Соловей для черного принца (СИ)

Те же позывы, видимо, охватили и Сибил, так как она зажала рот и нос ладонью, а над побелевшими пальцами круглые глаза оповещали нас о ее бедственном положении.

— Силы небесные!!! — промычала тетя и вскочила, протянув руки к несчастной жертве деревенских развлечений. Но тут же опустилась обратно на диван и судорожно ощупала — на месте ли шляпка-капот из бронзового муара с мишурой и бисером.

Николс храбрился. Левая рука его покоилась на перевязи, плечи сутулились, а под рубахой просматривались марлевые бинты.

И все же было в нем что-то такое, что отвергало всякую жалость. Самозабвенный азарт, владевший им на скачках, не испепелился дотла в жаркой потасовке, а теплился еще в его душе, неясной, едва угадываемой тенью, отражаясь в заплывших глазах застенчивым торжеством. Он попробовал мужественно улыбнуться, но распухшие губы подвели его и болезненно скривились. Тогда Николс проковылял к материнскому креслу и оперся о спинку.

С появлением сына миссис Ливингтон растеряла всё деланное лукавство и теперь, не таясь, промакивала набежавшие слезы трепещущим платочком и деликатно пошмыгивала.

— Как видите, его хорошенько помяли, но жить будет! — с легкой иронией пробасил доктор. — В его года полезно разок другой наподдавать кому-нибудь или схватить пару затрещин. Поучительный момент, так сказать…

— И чему же он поучает? — скептически отозвалась тетя, мрачно изучая живописную абстракцию на лице пострадавшего. — Подставлять другую щеку?

— Не оставаться в долгу! — отрезал мистер Ливингтон.

— Замечательное утро, — с трудом разлепляя губы, подключился к разговору Николс. — Я…я как раз стоял у окна, когда увидел вас…э-э… любовался солнышком, оно сегодня так пригревает…

— Высматривал! — со значением присовокупил доктор.

— Вовсе нет! — уязвлено воскликнул Николс. — Никого я не высматривал, отец.

— Погода сегодня и впрямь чудесная, — участливо поддержала его Сибил. — Можно надеяться, что она продержится до конца месяца.

— Да…конечно, — запинаясь, произнес молодой человек и добавил. — Я рад, весьма рад, видеть вас в добром здравии.

— Печально, что мы не можем того же сказать и о вашем здоровье, дорогой мальчик.

— Я еще легко отделался, мисс Уилоуби!

— Легко?! Удивительно, как по-разному люди воспринимают одно и то же.

Николс закивал, но все его внимание было уже сосредоточено на мне и Сибил.

— А как вы… — начал было говорить Николс, но спохватившись, что может проговориться, поправился — Как…как вам понравились…э-э… мероприятия?

Он явно боялся поставить нас в неудобное положение.

— Всё было довольно эмоционально, — ответила Сибил с волнением в голосе.

— Да, по-моему, зрелище было что надо, — охотно согласилась я. — Можно сказать, мы давно так не веселились. Особенно захватывающей была финальная часть праздника! Мы так надрывали животы от смеха, что могли запросто лопнуть!

— О-о! — протянул Николс, а затем беспокойно спросил. — Надеюсь, всё обошлось, и никто не пос…не лопнул? Все целы и невредимы?

После моих заверений, что ни одна из нас, ни от веселья, ни от каких бы то ни было других причин не пострадала, молодой человек успокоился и стал с робким ожиданием всматриваться в окно. Мы посидели еще минут пять и распрощались.

У массивной увитой плющом калитки на нас, словно вихрь, вздымая воронками дорожную пыль, налетела Виолетта. Никак не поспевавшая за ней, миссис Тернер суетливо перестукивала каблуками еще в самом начале улицы. Ее вид не оставлял сомнений, что она намеревается со всей строгостью отчитать свою неуемную дочурку за чрезмерное нетерпение, какое категорически непростительно для воспитанной юной леди, да к тому же обрученной.

Непреодолимое препятствие, в лице тети Гризельды, внезапно возникшей на пути как неприступная скала, вынудило Летти умерить прыть и остановиться.

— Докторская такса на днях ощенилась! — выдала ее матушка вместо приветствия, когда, наконец-то, дотрусила до калитки. — Виолетта с ума меня свела! Ей так хочется взглянуть на милых крошек. Должно быть они прехорошенькие! Признаюсь, у меня у самой чувствительность ко всяким зверюшкам. У нас это семейное… О, так вы же от Ливингтонов! Ну, как там…щенки?!

— Нет слов! — изрекла тетя и пожелала приятного любования «псиным приплодом».

Уже дома, подробно пересказывая Финифет наш поход к Ливингтонам, тетя пришла к выводу, что он оказался необычно плодотворным.

— А парень-то не промах! — объявила она, потрясая пальцем в сторону Фини, и с обреченностью в голосе посулила, — ох, и скандалец намечается, помяните мое слово!

В Китчестер я вернулась через несколько дней. В связи с моим возвращением тетушкой овладело подавленное настроение, но она старалась скрыть от меня неотвязную тревогу. Ей казалось, будто бы я все же впустила в свою душу «холодные камни и большие залы» Китчестера, и не за горами то время, когда я назову его «домом».

Если бы тетя Гризельда знала, какие мысли одолевали меня в эти дни, она непременно поставила бы себя в один ряд с теми самыми ослицами, которые ей все еще мерещились при взгляде на меня и Сибил. Признаюсь, острое желание не возвращаться в Китчестер не раз переполняло меня настолько, что я готова была написать графу.

В тетушкином доме, в покое и уюте, мучавшие меня кошмары сделались еще ярче, еще больнее. Я бессчетное количество раз вспоминала шелестящие шаги у двери, и скрип ступеней в сторожевой башне, и ту жуткую ночь, когда мне пришлось бороться за свою жизнь. Кто тот неизвестный, что так ненавидел меня?! Я понимала, что его партия не сыграна, и мой преследователь обязательно сделает еще один шаг навстречу моей смерти. И сколь удачным будет этот шаг, не знает никто.

У меня были веские причины забыть Китчестер. В конце концов, на кону стояла моя жизнь! Но что будет потом, когда я сбегу? Смогу ли я спокойно принять собственную никудышность? Смогу ли смириться с неизвестностью, которая всю жизнь будет пудовым грузом лежать на моих плечах и презрительно напоминать мне: «Ты трусиха»?

Даже когда экипаж остановился у парадного крыльца, и старый Генри помог мне спуститься, я продолжала тихонько шептать себе:

— Ты можешь уйти отсюда в любое время. Ведь с самого начала ты хотела только погостить в Китчестере, и ничего более. Тебя здесь ничто и никто не держит! Но ты должна, просто обязана узнать правду!

Правду! А не ее ли неустанно твердят мне с самого начала? Моя смерть нужна только одному человеку. Дамьяну! Сейчас я, как никогда, была близка поверить в его виновность. Проявленная им подлость по отношению к Николсу тысячекратно усилила мое недоверие к нему, а пропасть меж нами сделала не просто непреодолимой, а необъятной.

В Китчестере все было как всегда. О том, что я отсутствовала практически неделю, никто и не вспоминал. Граф встретил меня вялым «а, это ты» и тут же стал жаловаться на скуку и вновь разыгравшийся пострел, который скрутил хилое стариковское тельце в знак вопроса и грозил навеки закрепостить его в этой постыдной позе. Как я ни пыталась, но так и не разглядела хотя бы намека на то, что старик скучал по мне. Столь неподвластные определению дедовские чувства вызвали во мне острое искушение вернуться в Сильвер-Белл.

Одна Эллен нашла в себе силы порадоваться моему появлению. Но увидев ее, я обеспокоилась не на шутку. Больше надуманная мигрень из-за «колебаний в погоде», которой она страдала, когда я уходила на праздник, сменилась изнурительной хворью, сильно иссушившей женщину. Эллен лежала на несвежих простынях в ворохе одеял и примочек. Завязанная на птичьей шее шаль казалась непомерным грузом для столь изможденной больной и тяжким весом придавливала к постели. Женщина дремала.

Несмотря на враждебность, которую недвусмысленно проявил неприятель, в лице недремлющего цербера Терезы, я решила остаться у постели Эллен и дождаться, когда она проснется. Кроме служанки в комнате находился еще и мистер Тодд. Он неустанно мельтешил вокруг пациентки, тускло поблескивая во мраке, словно отполированным канифолью, лысым черепом. В руках у него был жестяной таз, и доктор выискивал место на кровати, чтобы заботливо пристроить его у неподвижного тела Эллен.