Похититель моего сердца

Она не захотела принести ему одеяло, но устроила так, чтобы гость легко мог его найти. Камерон почувствовал внезапную вспышку удовольствия, но тут же ее подавил. Просто она вела себя так, как от нее ожидали, и в этой равнодушной видимости заботы не было ничего личного. Кукла подчиняется ниткам, за которые он дергает, – так что с того?

Камерон долго сидел, прислушиваясь к звукам, которые она производила, готовя отца ко сну, а позднее – к стукам и шорохам в ее собственной комнате. Потом он впитывал в себя наступившую тишину и гадал, спит Джиллиан или лежит с открытыми глазами и строит планы побега.

Когда огонь в камине почти погас, Камерон нашел тюфяк и, вытащив мягкое тканое одеяло, свернул его и положил под голову вместо подушки. От сложенной в несколько раз шерсти исходил запах лаванды и мыла – Джиллиан, должно быть, постирала одеяло до того, как положить его в сундук. Она собственными руками собирала эту лаванду, сушила и перекладывала ею белье.

В конце концов, он пожалел, что взял одеяло: несмотря на то, что в комнате стало немного прохладнее, ему и так было тепло, а под голову он мог положить что-то, не столь откровенно напоминающее о ней.

Глава 5

Проходили часы, а сон все не шел, и поэтому Джиллиан никак не могла отдохнуть от будоражащих мыслей. Тогда она стала торговаться сама с собой: каждая минута, проведенная без сна, должна была стереть минуту прошлой ночи. Таким образом, если она не уснет до рассвета, вся прошлая ночь будет стерта.

Она пойдет в кухню и, как обычно, займется приготовлением незамысловатого завтрака. Джейми Меткаф будет все еще жив. Она не обнаружит спящего перед камином чужака, там не окажется хмурого мужчины, неизвестно зачем поклявшегося подчинить Джиллиан своей воле…

У этой сделки был один большой недостаток: поскольку Джиллиан не спала, она не могла все события прошлой ночи выдать за дурной сон.

Пусть это окажется дурным сном, кошмаром, молилась она, несмотря на то, что ясно представляла себе Камерона Смита. Темные, бездонные глаза, длинные густые волосы обрамляют лицо, состоящее из плоскостей и острых углов, полные губы изгибаются в улыбке и открывают ослепительно белые зубы. Вот сильная рука протягивается, чтобы помочь ее отцу. А вот легкая ласка мозолистой руки на ее плече. В груди Джиллиан вдруг зародилось что-то мягкое, тихое, наполняющее надеждой и тоской. Раньше она грезила о привлекательных мужчинах, но тогда ее не охватывала подобная слабость.

И все же она не имела права волноваться при мысли о мужчине, которому хватило четверти часа, чтобы разрушить жизнь, на отлаживание которой у нее ушли годы. Постепенно в вялом и хрупком, как ее воля, предрассветном сумраке стали проступать очертания предметов. Тогда Джиллиан осторожно, чтобы не скрипнула кровать, встала с постели и потихоньку пробралась в коридор. Облегчение, недоверие захлестнули ее, когда она увидела, что перед кухонным камином пусто: ни спящего негодяя, ни смятого одеяла…

Чтобы удержать равновесие, Джиллиан пришлось опереться о стену. Она всегда успокаивалась, дотрагиваясь до своего дома, напоминая себе, насколько крепок этот кокон из кирпича и штукатурки; однако на этот раз свободное пространство перед камином почему-то оставило у нее в душе пустоту, заполнить которую дом вряд ли сможет. Она стиснула зубы, чтобы не расплакаться.

Значит, это все же был сон. Все: крепкая рука Камерона, прижатая к ее руке, его низкий голос, беспокойно отзывающийся в глубине ее существа. Все сон: горячие заинтересованные взгляды, которые позволяли думать, что хотя бы один мужчина, да еще такой великолепный, может увидеть под неказистой внешностью женщины ее внутренний мир.

Сон. Кошмар. Так она и знала. Теперь все будет по-прежнему, подумала Джиллиан. Странно, что осознание этого не принесло ей радости. Она глубоко вдохнула воздух своего дома и немного подождала, пока дыхание успокоилось, а когда колени перестали дрожать, опустила руку. И тут на нее навалилась огромная усталость.

Негромкий звук мужских голосов, донесшийся из коридора, вывел ее из оцепенения. Два голоса. Один – ее отца, а другой? Отца никто никогда не навещал. Никогда. Она следила за этим. Значит, другой мужской голос, сильный и низкий, мог принадлежать только этому негодяю Камерону Смиту.

Итак, предыдущая ночь Джиллиан не приснилась. Все произошло на самом деле.

И он тоже был реальным.

Сердце ее замерло, но она решила, что причиной тому – живость и нерешительность в голосе отца, которых она давно уже не слышала. Голоса словно притягивали ее. Джиллиан медленно прошла по коридору к комнате отца и толкнула дверь, а когда та широко распахнулась, увидела отца: он выразительно жестикулировал у своего прекрасного, полученного в подарок анатомического атласа. Камерон Смит сидел развалясь в ее кресле, сложив руки на груди, одна нога его вытянулась вперед, другая осталась согнутой в колене.

Джиллиан стала рассматривать Камерона, медленно поднимаясь от согнутой в колене ноги к крепкому плоскому животу и выше, к невероятно широким плечам. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, и Джиллиан ошеломил вид завитков темно-каштановых волос у него на груди. Камерон внимательно смотрел на ее отца; волосы его были отброшены назад и открывали лицо во всей его мужественной красоте.

Он выглядел обманчиво-спокойным, напоминая огромного лесного кота, но Джиллиан хорошо знала строение и возможности человеческого тела, знала, что эти упругие, совершенные мышцы могут в мгновение ока взбугриться, готовясь к стремительным действиям. Одним быстрым движением он мог бы схватить женщину этими мускулистыми руками, притянуть ее к своим упругим, совершенным мышцам, дать ей почувствовать все то, чего она не видит.

Джиллиан покраснела от стыда за неуместность своих мыслей, и в ту же минуту непрошеный гость почувствовал ее присутствие – как хищник, с которым она его сравнивала. Он повернул голову и устремил на Джиллиан неподвижный пронзительный взгляд, сразу приковавший ее к месту.

Джиллиан и раньше знала, что он великолепен. Прошлой ночью она изо всех сил старалась не смотреть на него, инстинктивно чувствуя, что гнев и страх ослабляют ее, боясь обнаружить перед ним свою уязвимость. И все же она сознавала его физическую привлекательность. Образ, который всю ночь не давал ей покоя, был лишь бледной копией того, что она увидела сейчас. Заря осветила окна за его спиной, а зажженная отцом лампа бросала дрожащий золотистый свет на лицо, настолько красивое, что у Джиллиан перехватило дыхание от возбуждения, поднявшегося откуда-то из глубины тела.

Камерон, похоже, не подозревал о потрясении, которое произвела на нее его красота; во всяком случае, под ее пристальным взглядом он, казалось, смутился: она увидела, как предательская краска поднимается от шеи к щекам.

– А, Джиллиан! – Отец заметил ее и жестом пригласил в комнату. – Заходи, заходи. Образование молодого доктора Смита потрясающе недостаточное. Я хочу немедленно написать письмо его университетским профессорам и высказать им свои претензии.

– Позднее, папа. Нам срочно надо ехать к лорду Харрингтону. Мы обещали просить его о милосердии в отношении Мэри Меткаф.

Камерон вскочил на ноги и весь подобрался: ноги поставил вместе, плечи расправил. Да он, кажется, собрался поклониться ей и уже сделал небольшое движение… Но внезапно его охватило смятение. Он на мгновение застыл на месте, потом нарочито изогнулся, как будто поднялся только для того, чтобы размять затекшие мышцы.

– Нет необходимости обращаться к лорду Харрингтону, – небрежно произнес он. – Я позаботился об этом вчера ночью.

– Вчера ночью? – Джиллиан перебрала все события прошлой ночи и вспомнила того парня, который отделился от стены и разговаривал с Камероном. Кажется, тогда Камерон что-то говорил о Мэри Меткаф. Джиллиан была слишком напугана, слишком хотела попасть домой, чтобы осознать, что Камерон пообещал ходатайствовать перед лордом Харрингтоном и, по-видимому, выполнил свое обещание.