Принц Лестат

– Ты готов присоединиться ко всем остальным в Нью-Йорке? – спросила Сиврейн. Простотой и прямотой обращения она напомнила мне мою мать. Я слышал, как мощно и ровно бьется ее сердце, древнее бессмертное сердце.

– А что проку-то? – спросил я. – Разве я могу повлиять на происходящее?

– Еще как можешь! – заверила она. – Мы все должны туда отправиться. Должны собраться воедино. Голос вступил с ними в контакт. Он собирается встретиться с ними.

Я был поражен, но не мог отделаться от толики скепсиса.

– Да как такое возможно?

– Не знаю. Они и сами не знают. Но Голос подтвердил, что место сбора – «Врата Троицы» в Нью-Йорке. Мы все должны отправиться туда.

– А что Маарет? – спросил я. – И Хайман? Как Голос?..

– Я знаю, о чем ты, – перебила меня Сиврейн. – И снова повторяю: мы все должны собраться под крышей Армана. Никому из нас не под силу выстоять против Маарет с Кайманом. Я была в их убежище. Пыталась поговорить с Маарет. Но она не впустила меня. Не стала даже слушать. А когда с ней Хайман, мне ее не победить. Во всяком случае, одной. Только вместе с остальными. А все остальные встречаются в Нью-Йорке.

Я склонил голову. Ее слова потрясли меня. Не может же быть, чтобы дошло до такого – до схватки древних, схватки с применением грубой силы! А с другой стороны, какая еще возможна схватка?

– Что ж, пусть тогда Дети Тысячелетия соберутся воедино, – сказал я. – Но я-то не Дитя Тысячелетия!

– Ой, брось! – воскликнула она. – Ты в огромных количествах пил кровь Великой Матери, и сам прекрасно все понимаешь. А твоя неукротимая воля – сама по себе сверхчеловеческий дар.

– Я стал жертвой обмана Акаши, – вздохнул я. – Вот вам и вся хваленая воля. Эмоции у меня неукротимые, что да, то да. Но это не то же самое, что неукротимая воля.

– Кажется, я понимаю, почему тебя прозвали Принцем-Паршивцем, – терпеливо промолвила Сиврейн. – Все равно ведь ты отправишься в Нью-Йорк, как тебе известно.

Я прямо-таки не знал, что и сказать. Каким это образом Голос собирается посетить встречу в Нью-Йорке, если он исходит из Мекаре? Способен ли он посредством Хаймана принудить близнецов поехать в Нью-Йорк? Как-то в голове не укладывалось. И что насчет того вулкана из видений Маарет? Знают ли о нем остальные? Я не смел даже думать об этом в такой компании, где каждый без труда может обшарить мой разум.

– Поверь, – продолжала Сиврейн. – Всего несколько ночей назад я предложила Маарет свое общество, поддержку, силу и сочувствие – но была отвергнута. Я напрямик сказала ей, кто такой этот Голос, но она отказалась мне верить. Она настаивала, что Голос не может быть тем, кто он есть – а ведь мы все знаем, кто он. Душа Маарет сломлена, разбита. Она не в силах остановить это существо. Она не в состоянии принять, что Голос исходит из тела ее сестры. Маарет раздавлена.

– Я не согласен так легко сдаться, так легко отказаться от нее, – возразил я. – Я прекрасно понимаю, о чем ты. Это правда. Я сам был там и пытался поговорить с ней, но она силой заставила меня уйти. Пустила в ход свой дар – и физически вытолкала меня взашей. В прямом смысле слова. Но я не брошу ее – сломленную и разбитую. Это неправильно! Когда нам в прошлый раз грозило полное уничтожение, именно они с Мекаре спасли нас всех! Мы бы все погибли, если бы… Послушай, мы все ей обязаны. Ты, я, Мариус, все, кого мы только найдем…

– Скажи это им – когда мы все соберемся под крышей Армана, – предложила Сиврейн.

Однако меня переполнял ужас от мыслей, что может происходить сейчас в убежище среди джунглей. А вдруг Голос при помощи Хаймана найдет способ разделаться с Маарет? Нет, немыслимо! И так же немыслимо оставаться здесь и не помешать этому.

– Я знаю, – кивнула Сиврейн, отвечая на мои невысказанные мысли. – И прекрасно это осознаю. Но, как я уже говорила, судьба этого существа уже предопределена. Маарет нашла сестру-близнеца, и в своем близнеце столкнулась с ничем, с пустотой – с откровенной неосмысленностью жизни – словом, со всем тем, с чем любой из нас вынужден рано или поздно столкнуться, а то и не один раз. Маарет не вынесла этого рокового столкновения. Она удалилась от дел своей смертной семьи и более никак ее не поддерживает. Трагедия ее неразумной сестры, Мекаре, поглотила ее. С Маарет покончено.

– Тогда вы отправляйтесь на сбор, – сказал я. – А я вернусь в Амазонию и займу место рядом с Маарет. Я успею добраться туда до того, как в том полушарии рассветет.

– Нет, этого тебе делать не должно, – раздался голос духа, Гремта, как и прежде, невозмутимо сидевшего по левую руку от Сиврейн. – Ты нужен на общем сборе, туда-то тебе и надлежит отправиться. Если же ты вернешься в убежище Маарет, она снова прогонит тебя силой, а не то и что похуже.

– Прости, – произнес я, мучительно стараясь оставаться в рамках вежливости, – а ты-то тут при чем?

– Я знал этого духа, Амеля. Знал за много тысяч лет до того, как он вступил в физический мир. Если бы он не пришел сюда, не слился с Акашей, я бы тоже никогда здесь не появился, не стал бы мастерить себе тело и расхаживать по земле в обличье смертного. Именно он подстрекнул меня ко всему этому – то, как он спустился в этот мир, обрел здесь плоть и кровь. Его пример – и собственная моя тяга к плоти и крови. Я последовал за ним сюда.

– Вот это откровение! – восхитился я. – И много ли, позволь спросить, других, тебе подобных, разгуливают по нашей земле, развлекаясь спектаклем?

– Я вовсе не развлекаюсь спектаклем, – парировал он. – И если есть на земле еще какие-либо выходцы из нашего царства, кому небезразлично все происходящее, они не дали мне знать о себе.

– Прекрати, пожалуйста, – попросила меня Сиврейн. – Все происходящее обретет для тебя больше смысла, если ты узнаешь, что твой собеседник – основатель Таламаски. Ты ведь знаешь, что такое Таламаска. Знаешь принципы этого ордена. Знаешь их высокие научные устремления. Знаешь их верность идеям. Ты любил Дэвида Тальбота и доверял ему еще в ту пору, когда он был главой Таламаски – он, смертный ученый, изо всех сил старавшийся быть твоим другом. Так вот, Гремт Страйкер Ноллис основал Таламаску – и это должно ответить на все твои вопросы о его характере. Иного слова, кроме «характер», я подобрать не могу. Не сомневайся в Гремте!

Я онемел.

Само собой, я всегда знал, что в сердце Таламаски кроется некая тайна из разряда сверхъестественного – но так никогда и не сумел допытаться, какая именно. Насколько мне было известно, Дэвид тоже ничего не знал. Как и Джесси, ставшая дочерью ордена задолго до того, как тетя Маарет причастила ее Крови.

– Поверь мне, – промолвил Гремт. – Сейчас я на вашей стороне. Я боюсь Амеля, всегда боялся его. Всегда страшился дня, когда он вырвется на свободу.

Я терпеливо слушал, но не проронил ни слова.

– Завтра на закате мы должны все вместе покинуть это пристанище, – сказала Сиврейн. – И я уверена, что встречу там тех, кто не уступает мне древностью и силой. Совершенно уверена. Конклав непременно притянет их всех, причем связав такими моральными ограничениями, какие я могу лишь одобрять и приветствовать. Возможно, иные уже там. Тогда-то мы и решим, как быть дальше.

– А тем временем, – негромко вставил я, – Маарет сражается со всем этим в одиночку.

Я изо всех сил старался изгнать из головы даже мимолетные образы вулкана Пакайя в Гватемале, где могла бесславно завершиться наша общая судьба.

Взгляд Сиврейн встретился с моим. Видела ли она?

«Ну разумеется, мне ведомы твои страхи – но стоит ли пугать всех остальных. Мы лишь делаем то, что должны».

– Маарет не примет помощи ни от кого, – сказал Гремт. – Я тоже обращался к ней. Все тщетно. Я знал ее, когда она была смертной. Разговаривал с ней, когда она была смертной. Я входил в число духов, внимавших ей. – Голос его звучал по-прежнему ровно, однако стал гораздо эмоциональнее, горячее – совсем как у настоящих людей. – И вот теперь, спустя столько лет, она не доверяет мне, не слушает меня. Она просто не в состоянии. Она полагает, что, причастившись Крови, утратила способность слышать духов. А духам, что стремятся обрести плоть, вот как я, она не доверяет. Я вызываю у нее лишь омерзение и страх. – Он умолк, словно ему было трудно продолжать. – Сам не знаю почему, но я всегда предчувствовал: когда-нибудь она отвернется от меня. И когда я стоял пред ней, когда признался, что это я – я, который…