Дэниел. Часть вторая (ЛП)

 На этот раз Дэниел не стал заморачиваться тем, чтобы подойти к парадной двери и ждать. Ближайшее окружение Кингсли имело обычай рассматривать трёхэтажный манхэттенский особняк как свой второй дом. Его друзья и клиенты-извращенцы постоянно приходили и уходили... как правило, приходили. В любое время дня и ночи можно было прийти к Кингсли и найти партнёра для любовных утех. Или для оргии, смотря на какой день недели выпадала ночь. Понедельники обычно бывали бурными, так как заглядывали выпустить пар клиенты белые воротнички. Дэниел решил воздержаться от вечеринки в гостиной и попросил таксиста высадить его у бокового входа, который вёл к чёрной лестнице в старом крыле для слуг. Большинство Преисподней даже не знало, что в особняке Кингсли есть боковой вход, но поскольку горстка клиентов была не только богата, но и знаменита, им требовался способ анонимно прошмыгнуть в дом и из дома.

 Поднявшись по чёрной лестнице, Дэниел нашёл Кингсли в коридоре, тот был занят весьма страстным поцелуем с темнокожей богиней, почти такой же высокой, как он сам. Кингсли поднял девушке ногу и, заведя себе за пояс, просунул руку между их телами. Девушка слегка ахнула от удовольствия, так как рука Кингсли исчезла под юбкой и сделала что-то, плохо видное Дэниелу, и всё же очень хорошо понятное по громким, тяжёлым вдохам.

 Кингсли явно заметил ждущего Дэниела. Каким-то образом ему удалось одновременно смерить гостя вопросительным взглядом и ещё глубже просунуть язык в рот богине. Должно быть, французская штучка.

 В конце концов отстранившись, богиня исчезла в спальне Кингсли.

 - Твой выбор времени безупречен, mon ami. - Кингсли расправил смятый галстук и вытер пальцы шёлковым платком.

 - Сожалею, что прервал, - сказал Дэниел без тени истинного раскаяния.

 - А я нет. Эта девица ненасытная, я же француз, а не машина.

 - Она великолепна.

 Кингсли кивнул.

 - Гаитянка. Последнее пополнение...

 - Да, твоей императорской коллекции. Всё ясно. Поэтому-то я и здесь.

 - Ты и без меня знаешь, моя коллекция сродни твоей библиотеке - бери напрокат, что душа пожелает, только возвращай вовремя. - Кингсли подвёл их к лестнице.

 От шутки Кингсли у Дэниела упало сердце. Разумеется, Кингсли не знал, насколько его слова близки к правде. Внезапно Дэниелу с кристальной ясностью вспомнился тот день в библиотеке после их первой с Элеонор ночи.

 «Итак, ты библиотекарь. Кто же в таком случае я? Взятая на неделю книгу?» - сверкнув на него глазами, спросила тогда Элеонор.

 Боже, эти глаза... Ему никогда не забыть глаз Элеонор, то чёрных, то в следующую минуту зелёных. Их цвет менялся также быстро, как её настроение. Нуждаясь в ней, в ней, а не в призраке Мэгги, он смёл книги в сторону, но она, Элеонор, настолько мощно им завладела, что он почти содрогнулся от этой силы.

 Взятая на неделю книга... Вряд ли мне нравилась мысль о том, что тебя надо вернуть.

 Элеонор тогда рассмеялась над его необдуманными словами. Её смех... этот смех будет звенеть в его ушах и на смертном одре - низкий и грудной, но в то же время невинный и жизнерадостный. Соблазнительный, чувственный: смех который хотелось сцеловать с её губ и проглотить без остатка.

 Он пошутил, просто пошутил: что угодно, лишь бы она рассмеялась. Немыслимо даже думать о том, чтобы попросить Элеонор остаться. Она чужая собственность. И не абы чья. В Преисподней есть доминанты. И есть Он. В Преисподней есть садисты. И есть Он. Есть люди, которых можно поиметь , и есть люди, которых нельзя.

 И есть Он.

 - Я здесь не затем, чтобы кого-то позаимствовать из твоей коллекции. Хочу поговорить об Ане.

 Они дошли до первой лестничной площадки, и Дэниел застыл в шоке, потрясённо поняв, что эхо на лестнице - это звук, которого он не слышал уже больше года.

 И не какой-нибудь там звук.

 Смех.

 Её смех.

 Замерев, Дэниел посмотрел в тёмные, наблюдательные глаза Кингсли.

 - Элеонор... Она здесь?

 Кингсли сначала не ответил. Очаровательный французский проказник снова исчез, и теперь на него предостерегающе смотрел стальным взглядом опасный хранитель Преисподней.

 - Non, mon ami, - наконец ответил он. – Они здесь.

 Глава 4

 ИГРА

 Дэниел не двигался, не мог сдвинуться. И не сдвинется, пока Кингсли стоит тут и смотрит. Но послушает. Вот мужской голос, низкий, суровый - голос, который он не слышал с той единственной идеальной недели в обществе Элеонор. А вот снова её смех. Смех, такой радостный и чувственный... плывёт вверх по лестнице и проходит насквозь, замораживая до мозга костей.

 Голоса удалились, и Кингсли подняв руку, молча пригласил следовать за собой. На следующей лестничной площадке они остановились и стали ждать. На этом посту их скрывали тени, и было хорошо видно то, что происходит в комнате.

 Элеонор... столь же прекрасная , как и в первый день встречи. Она теребила волосы, собранные в небрежный конский хвост, а Он, похоже, подсказывал ей что-то насчёт событий, развернувшихся на шахматной доске, которая лежит между ними на столе.

 Даже издалека была видна лучистая радость, которой сияют глаза Элеонор, пока она изображает сибаритскую, зевающую скуку. Священник щёлкнул пальцами перед её лицом, и она тотчас же села прямее. Неохотно оторвав от неё глаза, Дэниел уставился на Него - этот человек некогда считался другом, но теперь, после утраты Элеонор , стал соперником. Дэниел ненавидел себя за злобу, которую носит в сердце, но никакие доводы рассудка и самоувещевания не помогали проглотить ту горькую пилюлю, что застряла во рту с тех пор, как Элеонор сказала на его просьбу остаться «нет».

 - Он священник, - сказал Дэниел так тихо, что засомневался услышал ли Кингсли.

 - Oui.

 - Как она может быть счастлива с ним? - взгляд на её лицо и глаза не оставлял сомнений, что она женщина, которая по уши, без ума влюблена. - Он же не может на ней жениться. Не может дать детей, ведь тогда его отлучат от церкви.

 - Она любит его, а он - её. И если бы существовал способ их разлучить, я бы его уже обнаружил.

 В голосе Кингсли прозвучала какая-то горечь - горечь сродни той, которую испытывал сам Дэниел. Пара в комнате приковала взгляды обоих. Мужчина: высокий, весь в чёрном , красивый, изящный, лицо лет на десять младше реальных тридцати девяти, а глаза - веками старше. И она: чёрные волосы, чёрные и зелёные глаза, полные губы, созданные для куда более интимных дел, чем поцелуи с другими губами. На ней была девчачья белая пижама, на шее - белый ошейник.

 Глаза Дэниела изучали каждую чёрточку и изгиб Элеонор, а Кингсли сосредоточил внимание кое-где ещё: на лице мужчины, который ею владеет, на лице своего лучшего и, как многие бы сказали, единственного друга.

 Дэниелу на миг стало слишком невыносимо видеть Элеонор и её спутника вместе, да ещё такими довольными жизнью. Он закрыл глаза, и его мысли устремились в прошлое, причём куда дальше, чем хотелось бы.

 Как он вообще оделся тем утром, для него до сих пор загадка. Просто стоял перед зеркалом и завязывал галстук пальцами, которые функционировали лишь благодаря мышечной памяти.

 - Сегодня я хороню жену, - эхом отдавалось в его голове. - Тридцать четыре, а уже вдовец... за что?

 Должно быть, он произнёс эти слова вслух, потому что от двери между его комнатой и спальней Мэгги, донёсся ответ:

 - Наверняка тебе от моих слов не легче, но я тоже не знаю за что.

 Обернувшись, Дэниел увидел, как к нему идут почти два метра ангельски белокурой церковной собственности.

 - На самом деле, это утешение.

 Священник изучал его добрым, проницательным взглядом. Чуть раньше приходил со своим подарком из медкабинета Кингли, и теперь Дэниел держался на ногах, лишь благодаря сочетанию транквилизатора и шока.

 - Я не стану тебя оскорблять, спрашивая, как ты, - сказал священник. - Спрошу только, чем могу сегодня помочь.