Любимый ученик Мехмед (СИ)

Меж тем Мехмед, так и не сев на трон, спустился по ступенькам и направился к выходу из зала. Те, кто только что выступил вперёд из толпы, последовали за юным султаном. Остальные опять склонились в низком поясном поклоне.

Уже оказавшись в дверях, Мехмед вдруг повернулся к главному распорядителю и, положив ему руку на плечо, милостиво произнёс:

— Мой верный слуга, ты пока останься. Никто лучше тебя не сможет завершить здешние дела. Проследи, чтобы всем выплатили жалование. Проследи, чтобы люди покинули это место, не взяв ничего лишнего. Проследи, чтобы мои жёны и сын были собраны в дорогу, чтобы переехать в Эдирне. Когда во дворце не останется никого, кроме положенной охраны, привези моих жён и сына в столицу. Я поручаю их твоим заботам. А когда ты привезёшь их, я дам тебе новую должность, соответствующую твоим заслугам и опыту.

Главный распорядитель поклонился, а Мехмед вместе с остальными сопровождающими проследовал дальше по коридорам в свои покои.

Оказавшись в комнатах, челядинцы поклонились принцу и тут же засуетились так, будто начался пожар. Мехмед улыбнулся Андреасу и лекарю:

— Мы немедленно отправляемся в Эдирне. У вас полчаса на сборы. Возьмите только самое необходимое. Каждый из вас пусть берёт столько вещей, сколько уместится в тюк, который может нести вьючная лошадь. Остальное ваше имущество будет прислано в Эдирне позже. Готовьтесь путешествовать верхом. Мы поедем быстро. Вы, наверное, удивлены, что я объявил всему дворцу о смерти моего отца вместо того, чтобы скрывать эту весть, как можно дольше? Я ведь поступил не по обычаю.

— Признаться, да, мой господин, — ответил еврей за себя и за Андреаса. — Мы удивлены.

— Халил-паша советовал молчать, пока я не достигну Эдирне, — улыбнулся Мехмед. — Так было сказано в письме, — юный султан взглянул на бумагу, которую всё ещё держал в руках, — но я поступил по-своему. Да, вся Маниса узнает новость сегодня же, но в этом нет ничего опасного для меня. Мы поедем в Эдирне так быстро, что слухи будут бежать за нами, а не впереди нас. Идите, собирайтесь.

Учитель-грек и лекарь-еврей поклонились и хотели идти, но учителю Мехмед уйти не позволил, вдруг удержал за руку. Во всех комнатах Мехмедовых покоев суетились и бегали слуги. Лишь в одном месте было спокойно — в комнате для занятий книжными науками. Юный султан завёл Андреаса туда, закрыл двери и, бросив письмо на столик, сказал:

— Учитель, теперь всё по-другому. Ты чувствуешь? Невидимой преграды между нами больше нет.

Андреас хотел что-то ответить, но Мехмед не дал произнести ни слова — поцеловал, и это был поцелуй со страстью, которая по силе подобна вихрю, а ты, как дерево, клонишься назад под напором того, кто тебя целует.

Грек ожидал этого и в то же время не ожидал. От поцелуя его бросило в жар. Андреас чувствовал мягкость чужих губ, чужое тёплое дыхание и прикосновение чужих пальцев на своей щеке. В действиях Мехмеда не было ни робости, которая происходит от неопытности, ни излишней дерзости, которая проявляется, когда целующий сомневается, что прав, и боится быть отвергнутым. В поцелуе была уверенность человека, который знает, что делает, и знает, что время пришло. «Мальчик так целовать не умеет, — мелькнула мысль. — Как же незаметно вырос мой ученик! Он уже совсем взрослый».

Грек не мог не ответить на поцелуй, но теперь уже сам стал вихрем, который клонит деревья. Он ощутил жёсткость чужой бороды, почувствовал биение чужого сердца, услышал тихий взволнованный вздох, когда на мгновение оторвался от губ своего ученика. Всего мгновение, и учитель снова припал поцелуем к этим губам так крепко, что чувствовал под ними край зубов.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем учитель и ученик разомкнули объятия. Теперь Андреас и Мехмед просто смотрели друг на друга, старясь успокоить дыхание.

— Учитель, уходи уже. Ты не успеешь собраться, — весело сказал юный султан и добавил: — Не забудь взять с собой ту греческую книгу, которой так дорожишь. Ты знаешь.

— Она хранится в тайнике моего сундука, имеющего двойное дно, — с улыбкой ответил Андреас. — Всё, что хранится в том тайнике, я ни за что здесь не оставлю. Возьму с собой.

Февраль — холодное время, но Андреасу не было холодно. Следуя за принцем, грек почти не чувствовал зимнего ветра и колючих снежных песчинок, которые иногда приносил этот ветер.

Солнце, временами проглядывавшее сквозь пелену серых облаков, казалось сверкающим драгоценным алмазом. Желтеющая равнина, обрамлённая лентой серых гор, виделась красивой, будто серый шёлковый кафтан, расшитый золотом. Разгорячённая кровь быстро бежала по венам, не давая зимнему холоду проникнуть в тело. Сердце в груди трепетало, а виной всему был всадник на вороном арабском жеребце, ехавший впереди.

Этот всадник не оборачивался, но и того, что видел грек, было довольно, чтобы восхититься: красивая осанка, красивые широкие плечи и краешек рыжей бороды, цвет которой в сочетании с белой чалмой и простым тёмным кафтаном казался язычком пламени.

На этот раз Андреасу дали очень хорошего коня, который не нуждался в том, чтобы его подгоняли. Конь бежал ровной рысью и сам подстраивался под скорость бега других лошадей, на которых ехали слуги принца и многочисленная вооружённая охрана. Всё, что оставалось учителю-греку — восхищаться всадником, ехавшим впереди.

«Мехмед ещё недавно следовал за мной как ученик за учителем, — думал Андреас. — А теперь учитель следует за учеником. Да, так не положено. Но разве возможно было мне выбрать что-то иное? Разве должен был я ради соблюдения формального правила отказаться следовать за возлюбленным?»

Таким непривычным казалось забытое чувство — вместо того, чтобы указывать путь, просто довериться кому-то и двигаться следом, даже не спрашивая, куда. Андреас знал, что они направляются на север, в Эдирне, но давно уже перестал следить, верно ли направление.

Юный султан повелел ехать кратчайшим путём, поэтому всадники почти сразу свернули с широкого торгового тракта, который огибал горы, на малонаезженную дорогу, ведшую напрямик.

Горы оказались почти плоскими, покрытыми редким зелёным лесом, через который хорошо видна была жёлтая песчаная почва. Глядя на них, Андреас невольно вспоминал холмы с проплешинами, окружавшие поле для верблюжьих боёв. «Неужели мы с Мехмедом никогда больше не поедем на подобный праздник?» — спрашивал он себя. От этой мысли было и грустно, и радостно. Грустно казалось расставаться со счастливым прошлым, но будущее обещало принести больше счастья. «Невидимая преграда действительно исчезла. Теперь единственное, что может помешать нам быть вместе, это новые обязанности моего ученика. У правителя очень много обязанностей», — говорил себе грек, и временами ему хотелось, чтобы Мехмед перестал так сильно торопиться в Эдирне. Андреасу хотелось, чтобы продлился этот недолгий период времени, когда Мехмед уже, по сути, обладал всеми правами правителя, а обязанностей ещё не имел.

Чтобы отвлечься от этих пустых мечтаний, учитель начинал смотреть не в спину ученику, а на дорогу. Путь оставался ровным, но на обочине среди высохшей травы попадалось много камней, окружённых невысоким бурьяном. Иногда попадались такие камни, которые ещё не успели врасти в землю. Значит, по этой дороге кто-то изредка проезжал и очищал её от предметов, которые попадались под ноги лошадей и под колёса телег.