Жюльетта. Том I

– Надеюсь, ваша светлость доволен моей распорядительницей?

– Я в восторге, – ответил старик, и я видела, что голова его шла кругом от обилия еды и питья, а язык уже начинал заплетаться. – В самом деле, Сен-Фон, я завидую вам, что у вас есть такая дивная Дюльетта: я никогда не встречал более роскошного зада.

– Я тоже, – кивнул министр, – но, по-моему, пора оставить эту тему и заняться телесами наших фурий, которые, если не ошибаюсь, тоже великолепно сложены.

При этих его словах все три богини – три самые прекрасные девушки, каких смогли раздобыть мои люди, обшарившие весь Париж, – немедленно обнажили свою заднюю часть, подставив ее в распоряжение гостей, которые долго целовали, облизывали и вгрызались в юные тела с огромным удовольствием и насладились вволю.

– Дорогой мой Сен-Фон, – предложил принц, – а что если эти фурии устроят нам самим порку?

– Розовыми ветками, – добавил Сен-Фон. Наши гости спустили штаны, и обе задницы были жестоко выпороты гирляндами цветов и прутьями, изображавшими змей.

– Очень возбуждающее средство, – заметил Сен-Фон, снова усаживаясь за стол, и показал нам свой торчащий, как башня, инструмент. – А вы, мой принц, возбудились хоть немного?

– Еще нет, – ответил несчастный старец удрученным голосом. – Мне нужны более мощные средства; как только начинается разгул, меня опьяняют жестокости, беспрерывно следующие одна за другой. Я люблю, когда всех окружающих насилуют и терзают ради моего удовольствия, и я сам люблю терзать их…

– Так вы бесчеловечны, мой принц?

– Я ненавижу людей.

– Не сомневаюсь в этом, – продолжал Сен-Фон, – потому что в любое время дня и ночи меня также воспламеняет неодолимое желание или же во мне зреет черная мысль нанести вред людям, ибо нет на свете созданий, более отвратительных. Когда человек силен, он очень опасен, и ни один тигр в джунглях не сравнится с ним в жестокости. А если он слаб, тщедушен, несчастен? Тогда он просто-напросто низок, ничтожен и отвратителен – и внутри и снаружи! Сколько раз я краснел от стыда за то, что родился среди подобных существ. Утешает меня только то, что Природа дала им меньше, чем мне, и что она каждодневно уничтожает их, поэтому я желаю иметь как можно больше средств и возможностей способствовать их уничтожению. Я бы, будь моя воля, стер их всех с лица земли.

– Однако при всем своем превосходстве, – вмешалась я, – вы ведь также принадлежите к роду человеческому. Хотя нет! Когда человек мало похож на остальных, на все стадо, когда он повелевает им, он не может быть той же породы.

– Знаете, – сказал Сен-Фон, – она совершенно права. Мы являемся богами, и нам должно воздаваться то же, что и им: разве не мы диктуем законы и высказываем желания, которые выполняются без промедления? Разве не очевидно, что среди людей, вернее, над людьми, есть порода, которая намного выше всех прочих, та, которую древние поэты называли божествами?

– Что до меня, я не Геркулес, совсем не Геркулес, – заявил принц, – я скорее хотел бы быть Плутоном, ибо мне больше всего нравится подвергать смертным жутким мукам в аду.

– А я хотел бы уподобиться ящику Пандоры, из которого обильно сыплются болезни, косящие людей налево и направо.

В этот момент послышались стоны, их испускали три прикованных цепями жертвы, которых начали мучать фурии.

– Развяжите их, – приказал Сен-Фон, – и давайте сюда.

Их развязали и подвели к моим гостям; ни одно существо женского рода не могло бы соперничать с ними в красоте и грации, и я воздержусь описывать то, что делали с ними два негодяя.

– Жюльетта, – промолвил возбужденный министр, – вы самое очаровательное и способное создание, у вас все признаки гениальности, и вы заслуживаете награды… Щите к нам и будем вместе топтать эти цветы; пойдемте в сад и предадимся тому, что диктует нам наше воображение. У вас здесь есть укромные места?

– Сколько угодно, весь сад будет сценой для ваших безумств.

– Превосходно. А дорожки не освещены?

– Нет, повелитель, темнота вдохновляет на преступления, и вы будете наслаждаться самыми ужасными. Пойдемте, принц, в эти мрачные лабиринты и примем вызов нашего злодейского воображения.

Мы все – оба распутника, я и трое жертвенных агнцев – вышли из беседки. Войдя в темную аллею с изгородью, Сен-Фон воскликнул, что он не двинется дальше, пока не совершит совокупления, и, схватив самую младшую из девочек, злодей лишил ее .девственности и спереди и сзади прежде чем присоединиться к нам минут десять спустя. Во время его отсутствия я пыталась возбудить старого принца, но без успеха. Казалось, никакая сила не может поднять его орган.

– Так вы не собираетесь совокупляться? – крикнул из кустов Сен-Фон, тиская вторую девочку.

– Нет, нет, продолжайте дефлорацию, – ответил старый аристократ. – Я ограничусь их страданиями. Как только вы пропустите их через себя, передавайте одну за другой мне.

Он ухватил своими клешнями первую девочку и принялся терзать ее самым немилосердным образом, а я в это время усиленно сосала его. Между тем Сен-Фон покончил с невинностью второй и в том же состоянии, что и первую, передал ее в руки принца, потом взялся за четырнадцатилетнюю.

– Вы представить себе не можете, как мне нравится сно-шаться в темноте, – с чувством сказал министр. – Ночные тени – лучшие союзники для преступления, к тому же ночь во многом облегчает его.

Сен-Фон, который до сих пор все еще не испытал оргазма, теперь разрядился в зад старшей девочки, потом они с принцем обсудили дальнейшие действия. Было решено, что Сен-Фон оставит себе ту, которая только что выдавила из него семя, а двух других отдаст принцу, и этот злодей, вооружившись всем необходимым для пыток, воодушевляясь все сильнее, увел своих закованных в цепи жертв. Я сопровождала моего любовника и старшую девочку, которой предстояло умереть от его руки. Когда мы отошли на приличное расстояние, я рассказала ему о краже; «мы оба от души посмеялись, и он заверил меня, что по своему обыкновению, прежде чем явиться на наш званый вечер, принц посетил публичный дом с тем, чтобы соответствующим образом настроиться, и что нет ничего легче, чем убедить его в краже драгоценностей и денег в том самом месте.

– Я думала, что он ваш друг.

– У меня нет друзей, – ответил министр, – мне выгодны отношения с этим человеком, пока он находится в фаворе у короля, но как только ситуация переменится, и он попадет в немилость, я первым отшвырну его в сторону. Он разгадал мои мысли, дал мне понять, что относится ко мне точно так же, и предложил сотрудничать. Я согласился, и на этом держится наша с ним связь. А в чем дело, Жюльетта, вам не понравился этот человек?

– Я нашла его невыносимым.

– Честное благородное слово, если бы не политические соображения, я бы с удовольствием отдал его на вашу милость. Тем не менее мы, наверное, сумеем устроить его падение. Вы настолько полюбились мне, дорогая, что нет ничего на свете, чего бы я не сделал для вас.

– Но вы же говорили, что имеете перед ним какие-то обязательства?

– Кое-какие есть.

– Тогда как же, в свете ваших принципов, вы терпите такое положение?

– Предоставьте это мне, Жюльетта. – Затем Сен-Фон переменил тему и снова выразил свое восхищение тем, как я подготовила нынешний вечер. – Вы женщина с безупречным вкусом и бесконечной мудрости; чем лучше я вас узнаю, тем больше убеждаюсь, что не должен расставаться с вами.

И потом впервые он обратился ко мне фамильярно, на «ты», и с торжественным видом разрешил мне, оказав тем самым великую милость, обращаться к нему точно так же.

– Я буду всю жизнь служить тебе, Сен-Фон, если таково твое желание, – ответила я. – Мне известны твои вкусы, я буду удовлетворять их и, если ты хочешь сильнее привязать меня к себе, постарайся угождать моим желаниям.

– Поцелуи меня, небесное создание, а завтра утром тебе выдадут сто тысяч франков, так что решай сама, знаю ли я желания твоего сердца!

В этот момент к нам подошла старая женщина, просившая подаяние.