Невеста маркиза

– Мужчины всегда много пьют. – Симона вздохнула.

– Да, но пьяниц-пэров обычно не находят мертвыми вместе с детьми, а у отца Тристана и у его старшего сына было прострелено сердце. Дознание показало, что речь шла об убийстве и самоубийстве. Титул перешел к следующему сыну, Джеймсу, человеку, увлекающемуся изящными искусствами, но в скором времени он бросился в Темзу.

– Все это очень трагично, – признала Симона, – однако, на мой взгляд, это говорит не столько о безумии, сколько о том, что у членов этой семьи денег всегда было больше, чем здравого смысла.

– Вот и нынешний лорд Локвуд такой же.

Теряя терпение, Симона все же сумела изобразить улыбку.

– Эммалина определенно не безумна, и в поведении Тристана я не заметила ничего, что указывало бы на это несчастье.

– Все же я считаю…

– Что ошибки и глупости родителей не всегда наследуются детьми, верно?

Хейвуд закашлялся и нервно оттянул пальцем накрахмаленный воротничок сорочки.

– Я хотел сказать вовсе не это!

– Нет, – печально заявила Симона, – именно это.

– Но…

– Чудесный был вечер, правда? – перебила спутника Симона, когда карета повернула на подъездную аллею. – Конечно, если не считать этого ужасного пожара. Надеюсь, светские увеселения не отменят на время траура?

– Я тоже надеюсь.

– Да? Это еще почему? Ты заранее раздал много приглашений на танцы, верно?

Хейвуд вздохнул.

– Лорд Локвуд не может считаться соискателем твоей руки, потому что тебе надо выйти замуж за кого-то более надежного, а такого человека можно найти только во время сезона.

Симона неожиданно хихикнула. Тристан не был искателем руки – он был соблазнителем. Не желая дальше обсуждать эту тему, она сказала как можно мягче:

– Сомневаюсь, чтобы законодатели светских развлечений стали советоваться в этом вопросе с тобой или со мной, так что мы сможем только с покорностью принять их решение.

Хейвуд уже собирался что-то ответить, но в этот момент карета остановилась, и лакей открыл дверцу, избавив Симону от продолжения разговора. Продолжая кутаться во фрак Тристана, она спрыгнула на плиты двора, а потом, обернувшись, подождала Хейвуда.

– Надеюсь, что плечо не помешает тебе уснуть, – сказала она, поднимаясь по каменным ступенькам. – К счастью, с тобой не случилось ничего более опасного…

– Зато теперь дамы целый год будут выражать мне свое сочувствие. – Хейвуд в первый раз за весь день улыбнулся по-настоящему.

Ну конечно! Неудивительно, что он распознал тайные побуждения Тристана Таунсенда! Волки обычно неплохо чуют появление себе подобной твари.

В холле Симона поцеловала Хейвуда в теку.

– Доброй ночи, сладких снов.

– И тебе. Но смотри, чтобы в твоих снах не было никаких непристойных мужчин!

– Ну что ты, Хейвуд, конечно, нет!

Поднимаясь наверх в свою комнату, Симона думала о своей печальной участи. Каждая минута ее бодрствования была отдана ожиданию очередного вмешательства в ее жизнь. Сделай то, сделай это, и, ради всего святого, не делай вот этого. Список запретов был бесконечным, и, казалось, что все уверены: судьба Британской империи зависит от ее способности запомнить этот список и жить в соответствии с ним.

Не то чтобы меньшее количество правил существовало для тех, кто не был возвышен до статуса дочери умершего герцога, мысленно признала она, закрывая за собой дверь спальни; просто правила, предназначенные этим людям, были значительно более разумными. Если кто-то их игнорировал, то почти ничем не рисковал, что в целом делало ограничения значительно менее раздражающими.

Вздохнув, Симона скинула туфли и сняла с плеч фрак Тристана. Ее сразу окружил пряный, с оттенком чего-то глубокого, и лесного аромат с едва заметной ноткой солнечного света.

Поднеся фрак к лицу, Симона уткнулась в теплую шелковую подкладку и глубоко вдохнула запах Тристана Таунсенда. Затем она подняла голову и стала внимательно рассматривать черную шелковую ткань, отчего ее брови сосредоточенно сдвинулись. Невозможно было пересчитать тех мужчин, которых она повидала на протяжении своих двадцати лет – мужчин самых разных классов и обладавших всеми мыслимыми пороками и достоинствами. Одни были красивы, другие нет. Некоторые были явно развращены и являли собой физическую угрозу, тогда как другие вызывали вопрос вроде: «Боже, неужели ему разрешают ходить всюду без присмотра?» Но ни разу ни один из них не заинтересовал ее лично, так чтобы…

Симона грустно улыбнулась. Ни один из них не заставил ее сердце дрогнуть, как сделал это Тристан Таунсенд. Конечно, она никогда и ни за что не признается ему в этом, ведь если дать Тристану хоть крошку поощрения, он будет вести себя еще более смело.

Отложив в сторону фрак, Симона призналась себе, что при мысли о такой возможности ее сердце начинает биться быстрее, а на душе становится невероятно приятно и сладостно. Опасность крылась именно в том, насколько ей нравится это ощущение. Разумом Симона понимала, что ей следует держаться от Таунсенда подальше: он настоящий повеса, и вокруг него обязательно возникает скандал. Но ведь разумом она понимает и то, что ей не следует ездить верхом на норовистых конях, однако все равно это делает, не так ли?

А вот оседлать Тристана Таунсенда… Симона выгнула бровь и расстегнула лиф испорченного бального платья, одновременно испытывая изумление и любопытство из-за того, насколько ясно и в каких подробностях может представить себе эту картину. Проведя детство в борделях, она всегда воспринимала половой акт как весьма заурядный и в целом неинтересный факт жизни. И конечно, она не могла даже вообразить, что сама будет участвовать в совокуплении.

Теперь же она неожиданно смогла представить себе, насколько безмерно приятным это будет с Тристаном Таунсендом…

Однако все знают, что хорошие девушки и добродетельные женщины не получают наслаждения от совокупления. Учителя Симоны немало потрудились, внушая ей, что она должна будет выйти замуж ради денег и высокого положения в обществе, а затем безропотно выполнять свой долг на супружеском ложе. Поскольку иногда легче плыть по течению, Симона всегда кивала, позволяя всем думать, что она действительно собирается выйти замуж и что, выйдя замуж, будет вести себя так, как этого от нее требует общество. Мысль о браке по-прежнему не казалась ей привлекательной, но вот возможность смять простыни с Тристаном…

Симона упала на постель и устремила взгляд в потолок, пытаясь понять, насколько громкий скандал готовы будут стерпеть Каролин и Дрейтон.

Глава 4

Перебросив фрак Тристана через руку, Симона ожидала в гостиной; она надеялась, что дворецкий быстро сможет найти Эмми, а что касается самой гостиной… У нее дома гостиная нашептывала очень утонченные и довольно веселые слова приветствия явившимся с визитом; а вот гостиная Таунсендов не шептала и не приветствовала; она скорее кричала, и смысл этого крика был очень ясным: «У нас есть деньги, очень, очень много денег!»

Рассматривая изящные белые стулья с золотыми резными украшениями и сиденьями с пестрой обивкой, Симона готова была признать, что они выглядят весьма внушительно. К сожалению, усилия, потраченные на приобретение и демонстрацию всех этих предметов обстановки, пропадали даром в отношении таких людей, как она. Вот если бы матушке Эмми пришло в голову повесить над камином норманнский щит или пару старинных шотландских палашей… Но, увы, вкусы и интересы бывают разными.

– Симона! Какой приятный сюрприз!

Услышав радостный вопль Эммалины, Симона повернулась к дверям гостиной. Эмми улыбалась и, похоже, не замечала огромных красных пятен, покрывавших всю переднюю часть ее белого фартука.

Симона быстро оглядела пятна и кивком указала на руку подруги:

– Ты, кажется, порезалась, Эмми…

Эммалина подняла руку.

– Нет, это краска. Я в оранжерее прилагаю все силы к тому, чтобы выработать главные умения, которые положено иметь настоящей леди, но, к счастью, ты пришла, чтобы спасти меня.