Дьявольские Карты (Валенсия, 53 карты)

- 18 -

хотелось видеть ее в этот момент и я опустился в кресло, приняв почти горизонтальное положение. Она одобрительно посмотрела на меня и, не вынимая члена изо рта, легла поудобнее. Недолго я смог вытерпеть. Через две - три минуты я, сладостно извиваясь, выбросил ей в рот мощную струю спермы. Она с наслаждением проглотила ее, высосав до последней капли. Как я был благодарен ей за это удовольствие! Я поднял ее с пола и носил на руках по каюте, целуя грудь, плечи, живот. Она мило смеялась и болтала ножками.

- Давай я теперь тебя поласкаю, - сказала она мне, когда я опустил ее на пол.

- А как?

- Ты ложись на диван, а остальное предоставь мне.

Я послушался. Она была на ногах и, нагнувшись стала кончиком языка теребить соски моей груди. Едва ощутимое чувство, трепетной сладости растекалось по моему телу. Чтобы не оставаться в долгу, я принялся мять ее груди, ощупывать соски и гладить руки. Медленно росло пьянящее упоение, прорываясь все более сильными порывами душераздирающей сладости. Я снова пришел в неистовое возбуждение и, схватив ее за талию, потянул на себя. Она опустилась грудью на мою грудь и, широко раздвинув ноги, направила мой член к себе во влагалище. Когда он достиг предела, она резко выпрямилась, согнув ноги в коленях. Теперь она сидела на мне, слегка выгнув стан, и я отчетливо видел, как мой член торчит в ее теле. Она раздвинула губы своей щели и сказала:

- Положи сюда руку, так будет и тебе, и мне приятней.

Я сделал так, как она просила. Я мял лобок и щекотал клитор. Она тихо подвывала, корчась на мне, словно от дикой боли. Это продолжалось долго, пока я, наконец, не кончил и ущипнул ее за живот. Она дико вскрикнула и тут же забилась в судороге, выливая на меня обильные потоки своего нектара. Изнемогающий до предела, я лежал на диване, не в силах пошевелиться. Она спрыгнула на пол, свежая и бодрая, как ни в чем не бывало и, мельком взглянув на меня с ужасом, прошептала:

- О, боже! Уже конец.

Испуганный ее восклицанием, я вскочил с дивана и подошел к ней. Она молча показала мне на часы. Было 5 часов 58 минут.

- Что это значит?

- Еще две минуты и мы расстанемся навсегда, - ее голос дрогнул и на глазах навернулись слезы, - ласкай меня скорее, ласкай! - воскликнула она и кинулась на диван. Она села, поджав ноги под себя и, раздвинув их в стороны, я принялся тереть ей клитор так неистово, что через несколько секунд она задрожала от наслаждения. Плача, смеясь и стоная, она шептала слова любви, слова прощения, которые разрывали сердце. Я тоже чувствовал слезы на своих щеках. Мы душили друг друга поцелуями и истязали себя остервенелыми ласками. Я провалился грудью в пустоту на диване - она вдруг исчезла… Разбитый и уничтоженный я поднялся и сел. У меня еще горели руки от жара ее тела. В воздухе стоял аромат ее духов, смешанный с запахом нашей плоти, но ее уже не было. Я свалился на подушку и уснул мертвецким сном…

Он смолк, глядя куда-то в пространство мечтательным взглядом. Потом он залпом опрокинул в рот стакан коньяка и зажмурился.

- Я устал и хочу спать, - прошептал он, - приходите завтра вечером я расскажу, что было дальше.

Мы простились с ним и вышли. Дик заплатил за номер за неделю вперед и сказал портье, чтобы человека, который остался там, ничем не беспокоили. Потрясенные его рассказом, мы долго шли молча. Потом Дик, прищелкнув языком, сказал:

- 19 -

- Вот ведь везет человеку.

Я с сожалением посмотрел на него.

- Глупец, это трагедия.

Г Л А В А IV

Часам к семи вечера мы с Диком вернулись в гостиницу. Рэм уже встал и старой надломленной бритвой закончил скоблить бороду. Он не снял ее совсем, а только подравнял, но уже выглядел моложе. Руки его стали чище и под ногтями уже не чернели полоски грязи. Он радостно встретил нас и, убрав со стола свои бритвенные принадлежности, поставил бутылку коньяка. Официантка принесла ужин, он смотрел хотя не дружелюбно, но без злобы, даже помог ей расставить на столе тарелки. Мы сели к столу, выпили и Рэм начал свой рассказ.

- Я проснулся в три часа дня. В первое мгновение я вспомнил происшедшее, как сон, но увидев белые пятна на коврах, кресле и диване, понял, что это происходило наяву. Я оделся и вышел на палубу. Пароход подходил к Марселю. Уже были видны портальные краны и густой лес мачт, стоявших в порту кораблей. На пароходе царила суета сборов. Я вернулся к себе в каюту, быстро уложил вещи в дорожный чемодан и сел к иллюминатору. На душе было пусто и легко. Ничто не волновало меня. Я не ощутил потери Салины и радости возвращения домой. Из Марселя в Кельн я должен был отправиться поездом. Чтобы не оказаться в неловком положении с очередной дамой, в приходе которой я не сомневался, я взял отдельное купе. В пять часов вечера поезд Марсель - Кельн отошел от перрона и понесся на север. Я сидел в купе один и просматривал свежие газеты, которые купил на вокзале. Но даже происшествие, из-за которых я только и купил газеты, меня не заинтересовали. Мне было скучно. Я сходил в ресторан. Медленно тянулось время. Стрелки часов едва двигались. Час превращался в томительную вечность. Я достал из чемодана карты и стал просматривать их. Туз червей для меня уже был не картиной, а фотокарточкой любимой. Я пытался представить встречу с какой-нибудь другой из милых красавиц, но воображение не создавало ничего интересного. Закончив просмотр карт, я положил их на столик около окна, страдая от безделья, задремал. Проснулся от тишины. Поезд стоял на какой-то станции. Я выглянул в окно. Прямо передо мной светился циферблат часов - без пяти минут двенадцать. Надо приготовиться, скоро придет очередная женщина. Я поставил бутылку, принесенную из ресторана, на стол и попросил проводника доставить какой-нибудь закуски. К двенадцати часам все было готово. Я смотрел на часы, отстукивающие последние минуты и, как только стрелки сошлись, одна из карт с нежным звоном шлепнулась на пол и на этом месте из ничего выросла женщина. Она была высокого роста, с золотистыми волосами, подвязанными зеленым шелковым платком. На ней была желтая блузка, как кольчугой, покрытая шерстяной накидкой и малиновые штаны, плотно обтягивающие ее стройные ноги до колен. Штаны оканчивались рваной бахромой, которая не служила признаком ветхости ее наряда - он весь отдавал магазинной новизной. Зеленый глянцевый пояс, с двумя застежками, туго перетягивал ее узкую талию. В левой руке она держала саблю, вставленную в красивые ножны с кисточкой. Я плохо скрывал любопытство, смотрел на нее, ожидая, что она будет делать. Будто

- 20 -

только-что, проснувшаяся от глубокого сна, она сладко потянулась, разводя в сторону руки, взяла свою саблю и выругалась:

- Вот дьявол, надоумил его дать мне эту дубину.

Она бросила саблю на пол, повернувшись ко мне, сказала:

- Ах, вот что. Здесь есть мужчина. А я думала, что меня ожидает одиночество. Привет, парнишка! Где это мы? Уж не в поезде ли? Забавно.

Болтая без умолку, она прошлась по купе, трогая руками все, до чего могла достать, заглянула в уборную и, удовлетворенная осмотром, вернулась к столу.

- Ну что ж, вполне приличная комната… О, я вижу вино. Не хотите ли со мной выпить?

Она налила ром в два бокала.

- Пейте, - не дожидаясь, пока я возьму рюмку, она чокнулась и выпила залпом.

- Ого, что это? Ах, ром!

Она прямо руками схватила с тарелки устрицы и бросила их в рот. Я был ошеломлен ее бесцеремонностью и, молча сидел на своем месте, не спуская с нее любопытного взгляда. Пожевав устрицы, она вскочила.

- Послушайте, у вас не найдется иголки с ниткой?

Я отрицательно покачал головой, выпил свой ром и подсел к ней на диван.