Приручение зверя. Новая Лолита

Джейми покачал головой, повернулся к окну и заметил прибитую поперек доску. Он подумал, сама ли Сара ее прибила или это дело егорук.

— Ты хоть знаешь, как я психовал? — спросил Джейми.

— Извини. Если тебе от этого станет лучше, я тоже вела себя как психованная.

— Мне станет лучше, только если я услышу, что ты порвала с этим старым, как его.

Сара закусила губу. Она выглядела такой усталой, бедняжка. Один Бог знал, что сделал с ней этот монстр.

— Я надеялась, что ты немного привыкнешь к мысли об этом.

— Никогда не привыкну. Он плохо на тебя влияет.

Глаза Сары загорелись.

— Неправда! Когда я не с ним, действительно плохо. Мне плохо. Я люблю его. Почему ты не можешь порадоваться за меня?

— Просто не могу.

— Попытайся! — Сара сжала его руки. — Ты такой эгоист, Джейми. У тебя есть целая семья. А у меня никогда никого не было. Теперь у меня кто-то есть, а ты злишься и вредничаешь.

Он действительно злился и вредничал. Но так он вел себя не с Сарой, а со всеми, кроме нее. Особенно доставалось Шелли. Несмотря на ее сверхчеловеческое терпение, они все время ругались. Только вчера она спросила, почему он такой раздражительный, когда не он, а она, Шелли, не высыпается и мучается от трещин в сосках и опухших лодыжек. Джейми напомнил ей, что он тоже несколько раз за ночь вставал, чтобы успокоить малышку, а ему надо работать по восемь часов в день. Он добавил, что ее трещины в сосках и отеки ему тоже не в радость. Шелли после этого плакала целый час, а Джейми пытался понять, что с ним не так Он понял, что, как бы он ни старался быть хорошим мужем, все дело в том, что он смотрит на Шелли, а видит ту, кого хочет увидеть, — Сару.

Он не мог перестать думать, что, если бы Шелли не забеременела, ему бы не пришлось жениться на ней, и тогда он смог бы жениться на Саре. Это было нелогично, потому что: а) Сара проявила интерес к нему только после того, как он стал жить с Шелли, и следовательно, возможно, вообще не стала бы с ним спать, если бы Шелли не забеременела; б) Сара не хочет замуж и в) даже если бы Сара захотела выйти замуж, то ни в коем случае не за Джейми, потому что она не любит его «так». Раньше он утешался тем, что Сара никого не любит «так», но это утешение исчезло, потому что теперь она любила, и Джейми леденила и преследовала мысль, смехотворность которой он сознавал, но которая его не отпускала. Он ненавидел Шелли, ненавидел себя, ненавидел Дэниела Карра и иногда даже ненавидел Бьянку. Он никогда не чувствовал ненависти к Саре, но понимал, что должен ее чувствовать.

— Я переезжаю к нему, — сказала Сара тем притворно бодрым голосом, которым люди сообщают вам плохие новости, когда хотят, чтобы они показались хорошими.

— Когда?

Сара промямлила что-то вроде «сегодня».

— Когда? — переспросил он.

Она ответила более ясно:

— Сегодня.

— Сегодня?

Джейми смотрел на ее пальцы. Ногти у нее были обкусаны до мяса, как и у него. Но у Сары никогда не было привычки грызть ногти; она всегда подстригала и подпиливала их, так что кончик каждого ногтя был похож на маленький полумесяц совершенной формы.

— В общем, сегодня.

— Сегодня?

— Да, и поэтому... Мне надо собрать вещи, приготовиться.

— Тебе надо приготовиться, — Джейми все смотрел на ее изгрызенные ногти. Это были ногти беспокойного, обделенного судьбой человека, чувствующего свое бессилие. Ногти человека, который держится из последних сил.

— Перестань повторять все мои слова!

Джейми вскинул взгляд.

— Я не заметил.

— Ну вот... Сара чуть улыбнулась, глядя ему в глаза. — С тобой все в порядке?

— Конечно. Почему со мной должно быть что-то не так?

И тогда Сара его поцеловала. Нежно, ласково, так мягко, так тепло. Столько раз в своей жизни он мечтал о таких поцелуях. В классе он смотрел на нее и думал, как она дотронется до его подбородка и склонится к нему с полураскрытыми губами. Он смотрел, как она играет в американский футбол, бежит кросс и плавает, и думал, чтб ее естественная, веселая любовь к спорту будет значить для парня, которого она полюбит. Он видел, как мужчины лапают, хватают и тащат ее, и представлял себе, как будет обращаться с ней совсем по-другому. Он поклялся, что, если получит ее, никогда не будет обращаться с ней грубо. Если ему выпадет такое счастье, он никогда, никогда не сделает ей больно, даже в разгаре страсти.

Пролетели мечтательные, жаждущие подростковые годы, теперь он взрослый мужчина, он имел Сару много раз. Много раз и по-разному, и все равно ни разу не сделал ей больно, хотя он понимал, что подталкивало мужчин к этому. Сара властвовала над мужчинами, со своими слишком мягкими волосами, умными губами, ненасытной вагиной. С ней мужчины одновременно чувствовали благодарность — и чувствовали, что их используют. И она была такая уверенная в себе, такая чертовски надменная, что так и хотелось заставить ее принять тебя всерьез. Она пробуждала инстинктивную потребность показать ей, что она встретила равного, что ты сильнее и лучше других мужчин, что такого она еще не встречала; что ты мужчина, который заставит ее умолять тебя. Обнимая ее, хотелось верить, что под доспехами своей сексуальной техники, за воплями бесстыдного рта, она благоговеет перед тобой. Это было сильнейшее побуждение, и Джейми чувствовал его сейчас, как и каждый раз, когда она касалась его.

Но он был не такой, как другие мужчины. Ему выпала привилегия узнать ее, еще когда она была хорошей девочкой, милой и пухленькой. Он знал ее до того, как ее взяли впервые, и в этом была вся разница. Именно поэтому он никогда не делал ей больно, поэтому никогда не давал вожделению или тщеславию взять над собой верх. Он всегда целовал ее так — вот точно так же, как сейчас,— потому что, в чем бы ни убедил ее этот садист, в настоящей любви нет жестокости и эгоизма. Настоящая любовь выкачивает кровь не из возлюбленной, а из влюбленного.

— Зачем ты уходишь? — спросил Джейми, все еще целуя ее.

— Так надо.

Джейми снова заплакал, а она как будто не заметила, но он знал, что на самом деле заметила. Она была не такая девушка, чтобы привлекать внимание к боли. Она просто продолжала целовать его, гладя спину, потом кожу над поясом брюк. Гладила и целовала, не обращая внимания на горячие мокрые слезы, приклеившие его ресницы к ее щекам.

— Куда он тебя забирает?

— Недалеко.

Джейми продолжал плакать, снимая с нее пижамную куртку и брюки, помогая ей снять одежду с него, нежно целуя ее в паузах между расстегиванием пуговиц, выпутыванием из рукавов и стягиванием белья.

— Я все-таки смогу видеться с тобой, правда?

Сара в ответ тихо ахнула. Она забралась под него, и Джейми непроизвольно проник внутрь ее. Его встревожила мимолетная мысль о том, что это последний раз, когда он занимается с ней любовью, но она быстро вылетела из головы. Мир был плотью Сары, сжимающей его плоть. Все, что не было ею, было недоступно пониманию, но он интуитивно осознавал, что ответы лежат где-то в конце. Несомненно, эта невыразимая жажда имеет другую цель, выше физического насыщения. Несомненно, в конце его ожидает смысл жизни, тайна внутреннего покоя или ключ к ее сердцу.

Откровения не было. Только слишком краткое чувство покоя, а потом Сара, такая же непроницаемая, как и всегда, улыбнулась ему, гладя его лопатки и спину. Он спросил, выйти ли ему, она прошептала «никогда».

— Сара, я спросил тебя, смогу ли я с тобой видеться...

— Ничто в мире не может помешать мне пидеться с моим мальчиком Джейми, — ответила она, но ее тело напряглось под ним, и тон был неправильный. Опять в ее голосе слышалась притворная жизнерадостность.

— Значит, ничего не изменится?

Молчание. Молчание с грустными глазами и напрягшимися руками.

— Сара?

— Нет, кое-что изменится. Иначе, какой смысл?

Джейми почувствовал, как выскальзывает из нее. Он попытался втиснуться обратно, но было слишком поздно. Никогда больше он не окажется внутри тела Сары Кларк. Он понимал, что это не так много значит, в сравнении с перспективой никогда больше ее не увидеть. Он с радостью отказался бы от секса навсегда, если бы это дало ему возможность разговаривать с ней хотя бы через день.