Дворянская дочь

Благодаря килимам и занавесям квартира стала выглядеть уютнее. Что касается Веры Кирилловны, то она нашла компаньона в лице миссис Уильямсон, богатой вдовы-американки, которая снимала городскую квартиру Веславских в течение зимы в отсутствие ее владельцев.

Я почувствовала облегчение вместе с Верой Кирилловной, когда позвонила в отель в Сен-Жермене, где жили Веславские, и узнала, что они находятся на своей вилле в Биаррице. По приглашению миссис Уильямсон я посетила знакомое мне место моего золотого детства с безвкусной кричащей обстановкой, что было и само по себе тяжело, даже если не вспоминать о смерти дяди Стена, тети Софи и Стефана.

Страхи прошлого заставили меня попросить Веру Кирилловну обратиться на Кэ д’Орсе, в министерство иностранных дел Франции с письмом о возврате мемуаров отца, которые были переданы во французское посольство перед тем, как его работники покинули Петроград. Когда пришел опечатанный пакет, я, даже не открывая, передала его Алексею, чтобы тот хранил документы в своем сейфе, в лаборатории.

Меньше чем через две недели после моего прибытия в Париж, 22 декабря 1919 года мы сочетались с Алексеем гражданским браком в мэрии Пасси. После продажи моих последних драгоценностей Вера Кирилловна смогла приобрести для меня симпатичное короткое платье из белого крепа с жакетом, отделанным лисьим мехом, атласные туфельки с острыми носами, которые ужасно жали. Она была моей свидетельницей, а ученый, друг Алексея по институту, был его свидетелем. Няня осталась дома, занимаясь какими-то таинственными приготовлениями. К большому огорчению миссис Уильямсон мы отклонили ее любезное приглашение устроить банкет, но согласились отобедать у „Максима“.

Алексей с успехом преодолел нервное напряжение и забавлял веселую хозяйку нашего обеда историями из ближневосточного фольклора о Ходже Насреддине, которые он услышал в Константинополе.

— Моя дорогая княжна, ваш муж самый умный и самый забавный мужчина, которого я только видела! — заявила миссис Уильямсон, при этом ее полное тело сотрясалось от смеха.

Я тоже была приятно взволнована: Алексей открывал все новые и новые свои стороны!

Шофер миссис Уильямсон довез нас до нашей квартиры, после того, как он забросил домой свою американскую хозяйку и ее новую русскую компаньонку Веру Кирилловну.

Теперь в свои руки все взяла няня. Прежде всего она отправила моего мужа в ванную. Он появился причесанный и надушенный, без очков, в пижаме и в шелковом халате, купленном на деньги, которые он заработал, исполняя на скрипке цыганские мелодии в русском ресторане. Няня велела ему ждать в столовой, пока не позовут.

В спальне пахло кадилом — няня пригласила русского попа освятить брачное ложе. Пышная постель, простыни с монограммами, атласное стеганое одеяло, которое она вывезла из Алупки, подушки одна на другой — для нас, беженцев, это была неслыханная роскошь! Глядя на постель, я почувствовала настоящий ужас от того, на что я решилась.

Как в столбняке, по команде няни, я приняла душ и нырнула в белую шелковую ночную рубашку, которую выбирала для меня Вера Кирилловна, как впрочем и все мое приданое. Затем няня усадила меня за туалетный столик и стала расчесывать мне волосы.

— Няня! — я взяла ее за руку. — Няня, что я наделала? Алексей дорог и близок мне как друг, учитель, защитник, но я не люблю его. Как я могу быть его женой?

— Не бойся, душа моя. Твой муж любит тебя за двоих. Он знает, как со временем сделать так, чтобы ты полюбила его.

— Няня, няня, — продолжала я. — Я должна была бы обвенчаться в родовой часовне Веславских, это должна быть прекрасная и торжественная церемония, под звон колоколов всей округи. А моими свадебными подружками должны были быть дочери нашего государя.

— Конечно, и все же это лучше, чем если бы твой пепел лежал в лесах Сибири, как их пепел.

— Не лучше, хуже... намного хуже!

— Грех думать так, — сказала моя старая няня. — Падай на колени и моли Бога о прощении, не то он накажет тебя бесплодием.

Я встала на колени перед своей единственной иконой Богородицы, мягко освещенной красным светом лампады. Но даже когда я бормотала свои молитвы и неистово крестилась, перед моими глазами стоял Стефан.

Но ты же мертв, Стиви, мой принц, мой повелитель, мой Бог, говорила я его образу. Стервятники выклевали твои янтарные глаза. Их вонючие клювы терзали твои губы, которые я целовала. Почему ты встаешь из-под земли и изводишь меня? Ты так и будешь преследовать меня всю жизнь? Разве это так безнравственно — припасть к тому, кто будет любить и опекать меня с тех пор, как ты не можешь это делать?

И чудесный голос моего кузена отвечал: еще и года нет как я мертв, а ты уже забыла свою клятву. Ты готова броситься к другому человеку, дать ему то, что принадлежит по праву мне, и этот человек, которого ты не любишь, предаст тебя с такой же легкостью, с какой ты предала меня. Нет, я не оставлю тебя в покое, пока ты ненавидишь человека, которого зовешь мужем и чей ребенок будет у тебя как предательство нашей любви.

Я закрыла лицо руками и уткнулась в постель.

— Няня, — я обхватила ее ноги, — пожалей меня, скажи Алексею, что я нездорова.

Няня ничего не хотела слышать. Она уложила меня в кровать, поправила одеяло, благословила и, открывая дверь, сказала Алексею торжественным тоном, что его ожидает невеста.

Он вошел не сразу, а нервно шагал взад-вперед. Затем спросил:

— Няня, что вы думаете о моей бороде, должен ли я ее сбрить? Может быть Татьяна Петровна, моя жена, не считает бороду привлекательной?

— Если она находит вас привлекательным, вы понравитесь ей и с бородой, если нет — то и бритье не поможет, — ответила та.

Наступила тишина. Затем мой муж сказал:

— Няня, у меня не было времени поговорить об этом с моей женой. Как вы думаете, она хочет иметь ребенка?

— А для чего же вы женились на ней? Для чего еще, если не для рождения ребенка? Если не ребенок, то кто может вернуть ей ямочки на щеках и избавить от горечи эти прекрасные глаза? Иди, иди к ней, Алексей Алексеевич, и пусть Бог даст вам сына в эту ночь.

После некоторой паники я исполнила свой супружеский долг с легкостью. Алексей привнес в него чувственность и интеллигентность, которые покорили меня, а его бурный романтизм ассоциировался в моей душе с его цыганской игрой на скрипке. И хотя это был не тот божественный восторг, который я представляла в своих фантазиях о Стефане, но было сладостное физическое удовлетворение и утверждение тепла жизни над безразличием холода смерти.

Через два месяца после свадьбы я сказала своему мужу, что ожидаю ребенка к первому октября 1920 года. Алексей был очень тронут. Он нашел себе третью работу в качестве консультанта одной химической фирмы и я смогла не ходить на мою ночную работу в клинику. Последнее было для меня особенно приятно. На четвертом месяце я почувствовала себя настолько хорошо, что навела чистоту в нашей маленькой квартире, готовила нашу скромную пищу, практиковалась на пианино, готовилась к получению звания бакалавра. На все это я не тратила всей моей энергии, и даже подумывала, чем бы еще заняться.

Весна 1920 года принесла разгром Южной белой армии генерала Деникина и бегство в Румынию почти всех остатков армии под командованием генерала барона Врангеля. Еще раньше, в феврале, адмирал Колчак, преданный своими бывшими союзниками — чехами, был передан в руки большевиков и расстрелян. Генерал Юденич и его Северо-Западная армия были выброшены в Эстонию и там интернированы эстонцами — его бывшими союзниками. Остатки белых сил на севере России погрузились на корабли Союзного Экспедиционного корпуса в марте, оставив, таким образом, бесплодные попытки окружения большевиков. Иностранная интервенция рухнула под давлением усталости от войны, недоверия к белому движению и недооценки экспансионистских целей Советов. И только генерал Врангель получал французскую помощь для поддержки союзника Франции — Польши, которая после трехмесячного перемирия возобновила полномасштабную войну со своим советским соседом.