Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя

— А почему я должна бояться позвать на помощь? — Анна торопливо достала из маленького ридикюля батистовый с кружевами платочек и с брезгливостью провела им по лицу.

— Во-первых, ваш спаситель уже здесь, — шутовски раскланялся Писарев, — а во-вторых, вам не стоит подвергать свою репутацию излишнему риску. Имя Корфов и так уже достаточно запятнано.

— Негодяй! — Анна замахнулась ударить Писарева, но тот перехватил ее руку и, с силой стиснув, поднес к губам и жадно поцеловал. Анна тихо застонала и потянула руку к себе, но Писарев не ослаблял хватки, и тогда она сделала вид, что уступает. — Что, что вы хотите от меня?

— Помилуй Бог! — воскликнул Писарев, попавшись на уловку и упуская момент: Анна тотчас воспользовалась всплеском его самодовольства и отняла руку. Писарев вздохнул и промолвил с нескрываемой иронией: — Помилуй Бог, Анна Платонова… или, как вас там, то бишь, Анастасия Петровна! Ведь это не я, это вы явились ко мне, вы чего-то хотели. Впрочем, я догадываюсь, чего именно. Вы мечтаете узнать правду? Так, прошу вас, не стесняйтесь, берите ее: ваш муж — вор и предатель, и ему самое место на виселице. И куда бы он ни спрятался, ему не удастся скрыться от возмездия — он будет обнаружен и примерно наказан.

— Я полагала, вы — филер, а не прокурор, — стараясь держаться уверенно, бросила ему Анна, хотя чувствовала себя отвратительно, в то время как Писарев стоял перед нею с видом мученика. Он был одет в светское, но простое платье и все прикладывал руку к забинтованной голове, давая таким образом ей понять, что он серьезно пострадал и испытывает сильнейшие боли.

— Вы напрасно сердитесь на меня, госпожа баронесса, — хмыкнул Писарев, — и вам совсем не стоит торопиться, дабы разругаться со мной.

— О чем это вы, сударь? — вздрогнула Анна.

— Я ведь числюсь пострадавшим от беспамятства, — Писарев по-кошачьи сделал шаг ей навстречу, — я ведь еще что-нибудь вспомнить могу. Например, что барон был похищен неизвестными и увезен ими в неизвестном направлении…

— Так это правда? — с надеждой воскликнула Анна.

— Правда — это то, что вы желаете услышать, — кивнул Писарев. — А вот то, что услышат господа, стоящие за дверью этой комнаты, зависит от вас.

— Вы шантажируете меня? — на мгновенье растерялась Анна.

— Ни в коем случае! — всплеснул руками Писарев. — Я всего лишь напоминаю вам, что в отсутствие мужа вы — женщина беззащитная, к тому же — под подозрением. В соучастии. А я — тот, кто готов прийти вам на помощь. По первому же вашему зову, ну и по согласию, конечно.

— Подлец! — процедила сквозь зубы Анна. — Вас ничто не изменит.

— Зато вы способны изменить мою жизнь, — прошептал Писарев. — Скажите «да», и я расскажу то, что вы мне порекомендуете. А деньги… Надеюсь, потом вы поделитесь ими со мной?

— Вы сумасшедший. — Анна в ужасе покачала головой. — Что же, вижу, говорить правду вы не собираетесь.

— Я сказал вам достаточно, теперь слово за вами. — Писарев снова поклонился ей.

— Вы предлагаете мне сделку? — обомлела Анна.

— Нет, это вы предлагаете, а я обещаю подумать… — Писарев сделал паузу и, вдоволь насладившись ее изумлением, пояснил: — Так я и напишу в своем отчете, ежели вам придет в вашу очаровательную, но вздорную головку передать господину графу Киселеву что-либо из нашего разговора. Имейте в виду: поверят мне, а не вам, тем более что ваш благоверный супруг уже дал для этого повод, а яблоко от яблони, как известно…

— Вы хотели сказать — муж и жена одна сатана? — гневно спросила Анна. — В таком случае, вы правы. Мы действительно одно целое с Владимиром Ивановичем, и я не позволю вам пятнать его славное имя и его честь!

— И что вы сделаете, сударыня? — надменно рассмеялся Писарев.

— То, что должна: узнаю, что случилось на самом деле! — Анна повернулась уйти.

— Бог в помощь, — бросил ей в спину Писарев и добавил: — Но помните, мое предложение в силе. Если передумаете капризничать — милости просим! Я буду вас ждать.

Анна не стала ему отвечать, какое-то время она еще стояла спиной к Писареву, выпрямленная, гордая, а потом решительно открыла дверь и вышла в коридор. Толстов, как показалось, подслушивавший у двери, пристально взглянул на нее, и по его любопытному взгляду Анна догадалась, что он немного расслышал из их с Писаревым разговора, и с облегчением вздохнула. Толстов всегда казался ей глубоко несчастным человеком.

Он был немолод, когда-то он служил адъютантом Главного штаба, но был уволен со службы по делу декабристов, долгие годы жил в эмиграции и настрадался вдали от родины, зарабатывая на жизнь литературным трудом — писал статьи для научных изданий и одно время для «Московского телеграфа». Но потом сломался и стал проситься домой, однако в Россию его обратно не пустили, а реабилитироваться ему пришлось, угождая III Отделению пропагандистскими статьями в зарубежной прессе — «защищая Россию в журналах», как было им однажды сказано барону Корфу.

— Простите, Анастасия Петровна, что заставил вас волноваться минувшей ночью, — смущенно говорил Толстов, сопровождая ее обратно в кабинет Киселева. — Поверьте, мне еще не приходилось опускаться до подобного унижения, и в моем возрасте это вообще неприлично, но, честно говоря, я надеялся даже чем-то помочь Владимиру Ивановичу, чтобы хоть как-то пролить свет на это странное дело.

— Не стоит извинений, Яков Николаевич, — тихо сказала Анна, отпуская его у дверей в кабинет. — Но дело это скорее не странное, а неприглядное. И я его так просто не оставлю…

— Вижу по вашему лицу, что предприятие не удалось? — Киселев встал из-за стола и подошел к Анне.

Он хотел предложить ей присесть, но она покачала головой.

— Мне более нет нужды здесь задерживаться. История для меня очевидна, и я должна подумать, как мне дальше поступить.

— Рассказ нашего человека вас убедил? — Киселев непонимающе взглянул на нее.

— Никто, никто никогда не убедит меня в том, что муж мой предал свое Отечество и своих близких! — пылко воскликнула Анна. — И человек, которого вы слушаете, лжет! Я еще докажу вам это.

— Анастасия Петровна, дорогая, — Киселев убеждающее приложил руку к груди, — умоляю вас: не предпринимайте ничего из того, что вы не умеете делать. Не пытайтесь проникнуть туда, где для вас уготованы лишь опасности. Наберитесь терпения и мужества, а мы… мы будем искать вашего супруга.

Анна не ответила ему, но про себя прошептала, убежденно и твердо: «И я буду!»

Она любезно, насколько хватило сил, распрощалась с графом, и он, выходя ее проводить, вдруг предложил:

— Может быть, вам стоит немедленно собраться и вернуться с детьми в Петербург?

— Вы все еще надеетесь, что Владимир где-то прячется и, увидев, что мы уезжаем, решит, что его семья арестована и покинет свое убежище? — Анна своенравно вскинула голову, и перед ее возмущенным взором граф отвел взгляд.

— Я действительно не знаю, что думать, Анастасия Петровна, — Киселев, кажется, говорил вполне искренне. — Все это так неожиданно и не поддается объяснению. По крайней мере, сейчас. И я просто хотел уберечь нас от дальнейших неприятностей.

— И поэтому предложили вернуться домой? — Анна вздохнула. — Уехать без него и там жить под давлением неразгаданной тайны и бесчестия? Нет, я желаю, чтобы и я, и мои дети могли смело смотреть в глаза каждому. И не верю в виновность моего мужа! И не уеду отсюда до тех пор, пока все не откроется, и вы не скажете мне, что Владимир Иванович оправдан, и имя его спасено.

— Вы — мужественная женщина, баронесса. — Киселев кивнул слуге, и тот бросился с зонтом провожать Анну до коляски. Она, по счастью, была с откидным верхом.

Анна печально улыбнулась графу и вышла на улицу. Дождь был какой-то ненастоящий — в России такой называют грибным, или солнечным. Он легко стучал по ракушке колясочной крыши и рассыпался в унисон со стуком копыт бодро бежавшей по булыжной мостовой лошади. И Анна вдруг почувствовала, что и сама раздождливилась, — слезы потекли из глаз, и она не могла, была не в силах их остановить.