Ветер разлуки

– Я не выйду за Николя, мама, – наконец проговорила она. – Я его не люблю… в достаточной мере, чтобы стать его супругой.

– Какое отношение любовь имеет к браку? Супружество – это добровольный союз мужчины и женщины, закрепленный законом и получивший благословение Господа. Он не исключает любви, и, если она есть, это прекрасно. Но любовь в браке – не главное. Женщина прекрасно может исполнять свой христианский долг, то есть производить на свет божий детей, и не любя своего мужа. Полагаю, вам это известно.

Изабель словно бы окаменела. По спине пробежал холодок, сердце чаще забилось в груди.

– Да, мне это известно. Но я хочу любить человека, за которого выйду замуж. Папа обещал, что так и будет.

– Любовь эфемерна, она кружит голову и пьянит сердце, но на губах оставляет весьма неприятный вкус… Вкус горечи и сожалений. Ваш отец, к слову, неподобающим образом всю жизнь вас баловавший, сошел в могилу, и вы, мое бедное дитя, на законных основаниях до совершеннолетия будете пребывать под моей опекой. А значит, вы подчинитесь любому моему решению, я повторяю – любому, нравится вам это или нет.

Сердце Изабель сжалось, а в душу стала проникать паника. Не дав дочери времени ответить, Жюстина продолжала:

– Вы не желаете вступать в брак с Николя де Мелуазом. Это глупо – отказываться от союза, который обеспечил бы вам подобающее место в обществе. Мсье де Мелуаз – достойнейший молодой человек, и неизвестно, повезет ли вам повстречать такого в будущем, Изабель. К тому же он потомок одной из старейших дворянских семей Франции. С ним вы имели бы счастье побывать в Париже, а возможно, и при дворе короля в Версале. Вы смогли бы покинуть эту презренную колонию, населенную кровожадными индейцами и поселенцами, почти такими же дикими!

– Но я не хочу уезжать из Канады! И еще меньше – толкаться среди придворных в Версале!

– Мне жаль это слышать. Скоро вам исполнится двадцать один год, но вы не получили еще ни одного предложения руки и сердца. Пока не закончится война, о балах и званых обедах, где вы могли бы встретить потенциального супруга, речи быть не может. Поэтому я взяла на себя труд пригласить к обеду человека, которого считаю выгодной для вас партией. Две недели назад мсье Ларю нанес мне визит и попросил разрешения с вами встречаться. И я согласилась.

– Что? – вскричала Изабель, не веря своим ушам. – Но как…

– Я говорю о нотариусе Пьере Ларю. Надеюсь, вы его помните? Этот молодой человек приводил в порядок дела Шарля-Юбера, и я нахожу его очаровательным и весьма предупредительным. Что касается вас, Изабель, то вы могли бы быть с ним и полюбезнее. У мсье Ларю сострадательное сердце, и он знает о том неприятном случае с английским солдатом, который произошел прошлой осенью. Он отнесся к этому с пониманием. Поверьте, на это способен далеко не каждый мужчина.

Наглость и холодность матери вызывали у Изабель такое отвращение, что она решила промолчать. Отрицательно помотав головой, она села в стоявшее неподалеку кресло. Жюстина улыбнулась. Она была довольна впечатлением, которое произвели на дочь ее слова. Изабель придется примириться с неизбежным. Не может быть и речи о том, чтобы показываться на людях с простым солдатом, да еще англичанином! Пусть зарубит это себе на носу!

– Идите и переоденьтесь к ужину. И не забудьте пощипать себя за щеки, сударыня, вы слишком бледны!

– Fraoch Eilean! – кричал он снова и снова, отчаянно ища глазами отца.

Пушки дали залп, и запах пороха проник сквозь поры кожи, опалил изнутри грудь. Брат бежал следом, звал его, просил вернуться. Александер обернулся, собираясь сказать ему, чтобы он оставил его в покое, но из-за наведенного на него дула мушкета вынужден был застыть на месте. Джон решил подстрелить его, чтобы помешать совершить глупость? Или чтобы отомстить? В панике он бросился бежать. Из-за спины еще раз донеслось «Александер!», потом раздался щелчок. В тот миг, когда пуля вонзилась в плечо и свалила его на землю, он встретил взгляд светлых глаз… а потом увидел испуганное лицо отца. Джон закричал. Александеру никогда не было так больно, но душа страдала сильнее тела. Джон… Почему? Неужели это дедушка Лиам его пальцем нажал на спусковой крючок? Александер закрыл глаза. Ему хотелось умереть.

Вцепившись пальцами в одеяло, Александер сел на своей подстилке. Он задыхался, как после быстрого бега. Потревоженный его криком, прибежал Колл.

– Алас, ты в порядке?

Еще не оправившись до конца от пережитого ужаса, он кивнул и проглотил комок в горле. Брат нашел свою флягу с водой и протянул ему.

– Опять кошмар?

Александер снова кивнул. После того боя у мельницы один и тот же сон снился ему каждую ночь, и он просыпался весь в поту. Но на этот раз нечто новое добавилось к образам, не перестававшим его преследовать. Что же это было? Взгляд противника, такой же ясный, как и у О’Ши. И чуть дальше – испуганное лицо отца. Что-то зазвучало по-новому, но что?

Что крикнул ему Джон перед тем, как выстрелить? Он снова и снова вызывал в памяти лицо склонившегося над ним брата. Джон шептал какие-то слова. Но какие? Вспомнить не получалось, все перемешалось, перепуталось… На смену этой картинке пришла другая: армия хайлендеров отступает, измазанные в крови и земле ноги заслоняют ему небо… Его пинают свои же, его оставляют умирать на Драммоси-Мур!

Он очнулся много позже во дворе какой-то фермы. На него ласково смотрел старик, странным образом похожий на Бога.

С перевязанной головой, уставший и осунувшийся, Александер старательно смазывал металлические части ружья, пока его товарищи, сидя на солнышке, играли в кости, устроившись вокруг деревянной колоды. Настроение у солдат было не радужное. Из осаждающих они превратились в осажденных. Уже десять дней армия шевалье де Леви рыла окопы и бомбардировала с Полей Авраама городские укрепления, причем из брошенных там англичанами пушек. Положение не было отчаянным, но и радоваться было нечему. Только прибытие подкрепления могло обеспечить им истинную победу и стабильный контроль над городом.

Сражение возле леса Силлери и дороги на Сент-Фуа имело катастрофические последствия: двести шестьдесят убитых и более восьми сотен раненых. Противник тоже понес потери, но, предположительно, не столь значительные. Мысль о том, что армия лишилась четверти боевого состава, не назовешь утешительной… Ожидание было мучительным.

Капитана их полка убили в бою, и его патент получил Арчибальд Кэмпбелл из Гленлайона. Теперь рота подчинялась непосредственно ему, и Александер был этому очень рад. Рана причиняла новоиспеченному капитану сильные страдания, но он настоял на том, чтобы дать смотр своим людям и похвалил их за проявленное в сражении мужество. Александеру и Коллу в знак благодарности он передал две бутылки лучшего шотландского виски, какое оставалось у него в запасе. Братья выпили его вместе с товарищами по казарме, и вечер, как обычно, закончился в таверне.

Опасаясь не устоять перед заигрываниями какой-нибудь женщины из тех, кто еще оставался в городе, Александер не стал злоупотреблять спиртным. Он скучал по Изабель и с нетерпением ждал новой встречи. Десятки раз он подавлял в себе желание бросить все и дезертировать, подавлял ради Колла.

Он в последний раз проверил механизм ружья и с удовлетворением поставил его к стене. Потом достал из споррана колечко, вырезанное из того же самого рога, что и медальон Изабель. Он сделал украшение совсем маленьким, как раз по руке… Эмили, которую попросил примерить колечко, – пальцы у них с Изабель были одного размера. Он уже знал, какой вырежет на нем узор, набросок он предварительно нарисовал угольком на клочке бумаги.

– Чем ты занят? – спросил Колл, заглядывая брату через плечо. – Новый заказ?

– Нет. Решил сделать… так, безделушку, – ответил Александер сердито.

Ему не хотелось рассказывать, потому что он знал – Колл этого не одобрит.