Скарлетт

Неожиданно дорожка вывела их на лужайку. Перед ними стоял маленький, чисто выбеленный домик с соломенной крышей и сияющими чистотой окнами. Дым, шедший из трубы, вырисовывался бледной полосой на солнечном голубом небе, а на одном из подоконников спал пушистый котенок.

— Потрясающе! Как эти домики все время остаются белыми? Или это изза дождя?

Скарлетт вспомнила, что только за вчерашний вечер раза три прошел сильный дождь. А грязь на тропинке говорила о том, что лило здесь гораздо чаще.

— Сырость, конечно, помогает немного, — с улыбкой сказал Колум. Ему было приятно, что она не жалуется на испачканную обувь и подол платья. — Но на самом деле ты приехала в такое время. Мы ремонтируем дома два раза в год: на Рождество и на Пасху. Пойдем посмотрим, не спит ли бабушка.

— Я нервничаю, — призналась Скарлетт. Действительно, неизвестно, как должен выглядеть человек, которому почти сто лет. А вдруг ее вывернет от одного взгляда на родную бабушку? Что ей тогда делать?

Скарлетт обогнула домик вслед за Колумом и подошла к крыльцу. Верхняя часть двери была открыта, но внутри ничего не было видно. Как-то странно пахло землей и чем-то кислым, отчего она сразу сморщила нос. Неужели это запах старости?

— Чувствуешь, как пахнет горящий торф? Это тепло самого сердца Ирландии. Угольный камин Молли ничто, но она гордится им потому, что он английский. Дом — это значит, что в очаге всегда горит торф. Морин рассказывала, что иногда ей снится это, и она просыпается с замирающим сердцем. Надо будет взять для нее несколько кирпичиков, когда поедем обратно в Саванну.

Скарлетт вдохнула. Да, это был чудный запах, чем-то похожий на запах дыма. Она вошла в дом вслед за Колумом через низкую дверь, часто моргая, чтобы привыкнуть к темноте.

— А, это ты, наконец, Колум О'Хара. А что здесь делает Молли, если Бриди обещала, что приедет дочка моего Джералда?

Голос ее был тонким и сварливым, но не слабым и не надломленным. Чувство облегчения и спокойствия охватило Скарлетт. Это просто папина мама, о которой он так много рассказывал.

Она отпихнула назад Колума и опустилась на колени подле старушки, которая сидела в деревянном кресле у очага.

— Я дочка Джералда, бабушка. Он назвал меня в вашу честь Кэти-Скарлетт.

Старая Кэти-Скарлетт была маленькой и смуглой. Почти за сто лет кожа ее потемнела от солнца, ветра и дождей. Лицо стало круглым и сморщенным, как пожухлое яблоко. Но выцветшие голубые глаза оставались чистыми и ясными. Края синей шали, лежавшей на ее плечах, падали на колени, а совершенно белые волосы были прикрыты красной вязаной шапочкой.

— Дай-ка взглянуть на тебя, девочка, — сказала она, и ее сухие морщинистые пальцы приподняли Скарлетт за подбородок. — Клянусь всеми святыми, он говорил правду! У тебя глаза зеленые, как у кошки, — она торопливо перекрестилась. — Хотелось бы мне знать, откуда они взялись такие. А я-то думала, Джералд был пьян, когда писал мне все это вранье. Скажи мне, юная Кэти-Скарлетт, что, твоя дорогая мамочка была шлюхой?!

Скарлетт рассмеялась:

— Ну что вы, бабушка, она была святой!

— Да ну?! И мой Джералд на ней женился? Удивительно. А может то, что она имела несчастье выйти за него замуж, и сделало ее святой? Скажи, он до конца своих дней оставался таким же вздорным сумасбродом? Успокой. Господи, душу его…

— Боюсь, что так, бабушка.

Старуха оттолкнула ее.

— Она боится! Благодари Бога! Я молилась, чтобы Америка не сломала его. Колум, поставь за меня свечку в благодарность Господу.

— Конечно, — ответил Колум.

Она снова пристально вгляделась в лицо Скарлетт своими не по-старчески проницательными глазами.

— Я знаю, ты не хотела меня обидеть. Кэти-Скарлетт, я прощаю тебя, — глаза ее неожиданно вспыхнули, и маленькие сморщенные губы расправились в нежной, щемящей сердце улыбке, обнажая розовые десны, на которых не было ни одного зуба. — Я прикажу поставить еще одну свечу за то, что мне довелось увидеть тебя, прежде чем сойду в могилу.

Глаза Скарлетт наполнились слезами:

— Благодарю вас, бабушка.

— Не за что, не за что, — ответила старая Кэти-Скарлетт. — Уведи ее, Колум, я теперь могу быть спокойна.

Она закрыла глаза и уронила голову на покрытую шалью грудь.

Колум тронул Скарлетт за плечо:

— Пойдем.

Кэтлин выбежала из открытой двери, и куры во дворе бросились, кудахча врассыпную.

— Добро пожаловать, Скарлетт, — весело крикнула она, — чайник кипит, и свежие булочки поджидают вас!

Скарлетт изумилась перемене, происшедшей с Кэтлин. Она выглядела очень счастливой и здоровой. На ней была коричневая юбка по щиколотку, один край был поднят и заткнут за домотканый передник, повязанный вокруг талии так, что виднелись голубая и желтая нижние юбки. Хотя Скарлетт сама никогда не ходила в доме в халате, она удивилась, почему Кэтлин босиком и без чулок, которые ей так хотелось купить.

Скарлетт подумывала попросить Кэтлин, чтобы та побыла с ней у Молли. Она могла бы потерпеть и смириться со своей неприязнью к сестре дней на десять. Скарлетт понимала, что Кэтлин очень нужна ей. У Молли была служанка, выполняющая также обязанности горничной, но она совершенно не умела укладывать волосы. Но теперь это была другая Кэтлин, такая счастливая и уверенная в себе, что она ни за что не согласится прислуживать. Она подавила вздох и прошла в дом.

Он был таким маленьким! Больше, конечно, чем дом бабушки, но все же слишком маленький для семьи. Где же они все спят? Входная дверь вела прямо в кухню, которая была раза в два больше кухни в маленьком домике и во столько же меньше спальни Скарлетт в Атланте. Самым заметным предметом в комнате был очаг: большой и каменный, он располагался у правой стены. Слева от него поднималась крутая деревянная лестница с перилами, дверь от нее вела в другую комнату.

— Подвинь стул к огню, — посоветовала Кэтлин. Прямо на каменном полу очага низким пламенем горел торф. Такими же камнями был выложен весь пол в кухне. Все кругом было вымыто и начищено до блеска, и запах мыла смешивался с острым ароматом горящего торфа.

«О Господи! — подумала Скарлетт. — Моя семья действительно бедна. Но почему, почему Кэтлин так рвалась вернуться сюда?!»

Она через силу улыбнулась и села в резное деревянное кресло, которое Кэтлин придвинула к очагу.

Только потом, позже Скарлетт поняла, почему роскошная жизнь в Саванне не могла заменить Кэтлин маленького домика с соломенной крышей. О'Хара создали в Саванне Нечто вроде островка счастья, который был заселен только ими и воспроизводил ту жизнь, которую они знали когда-то в Ирландии. Здесь же все было изначальным и подлинным.

Кто-нибудь постоянно заглядывал в открытую дверь, восклицая: «Ну надо же, да тут все в сборе!» Затем их приглашали зайти и «посидеть у огня». Старики и дети, женщины и мужчины заходили один за другим, иногда по двое, по трое. Музыкальные ирландские голоса приветствовали Скарлетт, поздравляли Кэтлин с возвращением домой так тепло и сердечно, что обе были тронуты до глубины души. Это было небо и земля по сравнению с тем миром формальностей, где все покупалось и продавалось и к которому так привыкла Скарлетт. Люди так просто говорили, кем они ей приходятся, рассказывали об отце, вспоминали истории прежних времен, которые передаются из поколения в поколение.

Она словно видела Джералда О'Хара здесь, среди сидящих вокруг огня, узнавала его лицо, слышала его голос.

«Будто папа сам здесь, — подумала Скарлетт. — Я могу видеть, каким он был здесь в молодости».

Ей рассказали все городские и деревенские сплетни: кто куда пошел, кто что сказал и так далее…

Скарлетт казалось, будто всю жизнь она знакома и с кузнецом, и со священником, и с хозяином пивной, и с этой женщиной, у которой курица несет яйца с двумя желтками. В дверном проеме появилась лысая голова отца Донахера. Скарлетт показалось это вполне естественным, а когда он вошел, она поймала себя на том, что вместе со всеми украдкой глянула, заштопана ли дырка на сутане, которая вечно рвется, цепляясь за острый угол церковных ворот.