удар, мрачно подумала она, оказался безрезультатным.

Рансом задумчиво перебирал ее пальцы, рассматривая каждый в отдельности.

– Я думаю, – сказал он наконец, – будет лучше, если ты на время оставишь работу над летательной машиной.

Мерлин сжалась и отняла свою руку:

– Это невозможно, мистер герцог. – Рансом ухмыльнулся, и она быстро поправилась. – Мистер… м-м… то есть Рансом.

Он приподнял ее подбородок.

– Это здорово, что ты называешь меня по имени, – сказал он. – Я не слишком часто его слышу.

– Его легко запомнить. – Она постаралась ускользнуть от его прикосновения. Было трудно сохранять трезвость мысли, когда он смотрел на нее своим особенным взглядом. – Что бы вы ни говорили, я не перестану работать над летательной машиной, даже ради говорящей коробки.

– Хорошо, – легко согласился он. – Тогда вообще не работай. Представь, что визит в Фолкон-Хилл – это каникулы.

Она закусила губу и упрямо нахмурилась.

– Мерлин, – голос его звучал предельно мягко, – мне больно слышать, когда ты говоришь, будто в тебе нет ничего, кроме выдумки двоюродного деда. Это неправда.

– Нет, это правда. Что я еще изобрела, кроме этого? Ну да, однажды я сделала чайник, который кипятил воду с помощью электричества. И есть еще говорящая коробка, но кому может понадобиться такая ерунда?

– Я думаю, найдется какой-нибудь парень с заячьими мозгами, которого твоя говорящая коробка как раз и заинтересует. Но я имел в виду не изобретения. В жизни есть много других вещей, кроме механики и химии.

– Я люблю механику, а вот химию, если честно, не очень.

– …Например, я говорю о детях. Тебе никогда не хотелось завести семью?

Мерлин застыла в удивлении. Она представила себе дом, в котором выросла. Дом был наполнен покоем и тишиной при жизни дяди Дориана, и стал еще спокойнее и тише, когда тот умер. Она ощутила пустоту в груди, и губы ее непроизвольно дрогнули.

– Нет! – с вызовом сказала она. – Дядя Дориан говорил, что от детей одно беспокойство. Они очень шумные и вечно требуют что-нибудь, когда ты пытаешься сосредоточиться.

Он изучающе взглянул на нее.

– Понятно.

– Нет, – сказала она уже более твердо, – я абсолютно не хочу иметь детей.

– А ты их вообще когда-нибудь видела?

– Допустим, не видела, но дядя Дориан мне все о них рассказал. Он предпочитал, чтобы дома были не дети, а ежики.

Рансом посмотрел на связанного незнакомца и удостоверился, что тот все еще не пришел в сознание. Он придвинулся к Мерлин и взял ее за руку.