Все в его поцелуе

– Вот как.

Тон матери удивил Гиацинту.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Половина из них охотилась за твоим приданым... Что касается другой половины – ты уже через месяц довела бы их до истерики.

– Какая нежность по отношению к своей младшей дочери, – пробормотала Гиацинта.

– Ах, пожалуйста, Гиацинта, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ни один из них не был тебе парой.

– Именно это я и пытаюсь тебе объяснить.

– Но позволь спросить – почему твоей руки просят не те мужчины?

На это у Гиацинты не было ответа.

– Ты говоришь, что ищешь человека, который бы тебе подошел. Но дело в том, Гиацинта, что всякий раз, когда ты встречаешь мужчину, который может постоять за себя или равен тебе по уму, ты его отталкиваешь.

– Неправда, – не очень уверенно сказала Гиацинта.

– Ты их не поощряешь, и за тобой всегда последнее слово, ты всегда стремишься взять верх.

– А кто не стремится?

– Любой мужчина, равный тебе по уму, не позволит вертеть собой так, как тебе этого хочется.

– Но я вовсе не стремлюсь к этому.

Вайолет вздохнула.

– Мне бы хотелось объяснить тебе, что я чувствовала в тот день, когда ты родилась.

– Мама. – Перемена темы была неожиданной, и Гиацинта поняла – что бы ей сейчас ни сказала мать, это будет иметь для нее огромное значение.

– Это произошло вскоре после смерти твоего отца. Я была в таком состоянии, что передать тебе не могу. Бывает горе, которое просто съедает тебя. Оно тебя придавливает, и ты не можешь... – Вайолет замолчала и стиснула губы, стараясь не заплакать. – Ты ничего не можешь делать, и никакими словами это нельзя передать. Это надо самой прочувствовать.

Гиацинта кивнула, хотя вряд ли могла все понять по-настоящему.

– Я не знала, – продолжала Вайолет, – как мне к тебе относиться. У меня уже было семеро детей, но здесь случай особый. У тебя не будет отца, и я должна была заменить тебе обоих родителей.

Гиацинта молча смотрела на мать, боясь проронить хотя бы слово.

– Я была в ужасе от того, что я могу не справиться.

– Ты справилась, – прошептала Гиацинта.

– Знаю, смотри, какой ты стала красавицей.

Губы Гиацинты задрожали: девушка не знала, плакать ей или смеяться.

– Но я не об этом. Ожидая твоего рождения, я почему-то решила, что ты будешь точной копией своего отца. Я была уверена, что увижу его лицо и это будет каким-то знаком свыше.

Гиацинта затаила дыхание. Почему мать никогда ей не рассказывала об этом, а она – не спрашивала?

– Ты родилась, и тебя положили мне на руки, но в твоем облике было больше моего, чем твоего отца. И вдруг – О Боже, я помню, как будто все это было вчера – ты посмотрела мне в глаза и дважды мигнула.

– Дважды? – пролепетала Гиацинта, не понимая, почему это так важно.

– Дважды, – повторила Вайолет, и еле заметная улыбка тронула ее губы. – Я это запомнила, потому что мне показалось, что ты сделала это намеренно. Это было так странно. Как будто ты хотела сказать: «Я совершенно точно знаю, что делаю».

Гиацинта засмеялась, сама не понимая, почему смеется.

– А потом ты так завопила, что со стен едва не посыпалась штукатурка. И тут я улыбнулась в первый раз после смерти твоего отца.

Вайолет протянула руку за чашкой с чаем. Гиацинте очень хотелось, чтобы мать продолжила свой рассказ, но поняла, что ситуация требовала тишины. Прошло не меньше минуты, прежде чем Вайолет снова заговорила:

– И с этого момента ты стала мне необычайно дорога. Я люблю всех своих детей, но тебя... – Она посмотрела на Гиацинту. – Ты спасла меня.

У Гиацинты защемило сердце. Она не могла дышать, не могла сдвинуться с места. Она могла лишь смотреть на мать, слушать ее и благодарить Бога за то, что была ее дочерью.

– Иногда я слишком тебя оберегала и в то же время была слишком терпимой и снисходительной. Ты была такой жизнерадостной, настолько уверенной в том, что мир принадлежит тебе! Ты была неведомой силой природы, и мне не хотелось обрезать тебе крылья.

– Спасибо, – прошептала Гиацинта.

– Но иногда мне кажется, что ты не замечаешь окружающих тебя людей.

Гиацинта была потрясена.

– Нет-нет, – успокоила ее Вайолет, увидев выражение лица дочери. – Ты добрая, заботливая, гораздо более внимательная и вдумчивая, чем считают многие. Но Господи, я не знаю, как это объяснить! Ты слишком самоуверенная, всегда знаешь, что надо сказать.

– Что в этом плохого?

– Ничего, однако хотелось бы, чтобы больше людей обладали таким талантом. – Вайолет сжала руки и потерла большим пальцем правую ладонь. Гиацинта не раз замечала этот жест, когда мать о чем-либо задумывалась. – Но когда что-то нарушает твое душевное равновесие или беспокоит, ты не знаешь, как с этим справиться. И бежишь. Или делаешь вид, что тебя это не интересует. И поэтому я думаю, что ты никогда не найдешь подходящего мужа. Вернее, найдешь, но не будешь об этом знать. Не позволишь себе узнать.

Гиацинта смотрела на мать и чувствовала себя очень маленькой и потерянной. Она вошла сюда, ожидая обычных разговоров о мужьях и свадьбах и об отсутствии таковых, а оказалось, что она вообще не знает, кто она на самом деле.

– Я подумаю об этом, мама.

– Это все, о чем я тебя прошу.

Глава 5

Следующий вечер в гостиной достопочтеннойледи Плейнсуорт. По какой-то непонятной причине напианино красовались веточки, а на голову маленькойдевочке прикрепили рог.

– Люди подумают, что вы ухаживаете за мной, – сказала Гиацинта, когда к ней, даже не притворившись, что он прежде оглядел всю комнату, подошел Гарет.

– Ерунда, – сказал он, усаживаясь на свободный стул рядом с ней. – Всем известно, что я не ухаживаю за приличными женщинами, а кроме того, это лишь укрепит вашу репутацию.

– Я полагала скромность переоцененной добродетелью.

– Не то чтобы я желал снабдить вас средством защиты, но печальный факт состоит в том, что большинство мужчин – бараны: куда один – туда и остальные. Разве вы не утверждали, что хотите выйти замуж?

– Только не за того, кто поведет за мной стадо баранов. Он улыбнулся ей своей дьявольской улыбкой, и у Гиацинты было такое чувство, что он уже соблазнил легионы женщин. Потом он с таинственным видом наклонился к ней.

Она невольно тоже наклонилась к нему.

– Да?

– Я готов заблеять прямо сейчас.

Гиацинта с трудом удержалась от смеха, неэлегантно хмыкнув при этом носом.

– Как хорошо, что вы не пили молока. – Гарет откинулся на спинку стула с таким видом, будто не сказал ничего необычного. – Иначе оно вылилось бы у вас через ноздри.

– Вам никогда никто не говорил, что это не тот разговор, который мог бы произвести впечатление на женщину? – спросила девушка, когда к ней вернулся дар речи.

– Я не собираюсь производить на вас впечатление, – ответил Гарет, разглядывая публику. – Черт, а это что такое?

Гиацинта проследила за его взглядом. Несколько отпрысков семьи Плейнсуорт появились в зале, одна из девушек была в костюме пастушки.

– Надо же, какое интересное совпадение, – пробормотал Гарет.

– Очевидно, действительно настало время блеять.

– Я предполагал, что здесь будут читать стихи.

– Боюсь, в программе произошли неожиданные изменения.

– Замена ямбического пентаметра? Это уже слишком.

– Думаю, ямбический пентаметр останется, – успокоила его Гиацинта.

– Это будет что-то вроде детской игры в «ку-ку»? Она строго на него взглянула и взяла программку, лежавшую у нее на коленях.

– Это оригинальная композиция, – глубокомысленно заявила она. – Сочиненная Гарриет Плейнсуорт: «Пастушка, Единорог и Генрих Восьмой».

– Все сразу?

– Я не шучу.

– Конечно же, нет. Даже вы не могли бы такое придумать.

Гиацинта решила воспринять это как комплимент.

– А почему мне не дали программку?

– Думаю, их решили не раздавать джентльменам. Надо отдать должное предусмотрительности леди Плейнсуорт. Вы наверняка развернулись бы прямо у входа.