Певцы Гимнов с Бонд-Стрит

Что ж, он сам напросился. Теперь он даже не сможет утешиться презрительным убеждением, что она пыталась завлечь его в брачную ловушку.

– Напротив, милая, это – все. Но я не стану больше отнимать у вас время. Я вижу, что вас нельзя ни убедить, ни соблазнить. Благодарю вас, что позволили сыну поделиться своим талантом со мной и моими гостями. Я никогда не забуду этот вечер.

– Я тоже, – тихо сказала она.

"Я тоже. Я тоже". Эти слова звучали в его голове весь остаток долгого вечера после того, как она с детьми уехала, и остаток еще более длинной ночи. Они отдавались в его мозгу все последующее утро, даже когда он послал записку Люси, чтобы ждала его после обеда.

Он не поехал к Люси. Вместо этого он отправился за покупками. Лично. На Бонд-стрит.

К концу сочельника Фанни чувствовала себя смертельно подавленной. Не помогало даже напоминание себе о том, что она не лучше бы себя чувствовала, если бы отправилась за город с Джоном и Мерси. Все дело было в том, что за городом она ожидала ощущения подавленности. Она мечтала о настоящем Рождестве, с собственным домом, детьми и церковью, где ничего не отвлекало бы их от воспоминания об истинном значении всего этого и ощущения мира и благодати, которые должны были быть неотъемлемой частью этого времени года.

Мечта сбылась, и это не принесло ей удовлетворения.

Погода была пасмурной, с тяжелыми серыми тучами и леденящим ветром. Она никоим образом не могла поднять ее настроения.

Мэттью страдал от последствий своего вчерашнего успеха. Он был апатичным, чуть что начинал хныкать и то и дело спрашивал, придет ли снова к ним лорд Хит. Она ответила, что нет.

Кэти была необычно притихшей. Ее дважды пожурили – сначала няня, а потом сама Фанни – за то, что она сосала большой палец. Она ничего не сказала и тогда, когда ей напомнили, что до Рождества осталось поспать всего одну ночь, лишь широко распахнула глаза, хотя ее мать не знала, было ли это от радости или от разочарования, что в этом году она не будет окружена другими детьми.

Фанни никак не могла начать что-либо делать. Она потратила гораздо больше времени, чем было нужно, на украшение дома, однако даже после завершения не была удовлетворена тем, как была передана рождественская атмосфера. Она не раз спускалась по пустякам на кухню, чтобы якобы удостовериться, что вся рождественская выпечка будет готова к сроку. Но даже запах рождественского пудинга и сладких пирожков с начинкой из изюма и миндаля не мог возродить ту старую магию, которой всегда было Рождество.

С ужасающим чувством неловкости к ней пришли воспоминания. Она позволила ему засунуть язык в свой рот. Кто-нибудь когда-нибудь позволял такому случиться? Она позволила ему обнажить ее грудь и касаться ее руками. Она позволила его рукам опуститься ниже ее талии и прижать себя к нему. Его собственный отклик на происходящее невозможно было не заметить.

Они находились посреди коридора. Любой из гостей или слуг мог появиться в тот момент. Кто-нибудь из детей мог выйти из спальни.

Она глубоко презирала этого человека.

Он был очень уважаем в музыкальном мире и, распознав в Мэттью талант, отнесся к нему с уважением и чем-то похожим на благоговение. Он не позволил своим гостям лестью заставить ее сына спеть еще раз и разрешил Кэти забраться к нему на колени и разглядывать его.

Этого человека она желала больше, чем считала возможным желать мужчину. Она сгорала от желания. Она почти отчаянно нуждалась в том, чтобы открыться ему, принять его семя глубоко внутрь себя.

Он сказал, что им будет хорошо. Конечно, это было бы хорошо. Это стало бы самым восхитительным опытом в ее жизни. Какая-то ее часть всю ночь и весь день проклинала ее за то, что ей не хватило смелости остаться с ним, как он предлагал. Разве от этого был бы вред?

Вред был бы в том, что она станет любовницей повесы. Вред был бы в зарождающемся чувстве, которое он бы поддерживал только до тех пор, пока не устанет от нее. Вред был бы во вступлении во внебрачную связь с мужчиной под одной крышей с ее спящими детьми. Вред был бы в предпочтении физического удовольствия нравственности и обычному здравому смыслу.

Она могла продолжать этот список до бесконечности. Вред был бы катастрофическим. Она просто не была создана для мимолетных интрижек.

Она ненавидела его. И свою детскость, оттого что испытывала такое иррациональное чувство.

Этим вечером церковная служба по случаю сочельника была очень красивой. Это была не самая популярная церковь в Лондоне, Фанни выбрала ее именно по этой причине. И она была не слишком многолюдной, так как многие прихожане уехали на праздники. Но в ней возникало ощущение, что находишься среди верных друзей, а доброта викария в значительной степени компенсировала утомительность его проповеди. Она вспомнила, как хор прихожан пел святочные гимны прошлым вечером, не всегда попадая в такт, но зато искренне, и как они обеспечили странно трогательное завершение для концерта профессиональных исполнителей.

После окончания службы все стали хвалить Мэттью и суетиться вокруг полусонной Кэти, прислонившейся к материнскому плечу.

– А что ты попросила на Рождество? – спросил ее викарий веселым голосом, которым обычно разговаривал с детьми и стариками.

Но Кэти отказалась говорить.

– Это секрет, – сказала она прежде, чем большой палец оказался у нее во рту. Фанни не стала ее ругать, а викарий и другие прихожане, слышавшие это, сердечно рассмеялись.

Поздно ночью Фанни стояла у окна своей спальни, расчесывая волосы и глядя в ночь, которая была светлой почти как день. Она решила, что должна постараться быть завтра более веселой. Ради детей она должна быть веселой. Она поступила очень эгоистично, оставив их в городском доме. Она обязана сделать их счастливыми.

Щетка замерла в ее руке, и Фанни едва заметно улыбнулась. По странной иронии пошел снег. В рождественское утро или близко к тому, полночи еще не было. В Рождество снег не шел никогда. Все надеялись на это и даже убеждали себя, что это произойдет. Но обычно снег шел накануне, когда люди пытались доехать туда, где собирались праздновать, или сразу после Рождества, когда все пытались вернуться домой. Или снега вообще не было. Зимние осадки обычно выпадали в виде холодного дождя. Однако в само Рождество снега никогда не было.

За исключением этого года, когда она с детьми застряла в городе. Они могли бы находиться за городом, где завтра у них был бы целый парк, чтобы резвиться в снегу. Но по ее вине они остались в Лондоне.

Возможно, это ни к чему не приведет, думала она, плотно задернув шторы и потушив свечу, прежде чем лечь в постель. В пустую, холодную и одинокую постель. Фанни закрыла глаза и ощутила вкус губ барона и его пальцы, ласкавшие ее ноющие соски. Она животом ощутила, какой он большой и твердый, когда барон притянул ее к себе. Она мучилась от неутоленного желания, сожаления и ненависти к самой себе.

Завтра Рождество. Завтра она собиралась быть счастливой.

В церкви спать или по крайней мере блаженно балансировать на пороге сна было очень просто, поскольку гул голосов и мамины удобные колени и грудь убаюкивали Кэти. Это было легко по пути домой, когда мама несла ее на руках. Но сон полностью испарился после того, как ее положили на кроватку, задули свечи и вокруг воцарились мир, тишина и уют.

До Рождества нужно было поспать всего одну ночь. Если она сможет заснуть, думала Кэти, громко зевая, оно придет. Но часть ее боялась этого. Завтра будет Рождество и будут рождественские подарки. Если ей подарят куклу, то как она сможет сдержать свое разочарование? Как она сможет улыбаться и выглядеть довольной, чтобы мама не узнала, что она совсем не хотела куклу. Вернее, хотела, но папу она хотела больше. И если она получит куклу, то это будет означать, что нового папы у нее не будет.

Мама сказала Мэтту, что джентльмен больше не собирался приходить. И его не было весь день. Она все равно его ждала, а он не пришел. Она подумала, что он, возможно, придет в церковь, но и там его не было.