Маскарад в лунном свете

С этими словами Томас поклонился сэру Перегрину и вышел из комнаты, сопровождаемый Дули.

Едва дверь за ними закрылась, как дородный ирландец возбужденно проговорил:

— Так вот она какая, эта девица с французским именем, от которой ты растаял вчера вечером. Беру назад все, что я сказал; ты был прав, заинтересовавшись ею. Что она здесь делает, как ты думаешь?

Томас взял свою шляпу и перчатки с маленького столика в приемной и зашагал к лестнице. Мысли вихрем проносились у него в голове — он пытался понять, что означало неожиданное появление Маргариты.

— По-моему, я не в силах разобраться в поступках мисс Бальфур, и ясно мне только одно — она самая настоящая англичанка и самая восхитительная девушка из всех, кого я когда-либо знал, — сказал он, нахлобучивая шляпу на голову и выходя на солнечный свет. — Скажи-ка, Пэдди, принесли ли мой новый вечерний костюм? Я все-таки решил пойти на бал к леди Сефтон сегодня вечером.

— Чувствую, ты поддаешься соблазну; так ведь, мой мальчик? — спросил Дули, останавливая проезжавший мимо экипаж.

— Ах, Пэдди, дружище, как же хорошо ты меня знаешь. — Зубы Томаса блеснули из-под усов. Согнувшись, он влез в экипаж и уселся на засаленное кожаное сиденье напротив своего друга. — А кто же говорил, что ничто не должно отвлекать нас от такого серьезного дела, как служение своей стране?

ГЛАВА 3

Маргарита стояла у входа в бальный зал. Она знала, что выглядит потрясающе, и спрашивала себя, зачем ей понадобилось одеваться с таким тщанием — будто она готовилась к сражению, а не просто одевалась, чтобы пойти на еще один глупый бал. Бал у леди Сефтон обещал быть точно таким же, как и все другие балы, на которых она побывала после своего приезда в Лондон, — не более и не менее важным.

Нет, это было неправдой. Одно дело лгать другим, но было бы глупостью — к тому же опасной глупостью — лгать самой себе. Сегодняшний вечер будет особенным. Она прекрасно знала, почему выбор платья — в конце концов, она остановилась на шелковом цвета слоновой кости — отнял у нее столько времени, и почему в этот раз она не положилась всецело на искусство никогда не подводившей ее Мейзи, а стала давать той советы, как уложить ее, Маргариты, медно-рыжие волосы.

Ее наряд был действительно выбран для поединка, и скоро она должна будет столкнуться лицом к лицу со своим противником. И звали этого противника не сэр Перегрин и не лорд Мэпплтон — это имя вообще не было занесено в ее список. Его звали Томас Джозеф Донован, и по-своему он был так же опасен для ее спокойствия, как Вильям Ренфру, граф Лейлхем, «загадочный»В. Р. из тетради ее отца.

Но если лорд Лейлхем казался человеком без слабостей, без каких-либо недостатков, которые она могла бы использовать, то Томас Джозеф Донован был человеком без страха — немного сумасбродным, бесшабашным, бойким на язык, подвижным как ртуть. Он был личностью — человеком, на которого невозможно было наклеить какой-то ярлык, и обладал глубоким интеллектом и проницательностью, маскируемыми таким простодушным, открытым и веселым взглядом голубых глаз.

Весьма привлекательных голубых глаз. Сегодня днем Маргарита знала, кто находится в кабинете сэра Перегрина, еще до того, как вошла туда.

Ей сказал об этом Гроуз, которого она встретила в коридоре, где он слонялся из одного конца в другой, кусая ногти, ибо боялся войти и сообщить своему начальнику, что в его «личном» кабинете не нашлось даже кусочка сыра, который можно было бы подать посетителям.

Будь это какой другой посетитель, Маргарита не стала бы врываться к сэру Перегрину, поскольку была хорошо воспитанной молодой леди, хотя и вынашивала дьявольские замыслы. Но искушение снова увидеть Томаса Джозефа Донована — на сей раз в его официальном качестве — было слишком велико. Увидеть, и — призналась она самой себе, ненавидя себя за это, — использовать эту возможность, чтобы поставить его в известность о своих планах на вечер и посмотреть, заглотит ли он наживку.

Но, похоже, он не собирался продолжать их знакомство.

Неужели он не почувствовал того же возбуждения, что чувствовала она, когда они разговаривали, когда обменивались взглядами, того охотничьего азарта, который охватил ее, когда она распознала в нем такого же заговорщика, как она сама, и от которого холодок пробежал по спине, того физического притяжения, что испытала она?

Опасное притяжение.

Наверняка он придет.

Должен прийти.

— Маргарита, дорогая моя, я не хотела бы прерывать ваших размышлений, но, боюсь, мне следует сказать вам, что вы ломаете пальцы. От такого обращения с перчатками лайка может испортиться, а перчатки нынче баснословно дороги, и к тому же такие манеры не подобают леди.

Это осторожное порицание, сделанное миссис Биллингз с обычной для нее кротостью в духе «смиренные унаследуют царствие земное», задело Маргариту за живое, хотя она и знала, что ее компаньонка руководствовалась добрыми побуждениями, но редко встречала понимание со стороны опекаемой ею молодой леди. Но осади Маргарита миссис Биллингз, это привело бы лишь к потоку извинений, щедро сдобренных сентенциями на тему «уравновешенные молодые девушки привлекают больше кавалеров, чем не умеющие себя вести грубиянки». Зная это, Маргарита лишь извиняюще улыбнулась старой женщине и примерно сложила руки на коленях.

— Пожалуйста, прости меня, Билли, — проговорила она нежным, кротким голосом, означавшим, как мог бы объяснить миссис Биллингз покойный отец Маргариты, что сейчас ей больше всего хотелось кого-нибудь стукнуть. — Я очень стараюсь, но, видимо, я еще нуждаюсь в твоих наставлениях, чтобы обрести светские манеры и стать настоящей леди, которой мог бы гордиться дедушка.

Миссис Биллингз потрепала Маргариту по щеке.

— Как мило с вашей стороны, дитя, вспомнить о сэре Гилберте. Я всегда говорю другим компаньонкам, глядя, как вы грациозно кружитесь в танце: эта моя подопечная наверняка затмит всех, кого я за долгие годы вывела в свет. Если, конечно, вы будете вести себя как положено. А теперь сядьте, пожалуйста, прямо, а то плечи у вас навсегда останутся сгорбленными.

— Все что угодно, лишь бы доставить тебе удовольствие, Билли, — ответила Маргарита, выпрямляясь — хотя и без того осанка у нее была прямой — и внимательно всматриваясь из-под ресниц в скопление людей у лестницы.

Черт тебя побери, Донован. Где ты? Моя танцевальная карточка почти заполнена. Или я ошиблась и тонкий намек, который я обронила сегодня днем в конторе Перри, следовало привязать к булыжнику и опустить тебе на голову? Ах, что это со мной такое творится? Позволила себе по-глупому увлечься и даже забыла о своей цели, пусть и всего лишь на один вечер.

— Добрый вечер, мисс Бальфур. Вы кого-то ищете, поэтому так внимательно вглядываетесь в людей, изо всех сил старающихся привлечь к себе внимание хозяев дома?

— Донован, — выдохнула Маргарита и быстро повернулась, успев заметить его улыбку и озорной блеск в глазах.

Это было в его духе, как она поняла, — незаметно подойти как раз в тот момент, когда она его высматривала. Он знал это, черт его побери, и осмелился подшучивать над ней.

— Я никого не ищу.

— Ну-ну, не будьте такой стыдливой. Конечно же, вы кого-то ищете. Может, я смогу вам помочь? Я только что бесстыдно покинул одну весьма настойчивую вдову, вознамерившуюся сделать меня в первом танце кавалером своей дочери — особы с необыкновенно глупой физиономией. Я сбежал от нее ради того, чтобы отдаться на милость самой прекрасной женщины в этом зале и умолять ее станцевать со мной, избавив тем самым от когтей вдовы. Если сначала от меня потребуется оказать услугу прекрасной даме, что ж, я сделаю это с радостью, хотя бы для того, чтобы увидеть ее улыбку. Итак, назовите мне имя этого негодяя, и я найду его для вас.

— Вы заставляете меня краснеть, мистер Донован, — тихо ответила Маргарита, умышленно глядя мимо него, и помахала леди Хертфорд, которая проходила мимо, опираясь на руку гусара в мундире. — И вы вынуждаете меня признаться, что меня мучает любопытство. Я вглядывалась в гостей в надежде увидеть вас, так как беспокоилась о вашем благополучии. Но теперь я вижу, что волновалась напрасно. На вас не видно ни одного ожога.