Рандиана, или Похотиада

9. Ужин холостяка

Став частым посетителем «Приората» – именно так чаще всего называли гостеприимный дом монсеньора, – я имел бесчисленные возможности совокупляться с Люси, Мадлен и двумя служанками, но почему-то вкуса к бичеванию в его истинном смысле у меня так и не появилось.

У монсеньора была служанка, миловидная умная девушка по имени Марта, чей большой пухлый зад, формой и контурами вполне могущий развенчать каноны красоты, установленные Хоггартом, возбуждал меня сверх всякой меры. Однако я так и не стал приверженцем бичевания, и когда монсеньор признал тот факт, что для роли бичевателя я слишком мягкотел, его приглашения стали не такими настойчивыми, а мои визиты все более редкими.

Дево же, напротив, стал довольно умелым практиком и мог часами наслаждаться теми радостями, которые можно получать от искусного стеганья задницы. Более того, он сделался столь идеальным последователем монсеньора, что в какой-то мере даже превзошел своего учителя, а труд его, озаглавленный «Слава березовой розги, или Рай на земле», может претендовать – с точки зрения оригинальности – на первенство среди довольно невнятных работ, написанных отцами церкви на ту же тему и изданных господами Питером, Прайсом и Бонифацием.

Как я уже говорил, я не мог получить наслаждения от бичевания. Я видел, что с физической точки зрения бичевание способствует ускоренному испусканию, но я-то предпочитал вагину au naturel. [2] Легкий переход от поцелуя к оглаживанию, от оглаживания к стимуляции пальцами и, наконец, что более чем естественно, к мягкому введению члена в женское лоно – таковы были градации, отвечавшие моему неприхотливому воображению, а потому я, в полном соответствии с не без сожаления высказанной Дево эпитафией, вернулся в состояние первобытного варварства, в котором он и нашел меня.

Но я отнюдь не бездельничал. Мой доход, составлявший почти 7000 фунтов в год, использовался мною для единственной цели, которая, как вы узнаете, состояла в одном – угождении собственным желаниям.

По соседству со мной жил молодой юрист Сидни Митчел, настоящий сорвиголова, чья страсть к женскому полу могла сравниться разве что с его безденежьем, ибо он принадлежал к тому разряду юристов, у которых нет клиентов.

Время от времени я помогал ему, внося небольшой аванс, когда к нему приходил судебный исполнитель, что случалось в среднем раз в месяц. Надо отдать ему должное, он возвращал свой долг и в знак благодарности часто составлял мне компанию в моих пустынных апартаментах, где попивал мой кларет и курил мои лучшие гаванские сигары.

Но для меня это было более чем достаточной компенсацией, поскольку Сидни знал бесчисленное количество анекдотов и всегда подавал их так, что его рассказы, ничуть не оскорбляя слуха, известный орган оставляли к ним небезразличным.

Однажды утром Сидни пришел ко мне крайне взволнованный.

– Мой дорогой мистер Сминтон, – сказал он, – я снова попал в переделку. Вы меня не выручите?

– Сколько вам нужно? – спросил я, вспомнив, что всего несколькими днями ранее заплатил за него 25 фунтов.

– Выслушайте меня и решите сами. Я вчера вечером был в клубе, там выпил как следует и, естественно, наприглашал сегодня к себе на обед не менее полдюжины приятелей.

– Ну, в этом нет ничего ужасного, – заметил я.

– Нет, есть, потому что через час я должен подменить моего товарища в одном судебном разбирательстве, а мой парик у парикмахера, который с ним ни за что не расстанется, пока я не отдам ему долг, а если я это сделаю, то на обед у меня не останется ни гроша.

– Ну, эту проблему можно легко решить, – сказал я. – Пригласите их отобедать у меня. Скажите им, что забыли о приглашении, которое я сделал вам еще раньше и которое не намерен отменять, а посему хочу и даже требую, чтобы ваши гости присоединились к вам в моем доме.

– Я ваш вечный должник! – воскликнул Сидни и ринулся по своим делам счастливый, как бабочка.

В ближайшем ресторане я заказал шикарный обед на восьмерых, а поскольку о моих домашних обедах в обществе ходили слухи, то никто из приглашенных не отказался присоединиться к нам.

Обед обещал быть основательным, а поскольку приятели Сидни были людьми веселыми, я настроился провести приятный вечер. И я в тот момент даже не подозревал, что он окажется куда приятнее, чем я предполагал.

Когда принесли портвейн и открыли коробки с сигарами и вечер стал перерастать в довольно шумное застолье, Сидни предложил одному из своих приятелей (его звали Уилер) порадовать нас своим пением, исполнив какую-нибудь песенку. Сей джентльмен тут же осведомился у меня, не будет ли мой вкус оскорблен, если песенка будет слишком уж фривольной, и, услышав в ответ, что, напротив, это доставит мне еще большее удовольствие, пропел и в самом деле довольно скандальные куплеты о Мэри и Джонни, которые, было дело, совокупились, после чего у Мэри стал расти живот. Последний куплет этой песенки заключал в себе мораль, суть которой сводилась к тому, чтобы если бы Джонни, перед тем как забраться на Мэри, надел на свой отросток маленькую резиночку, то никаких неприятных последствий этого свидания не было бы.

Песенку эту, которая, как заверил сам исполнитель, была абсолютно оригинальной, приветствовали громкими аплодисментами. После чего один молодой джентльмен пожелал прочесть стихи. Содержание их тоже было довольно фривольным: молодой человек и невинная девушка долго сидели на берегу реки, и он долго уламывал девушку, а та все не соглашалась; когда же он ласками распалил ее настолько, что она сама стала зазывать его, он ответил ей: «Все, что я мог бы влить в тебя, дорогая, теперь у меня в штанах».

Монсеньор Питер после долгих увещеваний с моей стороны дал-таки мне адрес, по которому можно было купить бальзам Пинеро, и я прикупил изрядную порцию этого напитка, несмотря на то что каждая бутылка обошлась мне в соверен. Мною двигало какое-то инстинктивное убеждение в том, что этот бальзам, как никакой другой из современных напитков, в чем-то сродни древнему мифическому эликсиру жизни. Несколько капель его я потихоньку влил в портвейн, и его воздействие на присутствующих становилось все более заметным.

– Послушайте, Сминтон, – сказал самый младший в нашей компании: ему едва ли исполнилось двадцать лет и он лишь месяц назад прошел «посвящение в компаньоны», – ваш обед просто великолепен, а у вашего напитка такой букет, которого я еще не встречал, хотя опыт мой в этом деле еще весьма мал. Может быть, у вас найдется что-нибудь не менее приятное и изысканное и по части юбок? Я бы с удовольствием посмотрел на такое чудо.

Молодой человек был явно настроен на чувственную волну. В это время раздался слабый стук в дверь и в комнату вошла пожилая дама, которая прислуживала за столом, подавая блюда и убирая пустые тарелки.

– Телеграмма для мистера Митчела, сэр, – извиняющимся тоном сказала она и, поклонившись, исчезла, торопясь поскорее покинуть помещение, пропитанное табачным дымом и винными парами, которые, несомненно, оказывали на нее далеко не лучшее действие.

– Надеюсь, новости не слишком неприятные? – спросил я.

– Отнюдь, – ответил Сидни. – Который теперь час?

– Половина девятого, – ответил я, взглянув на свой хронометр.

– Мне придется покинуть вас ровно в девять. Приезжает моя замужняя сестра Фэнни, в девять тридцать я должен встретить ее на вокзале Юстон.

– Жаль, – сказал вышеупомянутый молодой человек, самый младший в нашей компании. – Будь это ваша любовница, мы бы порадовались за вас. Но сестра…

– Она хорошенькая? – спросил Уилер.

– Да, – сказал Сидни, показывая нам медальон с ее изображением – единственную драгоценность, которой он мог похвастать.

Все сгрудились вокруг медальона, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.

– Ну и ну, – сказал Том Мэллоу, пользовавшийся в компании репутацией самого большого распутника, – если бы у меня была такая сестренка, я бы с ума сошел при мысли, что она не сестра моего приятеля и я лишен шанса приударить за ней.