Принц Лестат

Даже в таком ослабленном состоянии я без усилий творил для нее маленькие чудеса: предупреждал о приближении чужаков, считывал их мысли, чтобы узнать, какие вопросы они ей зададут, какие заклятия попросят наслать на своих недругов. Предостерегал, если кто-то хотел причинить ей зло. Когда один местный парень попытался убить ее, я без труда одолел его и прямо у нее на глазах напился его крови. Я читал ее разум – и обнаружил, что за уродством, бородавками и оспинами, скрюченными руками и горбатой спиной таится родник поэзии. Я полюбил ее. В моих глазах она была прекрасна – такая, как есть. И она полюбила меня всем сердцем.

Глаза его расширились, точно даже теперь он дивился произошедшему.

– Именно у ее очага я обрел прежде дремавшую во мне силу, открыл, что способен силой мысли зажигать потухший огонь, кипятить воду. Я защищал и оберегал ее. Она оберегала меня. Мы стали душой друг друга. Мы любили друг друга в царстве, где не важно было, смертный ты или бессмертный. И я причастил ее Крови.

Он снова повернулся к Мариусу:

– Тебе известно, каким преступлением против древней веры был мой поступок – разделить Кровь с существом, столь уродливым. Но в тот миг древняя вера умерла для меня и родилась новая.

Мариус кивнул.

– После этого я прожил с Хескет около шестисот лет, набираясь сил, исцеляясь душой и телом. Мы вместе охотились на местных поселян, пили кровь разбойников с больших дорог. Но твоя прекрасная Италия, твой дивный римский мир, столь вдохновивший меня, так и остался для меня чужим, если не считать книг, которые я читал, рукописей, которые я воровал из монастырей, и стихов, которыми мы с Хескет вместе наслаждались у нашего скромного очага. Однако мы были счастливы – мы были удачливы и умны. Постепенно набравшись храбрости, мы проникали в грубые замки и крепости местных владык. Жажда новых знаний и впечатлений приводила нас даже на улицы Парижа. Хорошие были времена.

Но сам знаешь, как бывает с теми, кто недавно причастился Крови, как неразумны и опрометчивы бывают они. А Хескет была молода и все так же уродлива. Вся кровь мира не могла унять боль, что испытывала она, когда смертные при виде нее вопили от страха.

– И что же случилось?

– Мы поссорились. Даже подрались. Она бросила меня. Я ждал. Я был уверен, что она вернется. Но ее поймали смертные – набросились целой толпой, скрутили и сожгли заживо, совсем как когда-то пытались сжечь меня друиды. Я отыскал ее останки и уничтожил деревню, где это произошло – всех, до последнего, мужчин, женщин и детей. Но Хескет была потеряна для меня. Во всяком случае, так казалось.

– Ты оживил ее.

– Нет, это было невозможно, – покачал головой Тесхамен. – Произошло нечто еще более чудесное. Нечто такое, что придало смысл всей моей дальнейшей жизни. Но позволь мне продолжить. Я похоронил останки моей возлюбленной в дремучей чаще, близ развалин монастыря – горстки примитивных строений из кое-как отесанного камня и дерева, где некогда жили, трудились и вели научные труды монахи. Ни полей, ни виноградников вокруг уже не осталось – все поглотил лес. Однако на поросшем сорняками кладбище я отыскал местечко и для нее, думая – ах, это святая земля, возможно, душа моей любимой обретет тут мир и покой. Смешное суеверие! Вздор, чепуха. Однако во время траура на ум невольно лезут всякие глупости. Сам же я остался неподалеку, в старом монастырском скриптории, в грязном углу под грудой гнилой мебели, которую почему-то никто так и не вывез оттуда. Каждый вечер, едва проснувшись, я зажигал на ее могилке простенькую масляную лампу. Имени на могиле я не написал.

Она явилась ко мне темной, унылой ночью. Я дошел до той точки, когда любая смерть кажется предпочтительнее тягостного существования. Все чудесные возможности, что я увидел в твоей крови – они утратили для меня всякий смысл, раз Хескет уже не была со мной, раз она покинула меня.

И тут явилась Хескет, моя Хескет. Возникла в старом скриптории. Я увидел ее в свете, проникавшем сквозь разбитые сводчатые окна. Увидел ее – столь же вещественную и материальную, как и я сам. Однако бородавки и оспины, которые не в силах была исцелить даже Кровь, исчезли бесследно, а искривленные руки и ноги выпрямились. Это была Хескет, которую я всегда любил – чистая и прекрасная дева, заточенная в темницу уродливой, искалеченной плоти. Хескет, которую я любил всей душой.

Он замолчал, вглядываясь в лицо Мариуса.

– Она стала призраком, моя Хескет, но она была жива! Волосы светлее льна, высокое гибкое тело. Нежные руки и лицо мерцали неземной белизной. С ней был и другой призрак, столь же отчетливо видимый, как и она. Его звали Гремт. Это он помог ее блуждающей тени, утешил ее и научил являться глазам земных существ, вроде нас с тобой. Это Гремт научил ее удерживать физическую форму, в которой она предпочтет явиться. Он научил ее придавать этой форме плотность и прочность – так что я даже мог коснуться ее. Мог поцеловать ее губы. Мог обнять.

Мариус ничего не сказал – но ему доводилось видеть призраков, наделенных таким же могуществом. Не очень часто – но доводилось. Он знал их, но не знал, кто они такие.

Он ждал, но Тесхамен молчал.

– Что было дальше? – прошептал Мариус. – Почему эта встреча изменила всю твою дальнейшую жизнь?

– Потому что Хескет осталась со мной, – ответил Тесхамен, снова поднимая взгляд на Мариуса. – Она явилась ко мне не на краткий миг. С каждой ночью она становилась все сильнее, все лучше умела удерживать физический облик. Гремт, физическое тело которого обмануло бы любого смертного, как и она, разделял со мной место у очага в старом монастыре, и мы беседовали о мире зримом и незримом, о Тех, Кто Пьет Кровь, и о духе, вошедшем в древнюю Царицу.

Он помолчал, словно в задумчивости, а потом продолжал:

– Гремт знал множество всего такого о нашей истории и нашем племени, о чем я и помыслить не мог: ведь он много веков наблюдал за духом Амелем, вселившимся в Царицу. Ему было ведомо об открытиях, битвах и поражениях, о которых я не слышал ни слова.

Мы заключили союз – Гремт, Хескет и я. Из нас троих лишь один я был подлинно физическим существом и тем самым обеспечивал для них некий временной ритм, сути которого так до конца и не понял. Но в том месте, на развалинах монастыря, мы подписали соглашение, и так начались наши совместные труды в этом мире.

– Но что за труды? – удивился Мариус.

– Главной их целью было познание, – объяснил Тесхамен. – Мы задались вопросом, отчего на земле существуют вампиры и каким образом дух Амель сотворил это чудо. И отчего призраки остаются на земле и не могут обрести свет, притягивающий все остальные души, которые возносятся к нему, даже не обернувшись. И отчего ведьмы способны повелевать духами – и что это за духи. В том старом заброшенном монастыре мы решили, что отстроим его заново, возведем крышу, починим стены, вновь разобьем вокруг сады и виноградники – и будем учиться, будем искать ответы на вопросы. Мы образуем собственную секту, посвященную не богам и святым, но знанию, постижению мира. Станем прилежными и ревностными учеными ордена, чтящего лишь материальные вопросы мироздания, физическую природу всего сущего и тайны его.

– Да ведь ты же ведешь речь о Таламаске, верно? – вскричал Мариус в изумлении. – Рассказываешь о том, как она была основана?

– Именно. Это произошло в 748 году, если считать по нынешним календарям. Я отчетливо помню дату, ибо не прошло и месяца с первой нашей встречи, как я, одевшись получше и прихватив золото Гремта, отправился в ближайший городок, дабы выкупить старый монастырь и заросшие земли вокруг в вечную нашу собственность, тем самым обезопасив наш приют от притязаний смертного мира. Сделку осуществлял я – но мы все подписали документы. Я до сих пор храню тот ветхий пергамент. На нем начертано имя Гремта, а чуть выше – наши с Хескет. С тех самых пор эти земли принадлежат нам. Тот древний монастырь, что по-прежнему стоит в глухом французском лесу, и был истинной, тайной колыбелью Таламаски.