Биллиантовая нить (СИ)

Мужчина собирал осколки разбитого стакана с едва заметной улыбкой на губах. В кухне пахло апельсинами, даже после того как он протер каменную стенку.

Как же круто все развернулось в тот знаменательный день. День, когда любимый взял его за руку перед богами. В тот же день Билл попросил отправляться в путь. Его супруг ничего внятно не отвечал, лишь просил поторопиться. А потом была встреча со странниками на берегах земель Бет. Том готов был треснуть от возмущения и ревности: неужели Билл спешил к какому-нибудь чужеземцу? А когда его Омега поприветствовал принца странников как старого знакомого и предложил свою помощь, Том едва сдержался, чтобы не наброситься на грустноглазого. Альфа смог выдохнуть, лишь когда с корабля сошел его муж и Эрик со своим возлюбленным. В тот день он больше не чувствовал никаких отрицательных эмоций. Лишь недоумение, ведь отчетливо слышал, как Билл угрожал странникам. Чтобы он тогда ни сказал, но Эрика Том видел в первый и последний раз.

«- Спасибо, что помог нам. Я не знаю, как могу отблагодарить тебя.

- Мне не нужна твоя благодарность, - грубо отрезал обессиленный Омега, отдавший много энергии на исцеление трупа. - Я лишь хочу, чтобы ты запомнил, если подойдешь к моему мужу хотя бы на тридцать метров, я, не задумываясь ни на минуту, убью тебя.

- Что? - Эрик непонимающе вытаращился на драконовые, подведенные черной сурьмой глаза. - Но почему?

- Я - жизнь твоего мужа, ты - смерть моего. Я не могу рисковать, поэтому тебе лучше выполнить то, что я тебе сказал.

- Мои люди? - парень сглотнул.

- Могут остаться.

- Моя сестра?

- Тоже. Ты, твой муж и ваши дети, и дети их детей - забудьте дорогу в эти земли. И даже не думай строить против меня козни, я бессмертный, меня ты не убьешь...

- Билл... - пораженно выдохнул странник. - Я бы никогда!

- Ты меня понял? - тяжело смотря в огромные глаза Эрика, Билл беспощадно давил на парня, готовый сейчас же убить всех, кто станет угрозой любимому.

- Я обещаю, что ни я, ни мои дети никогда не причинят вреда твоему Альфе».

Следующее их путешествие прошло в замечательной атмосфере, Билл позволял узнать себя, рассказывал о себе, спрашивал его. И любил, Том чувствовал, как Билл любил его, он чувствовал, что Омега готов подчиняться ему, хоть и никогда не подчинялся. Билл словно чувствовал, когда он нуждался в большем, часто даже не заставлял просить, словно зная наперед. Они впервые тогда касались друг друга. Пусть через одежду и пусть Том тогда все еще не видел своего мужа, но эго Альфы просто распирало от гордости, зверь шалел внутри от мыслей, что Билл полюбил его сам, не по воле природы, а сам добровольно принял его. Лишь это прекрасное чувство, которое оживило в нем гордость, убитую многими годами насмешек и унижения, помогало не сгореть от нетерпения увидеть наконец-то любимого, коснуться его горячей кожи.

В городе они встретили беду, Билл указал на убийцу. Том не мог поверить, что его друг, человек, которым он почти восхищался, оказался маньяком. Но он верил своему Омеге, он знал о его Даре, и был уверен, Билл не наговаривает, а найденный измученный мальчик в старом доме на конце города стал подтверждением словам. Моро был спасен, Билл исцелил испорченную лотарию и закрылся с ребенком на несколько часов. Он не мог исцелять душу, но даром убеждения будущий принц владел. Не без помощи богов, уже на следующий день Моро встретил того, кто подтвердил утешительные слова Билла.

Том кинул горсть муки на столешницу и легко раскатал тесто тонким пластом. Он обожал готовить для своего мужа, обожал делать что-то для него. И пусть его смысл жизни превратился в угождение Омеге, Том считал, что нет более прекрасного смысла, чтобы полюбить жизнь. Он с любовью просыпался, тут же ища глазами родного рядом, с любовью целовал отзывчивые губы, с любовью поднимался с постели, ухаживал за своим счастьем, готовил, убирал, полол огород, срывал плоды в саду, который вечно обкрадывали лесные наглые зверьки с одним еще более наглым лиофом во главе, веселил свое капризное чудо и только от этого был уже рад.

Из спальни послышался шорох. Том тут же отставил кастрюлю на огонь и, вытирая руки о кухонное полотенце, направился к своему Омеге.

— На левый бочок, Билл, — тихо-тихо прошептал Альфа, стараясь не спугнуть сон, помогая перевернуться своему круглому сонному мужу.

Он знал, что Биллу тяжело. Знал, что у любимого все болит: десна кровоточат, хоть он и дает настойку полоскать рот; спина болит и даже спать тяжело и специальная подушка, сделанная на заказ, не слишком-то помогает; ноги немного опухли и болят, хоть Том и старался больше носить свое счастье на руках, не позволяя нагрузок на спину и ножки родного. А еще болела голова и грудь; изжога, и частые позывы пописать, а уж то, какими глазами Билл смотрел на расческу, когда на ней оставались волосы. Омега ничего не говорил, но Том не мог вынести этого взгляда, а потому расчесывал очень бережно, как и заплетал, и длинные волоски с ладинца*** убирал быстрее, чем Билл мог их заметить. В первую беременность Альфа еще пытался доказать своему чуду, что это нормально, что у всех людей волосы выпадают каждый день и вырастают новые, но время показало, что лучше ничего не говорить, просто не давать грустить родному мальчику.

Том не позволял мужу даже помыслить, что ему могут не нравиться розовые пухлые щеки или набрякшие аппетитные, чувствительные груди с молозивом, к которым если и можно было прикасаться, то только обмывая водой несколько раз на дню. Он каждым своим даже взглядом, прикосновением старался показать, как обожает этот очаровательный животик, и мягонький пушок на нем. В первую беременность Том еще терялся, ему еще нужны были советы хранителей и целителей, а сейчас он уже знал, как себя вести, что делать, как помочь. Он безгранично был благодарен, что Билл мало того что ни разу не жаловался, а напротив, любил их деток не меньше, чем он, потому что они от него. И щемило от нежности в груди, и в глазах становилось горячо, дышать тяжело… от дикой любви к этому невероятному Омежке.

Да, он сварливый, вспыльчивый и эмоциональный, ревнивый и мстительный, а еще требовательный и порой просто невыносимый. Но Билл никогда больше не причинил ему боли ни словом, ни делом, и никогда даже не позволял ему думать о чем-то плохом или сомневаться в его чувствах.