Тайная алхимия

— А потом ведь еще были принцы в Тауэре. Что скажешь по этому поводу?

— О том, кто их убил? И когда? Полагаю, мы никогда об этом не узнаем, хотя подозреваю, какой вариант вероятней всего. В известном смысле это не столь важно для той библиографической работы, которой я сейчас занимаюсь. Она о том, каково это было для них — для Энтони и Элизабет: так никогда и не узнать, что же случилось. Где мальчики. Живы они или мертвы… — Я не смогла удержаться, чтобы не продолжить: — Ты вообще ничего не слышал о Марке?

— Ничего.

— Просто… Просто Иззи гадает, что же с ним сталось.

— Дорогая Иззи. Она все время говорит, что мне нужно заручиться чьей-то помощью. Я… я полагаю, это и заставляет ее… думать о Марке.

— Да, — соглашаюсь я, уважая его уклончивый ответ.

Подходящий момент для того, чтобы спросить его, как же он справляется один… Но слова застревают у меня в горле.

— Она убеждена, что «Пресс» пойдет к чертям, только потому, что один из ее прирученных обозревателей невысокого мнения о «Вестях ниоткуда». Этот обозреватель пишет, что они «предают дух „Келмскотт-Пресс“ [26]самого Морриса».

Дядя Гарет произносит эти слова отрывисто, как будто они по-настоящему ранят его.

— Тебя это заботит? Не похоже, чтобы тебе нравились работы «Келмскотт».

— Мне не нравилось оформление Морриса, но ты не можешь оспаривать важность его издательства, — вздыхает дядя Гарет. — Полагаю, если взглянуть честно, то у обозревателя была причина написать такое. Кое в чем оформление было немного неуместным, а бумага была настолько тонкой, что можно было видеть две несовпадающие стороны. Очень прискорбно. Был ноябрь — ты помнишь, каким он выдался хмурым? — ухмыляется дядя Гарет. — Ах да, для тебя же это лето.

— Он был хмурым, — возражаю я, и он похлопывает меня по плечу, прежде чем подлить в наши бокалы.

— Такого не должно было случиться. Одна из лампочек перегорела, а запасные у меня кончились. Стояла такая ужасная погода, что я не пошел в магазин, просто смирился с плохим освещением. Это было ошибкой, конечно. Я нанял бы помощника, если бы мог. Но настоящие печатники не растут на деревьях и стоят соответственно. И такая работа слишком однообразна для молодых. Но в общем и целом «Вести из ниоткуда» неплохо соответствовали стандартам. Трудно достать бумагу для печатной машины. Даже так называемые прекрасные прессы превращаются в инструмент для печатания фотолитографий, а еще есть компьютеры и так далее. А после поставщики бумаги говорят, что нет спроса.

Я собираюсь сказать, что видела очень хорошую фотолитографию, но тут в нашу тихую беседу врывается рок-музыка — достаточно громкая, чтобы заставить меня подпрыгнуть.

— Это арендаторы, не беспокойся.

— Святые Небеса! А соседи не возражают?

Это не настоящий, необузданный рок времен моего отрочества, а более чувствительный хеви-метал, но он звучит слишком громко.

— Да, соседи приходят и жалуются мне вместо того, чтобы жаловаться арендаторам. Соседи убеждены, что их обругают, если они войдут в дом, хотя на самом деле это случалось всего пару раз. Когда это Элтхэм стал таким буржуазным?

— Он всегда таким был. Дедушка обычно только и рассказывал, как после Великой войны одноквартирные дома росли, словно грибы после дождя. А раньше на этом месте были сады и заливные луга.

— Но тогда они не были буржуазными, это были дома, построенные для героев. И на самом деле арендаторы очень хорошие люди. Стоит мне с ними поговорить — и у нас царит мир несколько дней. Но в настоящий момент их только двое, хотя я бы не поручился за подружек, которых они приводят. И они всегда предупреждают меня, когда собираются закатить вечеринку.

Дядя Гарет тянется, чтобы налить еще виски, и, когда рукав его пиджака задирается, я вижу скверные нашлепки из пластыря на его предплечье.

— Ты поранился?

Он кончает наливать виски, пробка звякает, когда он вставляет ее обратно в бутылку.

— Ах, это. Просто задел руку утюгом.

— Утюгом?

— «Стирка в понедельник, глажка во вторник». Дорогая Элейн хорошо меня обучила.

— Да, благослови ее Бог.

— Иззи и Лайонел хотят, чтобы я продал дом Чантри, — внезапно произносит он.

— Иззи мне так и сказала. А чего хочешь ты?

— Полагаю, это будет к лучшему, — вздыхает он. — Очевидно, за дом можно много выручить.

«Все равно он там больше не живет», — сказала Иззи.

— Это будет ужасным ударом, — говорю я.

Для меня это тоже будет ударом — знать, что дом ушел, хотя я и вернусь на другую сторону планеты. Даже в сравнении со смертью Адама…

— Но у тебя останется мастерская, — добавляю я, сглатывая комок в горле. — И будет много денег. Ты сможешь привести ее в порядок. Получить помощь.

— Я же сказал: печатников больше не найти.

— Я имела в виду другую помощь, если ты и в самом деле не можешь найти печатника. Но зато найдешь уборщицу. Садовника. Будешь выращивать овощи.

— Уна, ты ведь знаешь, что я ничего не могу вырастить. Это всегда было делом Элейн. Но это было бы мило… — замечает он, оглядываясь по сторонам. — Хотя не знаю… Сомневаюсь, чтобы я смог кого-нибудь найти. Все соседи говорят, что в наши дни садовника днем с огнем не сыщешь. И я не стану держать рядом с «Пресс» уборщицу, которой не смогу доверять.

Дядя Гарет спорит против каких-либо изменений с живостью человека, который не хочет, чтобы его уговаривали, ведь корни его упрямства лежат слишком глубоко, чтобы их можно было вырвать с помощью простого здравого смысла. Я смотрю на дядю и в гаснущем свете вижу за его плечом фотографию Марка.

— Ты не хочешь продавать дом, верно?

— Уна, дорогая, мне семьдесят восемь, и я не становлюсь моложе. Я смотрю этому факту в лицо, так же как смотрел в лицо всему остальному. Мне думалось, я смог бы поглядеть в лицо и продаже дома.

— Тебе думалось? А сейчас ты так уже не думаешь?

— Лайонел звонил перед самым твоим приходом.

— Я собираюсь повидаться с ним завтра.

— Он так и сказал. Он с таким нетерпением предвкушает это. Но он звонил не насчет вашей встречи, а насчет продажи дома. Он говорит, что дом нельзя продать без мастерской. Мы должны продать весь Чантри, а не только дом. Мастерскую, сад. Все.

— Что?!

— Это как-то связано с доступом к дороге и разрешением на перепланировку, потому что здесь хотят начать строительство.

— Но…

— Знаю. Мне придется переехать. В многоквартирный дом или в какое-нибудь другое здание.

— А ты не мог бы… — пытаюсь я сказать, но что-то мешает. — Ты не мог бы купить что-нибудь, где было бы достаточно места? Или даже с отдельной мастерской?

— Я слишком стар, чтобы начинать все сызнова… — качает головой дядя Гарет. — Нет. Если все это будет продано, выхода не будет: это станет концом «Солмани-Пресс».

Елизавета — Тридцать третий год царствования короля Генриха VI

В конце концов, по прошествии многих месяцев, каждый из которых приносил только разочарование, я решила отправиться в паломничество. Джон был слишком занят делами манора [27]и бесконечной борьбой за то, чтобы сохранить королю трон и удержать королеву от подталкивания всех колеблющихся в верности Ланкастерам в сторону мятежников Белой розы. Но к моей радости, вместе со мной отправился Энтони. Он путешествовал в поисках благодати. Казалось, он всегда ее жаждал, хотя я знала некоторых мальчиков и мужчин, которые так же жаждали благодати. Все мили путешествия я молила Бога о сыне.

Два года брака, а я все еще не родила. Я не понимала, почему так происходит. Джон ложился со мной всякий раз, когда бывал дома, и с помощью небольших советов Мэл я научилась доставлять ему удовольствие и в свою очередь получать удовольствие от него. Мэл сказала, что это поможет появиться ребенку. Кроме того, она сказала: и без того достаточно трудно быть женщиной и нет нужды отказывать себе в любой радости, какую только можно найти.