Хозяин Вороньего мыса

– Здесь скудный свет и я ничего не могу разглядеть, а пока я тебя не отмыл, цвет твоих волос может с тем же успехом быть и зеленым. Значит, ты рыжая. Мне этот цвет не по душе. У нас нет женщин с такими волосами.

, – А мне что за печаль, викинг?

Меррик широко ухмыльнулся, по-прежнему не отрывая глаз от затылка девушки.

– Чересчур яркий оттенок для женщины, вызывающий, я бы даже сказал, дикий. Нет, мне рыжие не нравятся. Почему ты назвала меня викингом?

" – Ты же сам сказал, что из Норвегии. Ты что, собственных слов не помнишь? И потом, у тебя волосы русые, а глаза голубые, ты крупнее мужчин, встречавшихся мне в других странах. Все викинги похожи друг на друга, все они такие же огромные, ты ничем не отличаешься от своих сородичей: самый настоящий викинг.

Меррик расхохотался:

– А в твоих местах у всех женщин рыжие волосы, и столь темные, что ночью они кажутся черными?

– Нет.

– Так я и думал. И не у всех женщин в твоем краю кожа белая-белая, словно свежевыпавший снег у нас в Вестфольде, а?

– Не у всех, но кое у кого – да, стоит лишь присмотреться, только вам, викингам, не до того, когда вы устраиваете очередной набег, убиваете и крадете все, что попадется вам под руку, в том числе и людей. Меррик пропустил упрек мимо ушей и ответил:

– Значит, ты не похожа даже на людей своего племени. Мне следовало догадаться об этом. Рыжие волосы и ярко-белая кожа – разве это не проклятие, которое христианский бес насылает на женщину, не кара божья?

– Боги и бесы тут ни при чем, – сказала она, и в ее голосе вновь послышалась боль, тупая усталость и что-то еще – Меррику показалось: это ненависть, приглушенная, затаившаяся, но настолько сроднившаяся с душой Ларен, что она не покинет ее до самой смерти.

Меррик опять нахмурился и спросил уже серьезно:

– Хлеба еще хочешь?

– Нет, но Таби всегда голоден, ему нужно есть больше, чем мне. Он наверняка будет рад хлебу.

– Клив присмотрит за мальчиком, они оба, он и Олег – тот человек, которого ты укусила, – позаботятся о нем. Они будут пичкать его, пока не раскормят, как индюка. Еды хватит и ему и тебе, голодать вы не будете.

– А потом ты продашь его?

– Вряд ли я выручу много денег за Таби. – Меррик отвечал мягко, хотя он уже почувствовал обиду. Почему она не верит ему? Он только что спас ей жизнь. – Маленький мальчик стоит дешево. Однако, возможно, и вправду имеет смысл его продать.

– Я заплачу тебе выкуп за нас. И за Клива тоже.

– Где же ты припрятала серебро? – усмехнулся он. – По-моему, я вымыл тебя на совесть, а сокровища не обнаружил. Ларен застыла.

– Ты и себя выкупишь?

– Да, я заплачу за нас троих. Меррик рассмеялся, дивясь ее отваге:

– Ты лежишь тут, распластавшись на брюхе, у тебя нет ни одной тряпки, которой ты могла бы укрыться, кроме того, что дал тебе я и мои люди. Я набил едой твой тощий живот. Все, что у тебя есть сейчас.., даже чистые волосы и чистая кожа получены от меня. Без меня ты бы не смогла вернуться к Таби. Хоть бы научилась держать язык за зубами, тебе же будет лучше.

Ларен надолго умолкла. Меррик поднялся, вышел из шатра, выплеснул грязную воду и вышвырнул лохмотья Ларен. Небось даже лесные звери не польстятся на вонючие тряпки. Вернувшись, Меррик вытянулся на спине рядом с девушкой, задул свечу, и палатка погрузилась во тьму.

– Ты прав, – сказала она и больше ничего не добавила, отвернулась от Меррика и заснула.

Меррик не мог уснуть до самого рассвета. Прав – насчет чего? Или она согласилась, что ей и в самом деле стоит иногда придерживать свой длинный язык? Меррик очень сомневался, что Ларен это под силу.

Олег окликнул его:

– Меррик, Эллер что-то учуял!

Меррик полностью полагался на чуткий нос Эллера. Через мгновение гребцы уже спешили со всеми своими пожитками к ладье. Меррик натянул штаны на худые ноги девушки, продел голову Ларен в рубаху и понес ее к судну на руках. Еще минута, и мужчины уже выталкивали ладью на стремнину, запрыгивали в нее через борт. Полсотни дикарей выбежали на узкую отмель, вопя, потрясая копьями и обломками скал. Одно копье, просвистев в воздухе, воткнулось в деревянную скамью, едва не задев старого Фиррена, но тот даже не шелохнулся, не отнял руки от кормила.

– Вот как, – только и буркнул он, сплюнув через борт в сторону берега.

– Можно одних перебить, а других захватить в плен, – размечтался Олег.

– Много пользы от таких рабов! – возразил Меррик. – Почти всех придется убить, никто не захочет покупать таких дикарей.

Олег прикрыл глаза рукой от слепившего его солнца:

– Пожалуй, ты говоришь верно.

Тут Таби сбоку подобрался к Олегу и уставился на викинга невинными детскими глазами. Меррик наблюдал, как странно меняется выражение лица Олега. Наконец его старый друг вздохнул и усадил малыша себе на колени. Оборвав беседу, Олег склонился над веслом.

Вскоре вопли затихли, и низкорослые человечки в звериных шкурах, скакавшие на берегу, оравшие, изрыгавшие проклятия на неведомом наречии, скрылись из виду.

Меррик поглядел на девушку. Она крепко спала и не очнулась даже тогда, когда Меррик торопливо одел ее, перебросил через плечо и бегом отнес в лодку. У нее такая белая кожа, солнце, наверное, обжигает ее. Меррик нагнулся Над Ларен, пытаясь укрыть девушку своей тенью, но это, конечно, вряд ли поможет.

Клив молча протянул Меррику некое сооружение из деревянного кольца и старой рубахи – чтобы прикрыть голову Ларен.

Когда Ларен открыла глаза, Меррик уже держал хлеб наготове. Секунду назад она еще спала, и вот уже глядит на него, не шевелясь, не произнося ни звука.

– Ты как себя чувствуешь?

– Чистенькой.

– Еще бы, – ухмыльнулся он. – Помнишь, как я тебя отмывал?

Она кивнула. Меррик знал, что очень скоро услышит от Ларен в ответ по этому поводу еще какие-нибудь резкие, ехидные слова. Нет уж, придерживать свой язык она не станет. Меррик поспешно оторвал кусок лепешки и запихал его в приоткрытый рот Ларен.

– Я рад, что ты выжила, – сказал он, следя, как она жует. На лице Ларен отражалось блаженство, она даже прикрыла глаза.

Жаль, что лепешка уже черствая, хотя, судя по выражению лица девушки, этого не скажешь.

Меррик кормил се до тех пор, пока она не сказала:

– Больше не хочу. Даже странно, но я не могу проглотить ни единого кусочка, – Ларен вздохнула. – Я так долго голодала. Плотно набитое брюхо – это очень здорово. Спасибо тебе.

– На здоровье, – ответил он. – Хочешь еще поспать?

– Нет.

– Тогда прикрой глаза, потому что я собираюсь еще раз осмотреть твою спину и, возможно, снова вымыть тебя.

Ларен сердито посмотрела на него. Меррик знал, что она предпочла бы воспротивиться этой процедуре, но все же превозмогла себя и крепко сжала зубы. Чему-то она уже научилась. “Впрочем, – подумал Меррик, – стойкости этой девушке не занимать, иначе она бы не уцелела за годы рабства”.

Меррик бережно перевернул Ларен на живот, уложив ее к себе на колени, высоко задрал рубаху. Оглянувшись, он убедился, что все люди сидят на веслах и никто не смотрит в его сторону. Зачерпнув воду из реки, Меррик взялся за дело. Самодельный головной убор свалился с макушки Ларен, но Меррик не стал подбирать его.

Как мог кто-то принимать ее за мальчишку? Волосы, рыжие, словно закат по осени над Вестфольдом, яркие, точно отрез алого шелка, который Меррику не удалось сторговать в Багдаде два года назад, неровными, обрубленными кудряшками вились вокруг лица и ниспадали на шею. “Хорошенькое личико, и совсем не мальчишеское”, – усмехнулся Меррик. Но очень уж она тощая! Он все еще опасался, что девушка может умереть, не только из-за порки, полученной от Траско, а просто от истощения.

Вымыв Ларен спину, Меррик снова укрыл ее плащом Эллера, и девушка заснула. Меррик переложил ее на руки Кливу, а сам начал грести. Он чувствовал беспокойную потребность в движении. Таби по-прежнему сидел на коленях у Олега, и, взглянув на него, Меррик опять увидел на лице ребенка страх, хотя и немного приглушенный, и ему опять страстно захотелось прижать малыша к себе и оградить его от всех бед. С трудом улыбнувшись, Меррик проговорил: