Белая королева

— Потому что между знакомством и обедом он не получил того, чего хотел! — довольно грубо произнесла я и отшвырнула платье в сторону. — А Эдуард, судя по всему, отнюдь не из тех королей, о доброте и щедрости которых слагают баллады. Цена его доброты оказалась чересчур высока для меня.

— Не может быть! Неужели он намеревался… получить тебя? — в ужасе прошептала Маргарита.

— Именно так.

— Боже мой, Елизавета! И что же ты ему ответила? Как поступила?

— Я ответила «нет». Но это было нелегко.

Мне было даже приятно, что сестра так здорово озадачена.

— Неужели он пытался принудить тебя?

— Не особенно, но пытался. Впрочем, это не имеет значения, — быстро добавила я. — Во всяком случае, я не почувствовала, что значу для него больше, чем любая другая девчонка, вышедшая на обочину дороги.

— Так, может, тебе завтра лучше остаться дома, — задумчиво протянула Маргарита, — раз он так тебя обидел. Ты можешь сослаться на плохое самочувствие. Или, если хочешь, я поговорю с мамой.

— Да нет, я пойду.

И я пожала плечами с таким видом, словно мне это совершенно безразлично.

Утром, впрочем, от моей храбрости не осталось и следа. Проведя бессонную ночь и съев на завтрак кусок говядины с хлебом, выглядела я далеко не лучшим образом и была бела как мел. И хотя Маргарита старательно натерла мне губы красной охрой, я все равно казалась изможденной и напоминала этакое «прекрасное привидение». Среди моих разодетых сестер и кузин я в своем сером платье и сером головном уборе выделялась, точно послушница среди монахинь. Зато мать, увидев меня, удовлетворенно кивнула.

— Молодец! — заключила она. — Выглядишь как настоящая леди, а не как крестьянка на ярмарке, которая вырядилась во все лучшее!

Впрочем, ее упрек, явно адресованный моим сестрам, повис в воздухе. Сестры так радовались, что им разрешили приветствовать войска, что материного недовольства чересчур яркими нарядами попросту не замечали. Мы собрались, прошли немного по дороге, ведущей в Графтон, и вскоре увидели на обочине небольшой отряд примерно в дюжину человек — то были отцовские рекруты; новоиспеченные воины стояли, широко расставив ноги, вооруженные кто дрекольем, а кто и дубинкой. Отец каждому выдал флажок с символом белой розы и несколько раз напомнил, что теперь им предстоит сражаться уже за династию Йорков, хотя раньше они, служа в пехоте, бились на стороне Ланкастеров. Теперь им против собственной воли пришлось стать перебежчиками, однако им самим это было, разумеется, совершенно безразлично: не все ли равно, какому господину хранить верность? Они были вынуждены идти на войну, потому что так приказал хозяин, хозяин их полей, домов и почти всего, что они видели вокруг себя. Хозяину принадлежала мельница, где они мололи свое зерно, пивная, куда они ходили. Некоторые из этих людей никогда не бывали за пределами хозяйских владений, так что с трудом могли представить себе некий мир, в котором слово «сквайр» означает не просто «хозяин», не просто сэр Ричард Вудвилл или же его сын-наследник. Пока мой отец являлся сторонником Ланкастеров, его люди тоже защищали интересы этой династии. Когда отец получил титул барона Риверса, для них ничего не изменилось: они по-прежнему принадлежали своему хозяину. И вот теперь он посылал их сражаться за Йорков. Ну что ж, они, как всегда, готовы сделать все, что в их силах. Им пообещали вознаграждение за участие в боях, а также — в случае гибели на поле брани — помощь их вдовам и детям. А больше им и знать ничего не нужно. Это, правда, отнюдь не делало их борцами за идею, однако, приветствуя моего отца, они радостно махали руками, торчавшими из обтрепанных рукавов, стаскивали с головы шапчонки и с оценивающей улыбкой, но ласково посматривали на моих сестер и на меня, а их жены и дети вежливо приседали и кланялись нам.

Послышались боевые позывные, и все головы дружно повернулись в ту сторону. Из-за поворота неторопливой ровной рысцой выехали первые всадники с королевскими знаменами и трубами в руках, за ними — герольды, за герольдами — личная стража короля, в центре ревущей и размахивавшей стягами колонны находился сам Эдуард.

На мгновение мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание, но пальцы моей матери крепко стиснули мой локоть, и я постаралась вернуть себе самообладание. Эдуард поднял руку, приказывая войску остановиться, и колонна замерла на месте. За первыми, довольно пестрыми рядами всадников тянулся длинный хвост хорошо вооруженных и, видимо, более опытных воинов; далее следовали рекруты, выглядевшие такими же испуганными и растерянными, как и наши новобранцы; затем тащился обоз из многочисленных повозок с продовольствием, припасами и оружием и тяжелая платформа с пушкой, в которую были впряжены четыре массивных тяжеловоза; завершала процессию беспорядочная толпа: лошади, маркитантки, шлюхи и бродяги всех мастей. Казалось, какой-то небольшой город целиком зашевелился и сдвинулся с места, но только этот маленький город был смертельно опасен, поскольку направлялся творить зло.

Король Эдуард, легко спрыгнув с коня, приблизился к моему отцу, и тот низко поклонился правителю.

— Боюсь, большего отряда мы бы собрать не сумели, ваша милость, — сказал отец. — Но мои люди поклялись, что станут верно служить вам. Не откажитесь также принять в помощь вашему делу наш небольшой дар.

Тут вперед вышла моя мать и протянула королю кошель с золотом. Эдуард взял кошель, взвесил его на ладони и от всего сердца расцеловал мою мать в обе щеки.

— Вы очень щедры! — воскликнул Эдуард. — Я никогда не забуду оказанной вами поддержки.

Затем он перевел взгляд на меня, стоявшую в окружении сестер, и мы дружно присели в реверансе. Когда я выпрямилась и осмелилась наконец поднять глаза на Эдуарда, он по-прежнему смотрел на меня. На мгновение мне показалось, что все замерло вокруг нас, погрузилось в молчание — вся эта шумная армия, все эти лошади и люди, — и на свете не осталось никого, только он и я. Совершенно не задумываясь о том, что и как я делаю, подчиняясь лишь внутреннему зову, я шагнула навстречу Эдуарду, потом сделала еще шаг и еще, прошла мимо отца и матери и остановилась прямо перед королем, так близко, что он мог бы меня поцеловать, если б захотел.

— Я не могу спать, — прошептал он так тихо, что только я одна могла его слышать. — Я больше не могу спать, не могу, не могу!

— И я не могу.

— И ты?

— Да.

— Правда?

— Да.

Эдуард глубоко вздохнул, словно испытал невероятное облегчение.

— Так это любовь? — спросил он.

— Судя по всему, да.

— И есть я ничего не могу.

— Я тоже.

— И думать ни о чем не могу — только о тебе. Второй такой встречи с тобой мне не вынести — сложно в подобном состоянии идти в бой. Я вдруг поглупел, как мальчишка. И, как мальчишка, схожу по тебе с ума. Да я просто жить без тебя не могу! И не буду — чего бы мне это ни стоило!

Я почувствовала, как жар поднимается к моему лицу, заливая его румянцем, и впервые за много дней поняла, что улыбаюсь.

— И я ни о чем не могу думать, только о вас, — промолвила я. — Ни о чем! Я даже решила, что заболела.

Колечко, напоминающее крошечную корону, вдруг стало тяжело оттягивать мой карман, головной убор больно давил на голову, но я не обращала на это внимания и ничего не замечала вокруг; я видела лишь лицо Эдуарда, ощущала у себя на щеке его теплое дыхание, вдыхала запах его коня, его кожаного седла и — с наслаждением — его собственный запах: восточных пряностей, розовой воды и юношеского пота.

— Я просто с ума схожу, — снова прошептал Эдуард.

Уголки моих губ растянулись в улыбке. Посмотрев наконец ему прямо в глаза, я тихо ответила:

— И я схожу с ума — по вам. Это чистая правда.

— Тогда выходи за меня замуж!

— Что?

— Выходи за меня замуж. Ничего другого нам, видимо, не остается.

Я нервно хихикнула.

— Вы шутите со мной, ваша милость.

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Мне кажется, я просто умру, если немедленно не получу тебя. Так ты согласна?