Критская Телица

Ибо не ожидал узреть прямо перед собою, в открытом море, окаянную скорлупку, подвигавшуюся встречным курсом и стремившуюся, казалось, к побережью. Лучников расположили по местам лишь потому, что этого требовали боевые уставы.

Расенна тот же час понял: требуется новый разворот — и опять оверштаг.

Утомленные гребцы потихоньку заворчали, однако повиновались беспрекословно — жизнь и спасение зависели только от собственных проворства и выносливости.

Обратившись бортом к надвигающейся громаде, Расенна принялся наводить огнемет. Но критяне были сообразительны, и жестокий урок усвоили отнюдь не плохо.

— Бей! — выкрикнул Поликтор.

Град оперенных снарядов посыпался на миопарону с расстояния в триста локтей. Причинить особого вреда почти на излете стрелы не могли: заслоны из гиппопотамовой кожи служили надежным укрытием. Все же двое-трое гребцов получили ранения, а особо меткий (или просто удачливый) лучник ухитрился всадить тонкое древко прямо в мачту, рядом с головой Расенны.

— Левее на локоть — и парню было бы, чем гордиться, — буркнул этруск, покосившись на трепещущую стрелу.

Отвечать нападающим Расенна пока не мог — Эпеевы трубы дозволяли прицельно метать огонь лишь на двести локтей. Следовало подождать и сблизиться с неприятелем.

Но это уже грозило обстрелом нешуточным. Выпустив для острастки еще четыре сотни стрел, из которых половина попросту шлепнулась в волны и качалась, плывя стоймя, высовывая из воды лишь оперение — словно рыбацкие поплавки плясали вокруг миопароны, — критяне ранили двоих и наповал убили одного.

Страдали только гребцы левого борта, ибо правый обратился к пентеконтере, а толстые щиты были достаточно высоки.

— Ну, ближе, ближе! — сквозь зубы цедил этруск, начинавший ощущать неподдельную боевую ярость. — Подходи!

Но как раз этого Поликтор и не собирался делать.

Пожалуй, в иное время командир пентеконтеры не поколебался бы завязать долгую схватку с загадочным неприятелем, дождаться товарищей, взять миопарону под тройной обстрел и либо захватить в целости, либо отправить на дно.

Так, вероятно, и поступил бы многоопытный Поликтор при других обстоятельствах.

Однако приказ лавагета был понят верно и сомнений не оставлял. Надлежало преследовать, настичь и возвратить в гавань беглое афинское судно. Все прочее имело к делу отношение косвенное. Да и Эсимид наверняка не будет караулить противника до скончания веков — непременно двинется вперед.

Вот он пускай и возится, ему и слава, ему и честь, подумал Поликтор, втайне радуясь великолепному предлогу увильнуть от боя с непонятной, неведомо чем вооруженной ладьей.

Прозвучала отрывистая команда.

Громадная, размером с доброе копье, оперенная бронзовыми крылышками, стрела прянула из огромной катапульты (читатель, вероятно, помнит, что и это военное орудие было изобретено Эпеем), завыла, засвистала над солеными волнами, промелькнула у самого юта миопароны и безвредно ушла под воду.

Попади критяне, куда целились, этруску и его людям пришлось бы несладко. Но Расенна, ждавший чего-то подобного, следил за врагом в оба и вовремя рявкнул:

— Рви!

Ударили весла, пиратская ладья дернулась вперед и благополучно избежала попадания.

Тратить время и стрелы понапрасну Поликтор не пожелал. Забрав покруче к западу, пентеконтера описала длинную, пологую дугу и устремилась вдогонку еле различимым на горизонте кораблям.

* * *

— Немыслимо, — прошептал Эсон, обладавший исключительно острым зрением и видевший молниеносную погибель первого корабля — Что это?

— Новое секретное оружие, — правдиво ответила Иола и поспешно прилгнула: — которое через несколько часов будет передано критскому флоту... И новому лавагету.

— Но там убивают моих товарищей, — ошеломленно произнес капитан. — Следует...

— Прежде всего следует подчиняться приказу, — возразила Иола. — Эти люди тоже получили приказ, однако еще не ведают о преступном его свойстве.

— Значит, необходимо повернуть, вмешаться, оповестить!

— И разгласить государственную тайну до срока?

Эсон только зубами заскрежетал, но признал справедливость последнего довода. Повернулся, отправился на нос галеры и угрюмо уставился в пустынные просторы моря, дабы не видеть происходившего позади.

Впрочем, даже не двигаясь и не отводя взора, критянин едва ли различил бы много.

Дымная завеса покрыла место битвы, и о дальнейших событиях можно было только гадать.

Эпей, подумала Иола, едва ли порадуется, глядя на действие своей смеси... Но, с другой стороны, как иначе было бежать с острова неповинным афинским юношам и девушкам? А как было ускользнуть им самим — Иоле и Эпею?

Эпею...

Где он сейчас?

Чувствуя, что вот-вот расплачется, женщина подняла глаза к небесам. В лазури не замечалось ни единого пятнышка, ни малейшей точки.

— Ты чем-то обеспокоена, госпожа? — раздался за спиной Иолы приятный, дружелюбный голос Ксантия.

— Нет... Да... Я жду.

— Чего же?

— Кого... — негромко сказала Иола.

Ксантий вежливо промолчал, однако удивление и немой вопрос явственно сквозили в его взгляде.

— Человека, спасшего ваши жизни.

Афинянин удивленно поднял брови:

— Но... ведь это распоряжение царицы?

Грустно усмехнувшись, Иола произнесла:

— Да. Разумеется...

И вновь отвернулась, напрягая глаза, ища в небе маленькую темную точку. Но лишь дымные клочья — черные, темные, серые — пятнали сияющую утреннюю лазурь.

* * *

Расенна здраво и справедливо рассудил, что преследовать пентеконтеру не имеет ни малейшего смысла.

В иное время, со свежими, не измотанными похмельем и жаждой гребцами, он, пожалуй, посостязался бы с критским капитаном в скорости, — еще, чего доброго, и страху нагнал бы изрядного: шутка ли, дерзостный огнедышащий супостат нагло и решительно сближается с боевым кораблем, несущим десятикратно превосходящий численностью экипаж!

Но сейчас о победе в подобной гонке и мечтать не приходилось.

Этруск быстро сообразил, как быть.

— Походным темпом, вперед! — велел он Орозию. — Гляди веселей, молодцы! Ведь сами видите: они уклоняются от решающей стычки, боятся! Попросту боятся нас!

Весла заработали вновь, однако гребцы были весьма далеки от воодушевления.

Впервые за семь лет столкнулись они с настоящим противником.

Впервые терпели урон.

Впервые потекла по доскам палубы кровь убитых и раненых вражескими стрелами.

Этруск отлично понимал, что творится в душах у подчиненных.

«Размякли, акульи дети. Рассобачились... Привыкли тихо да мирно, сытно да пьяно, гладко да сладко... Я, пожалуй, и сам немножко виноват: надо было время от времени встряску задавать голубчикам. Как тогда, у Фемискиры...»

Расенна рассчитывал перехватить вторую пентеконтеру неожиданно, под прикрытием дыма, и тотчас, безо всякого промедления, сблизиться на расстояние огненного залпа. Оставался, правда, еще третий корабль, обретавшийся неизвестно где, способный того и гляди надвинуться справа либо сзади.

Но следовало сосредоточить мысли и внимание на той пентеконтере, местоположение которой этруск приблизительно представлял себе.

— Малый ход, — скомандовал Расенна через пять минут.

«Если капитан не дурак — а дураков островитяне капитанами не делают, — он постарается пройти по кромке завесы, а потом или продолжать погоню за греками, или настигать меня с тыла, снова окунувшись в дым... Только мы его перехитрим, обязательно и непременно перехитрим...»

Так и случилось.

Этруск велел повернуть направо, туда, где темная пелена висела еще достаточно густо, и высушить весла.

Когда спереди по левому борту раздался отчетливый плеск и поскрипывание уключин, миопарона решительно двинулась на долетавшие звуки.

С пентеконтеры маленькую ладью заметили чересчур поздно, а может, и вовсе не заметили — этого мы не знаем. Зато известно, что, получив прямо из дымной мглы тройной заряд «греческого огня», корабль немедленно разделил участь предшественников.