Несущая свет. Том 1

— А разве у нас есть заложники?

— Да, они находятся в крепости Аргенторат. Их захватил еще мой отец. Среди заложников — три старшие дочери сестры Бальдемара, а также малолетние племянники двух более мелких германских вождей.

— Довольно странный состав заложников, должен сказать тебе.

— Ничего странного. У этого народа главное родство прослеживается по женской линии. Целью моего отца было — путем захвата прямых наследников самых могущественных родов спровоцировать междоусобные войны за родовое наследство. Когда же ты отпустишь этих заложников, я заключу с Бальдемаром новый договор, главными пунктами которого будут следующие: переправляться через Рейн можно только в местах расположения римских войск, а наши дозорные башни устанавливаются на территории не дальше долины Веттерау. Прекрати забирать принудительным образом германских юношей в римскую армию. И, наконец, я бы на твоем месте послал несколько легионов в глубь их территории, в святилище на реке Липпе, чтобы захватить там пророчицу по имени Веледа, живущую в высокой башне. Ее надо доставить в качестве заложницы в Рим. Приняв все эти меры, ты избежишь войны.

— Ну хорошо… Все это куда ни шло, за исключением договора с Бальдемаром. В отношении этого вождя у нас существуют совсем другие планы, — произнес Веспасиан задумчиво, и Марк Юлиан сначала не придал этим словам особого значения. Слишком многие пытались заманить Бальдемара в ловушку и потерпели поражение. Поэтому Марк Юлиан расценил слова Императора как простое пожелание. — Ты действительно думаешь, что захват в плен этой самой Веледы произведет на варваров такое чудесное воздействие?

— Да, для германских племен она — живое божество. Она в течение многих лет внушает им, что земли Галлии по праву принадлежат им, и призывает их своей священной властью следовать только за Бальдемаром. Вообще-то «Веледа» — не имя, а звание священной жрицы. Слово, близкое родственному галльскому слову, означающему «Видеть». Она, таким образом, — Та, Которая Видит; германцы верят, что она видит истинную суть вещей… Однако я не хочу наскучить тебе всеми этими подробностями. Единственное, что я хочу подчеркнуть еще раз — когда мы ее схватим, германцы вынуждены будут подыскать на это место другую достойную жрицу.

— Пожалуй, стоит рискнуть — та жрица, которая придет ей на смену, уже не будет окружена таким ореолом таинственности, а вместе с этим уже не будет пользоваться таким безграничным влиянием. А когда придет весна, и племя лишится Бальдемара…

— Прости, но я не могу не задать тебе вопрос: почему ты так уверен, что человек, которого мой отец не мог поймать в течение десяти лет, вдруг запросто именно сейчас попадет в одну из наших ловушек.

— А, я совсем забыл сказать тебе об этом! Среди хаттов нашелся предатель, предложивший нам свои услуги. Этого человека Бальдемар, по-видимому, в прошлом смертельно оскорбил. Он заявил, что является сыном Видо — впрочем, так заявляют о себе многие предатели. Его имя невозможно произнести, что-то вроде — Одб… Од…

— Одберт! Он действительно сын Видо, и у нас нет никаких данных о том, что он погиб, — произнес Марк Юлиан и внутри у него почему-то все похолодело. Император был прав, на этот раз ловушка действительно могла сработать, потому что раньше не находилось ни одного предателя, который так открыто предлагал бы свои услуги, надеясь рассчитаться с Бальдемаром.

— Вот и отлично, — продолжал Веспасиан. — Ты несомненно знаешь из донесений отца о том, что Бальдемар ежегодно предпринимает пешее паломничество в одну дальнюю Священную Рощу, чтобы принести там свои жертвы богам. Он ходит туда совершенно один и без оружия во время местной весенней оргии, когда все дикари поголовно напиваются и веселятся до упаду. Как это она называется? — Веспасиан взял один из военных рапортов, лежавших на столе, и поднес его ближе к огню лампы. — Аст… Эст…

— Астура, так по крайней мере называют этот праздник некоторые германские племена, а другие называют его Истрэ или Эстрэ. Этот день считается у них самым священным в году. Странным образом он во многом похож на наш ритуальный праздник Хиларий. Моему отцу так и не удалось отыскать их общие корни.

— Понятно. Так вот слушай дальше, этот сын Видо узнал о ежегодных паломничествах Бальдемара и сразу же поспешил в крепость Могонтиак, чтобы сообщить обо всем тамошнему новому Военному Правителю. Поэтому в нынешнем году Бальдемар будет приносить свои жертвы не один — с ним будет праздновать этот священный праздник целая когорта Римской конницы!

«Почему эта новость пронзила меня такой болью и наполнила мое сердце грустью? — думал Марк Юлиан, удивляясь сам себе. — Неужели это чары амулета, неужели этот маленький мешочек с землей так воспламеняет мою кровь?»

— Мне это не нравится, — внезапно произнес Марк Юлиан более резко и твердо, чем намеревался это сделать. — Бальдемар честный и достойный противник, он никогда не нарушает заключенные с нами договоры. Он возвращает нам многих пленников целыми и невредимыми. Этот вождь сражается по существу за благородное дело — он отстаивает землю своего народа. Поэтому, я считаю, он заслуживает более достойной участи: его следует захватить в плен и позволить ему окончить свои годы в заключении.

В какой-то момент Императору показалось, что боги взвешивают его душу на весах. Ему почудилось также, что холодный ясный взгляд Юлиана как бы снимает с него все наносное, все приобретенное годами житейского опыта. И в этот момент они уже были не Императором и подданным, а простыми людьми, равными перед бесстрастным ликом богини Судьбы, равными во всем, за исключением одного: Юлиан обладал более пылкой душой.

— Это порочный план, который с гневом отвергла бы богиня Немезида, план недостойный нас, римлян, — добавил Марк Юлиан твердо и решительно. — Отмени его, оставь Бальдемару жизнь.

Марк Юлиан заметил промелькнувшую в глазах Императора тень обиды и сразу же умолк. «Я неисправимый дурак. Но Эндимион во мне умолкнет только тогда, когда его положат на погребальный костер», — подумал Марк. Наступила долгая неловкая пауза. В течение нескольких минут Веспасиан сидел в полной задумчивости, а затем вдруг слабая улыбка тронула уголки его губ: он решил отнестись к этим безрассудным словам своего подданного как к вздорному предложению, высказанному, впрочем, без злого умысла.

— Если бы я мог, я бы устроил так, чтобы он умер на поле битвы, — сказал, наконец, Император, но слова его прозвучали как-то очень неубедительно. — На этот раз я посмотрю на твои слишком вольные речи сквозь пальцы.

Сказав это, Веспасиан медленно налил себе вина, а затем добавил воды в видавшую виды серебряную чашу.

— Существует еще одно очень странное обстоятельство, которое я упустил, — продолжал Император с таким видом, будто сразу же забыл о только что возникшем между ними отчуждении. — Донесения за этот месяц, пришедшие из крепости Ветера, сообщают о появлении отряда хаттских варваров, состоящего из лучших дружинников Бальдемара; во главе его стоит «Ганна» — «ганнами» германцы называют своих священных женщин, которые в отличии от Священных Жриц — пророчиц — носят оружие. Этот отряд сжигает наши форты и дозорные башни по линии реки Майн — эти форты заново отстроены всего лишь несколько месяцев назад. Отряд воюет даже зимой — что необычно для германцев. Но особую тревогу вызывает тот факт, что эти хатты захватили три малые катапульты из тех, которые называют скорпионами. И мы не обнаружили их, как это бывает обычно, под сенью священных рощ, где германцы оставляют военные трофеи.

— Значит, они унесли их в глубь своей территории. То, что ты имеешь в виду, совершенно немыслимо. Наше оружие представляется им нечистым и способным осквернить их. Никогда в жизни они не станут использовать его в бою.

— Мы располагаем другими сведениями. Наши шпионы докладывают, что один из плененных хаттами римских легионеров стал подлым изменником и посвятил варваров в секреты нашей тактики и оружия. Не вижу, что может помешать этому негодяю объяснить вражеским воинам принципы действия таких катапульт?