Серые пустоши жизни (ЛП)

– Спасибо! Очень вкусно, жаль только, что мало.

«Заткнись, скотина!», – буквально взвыл Меч.

«Не обзывайся! Мог бы сначала объяснить, что я не так сделал», – обиделся Хранитель.

«А ты посмотри на старика», – отозвался Меч.

Йаарх оглянулся и в который раз за этот день удивился. Князь прямо на глазах не то что бледнел, а, кажется, даже зеленел. В голове старика билась мысль: «Владыка посчитал извинение недостаточным… Нужно распорядиться о продолжении обряда… Бедные девочки…»

«Что с ним?», – спросил Хранитель.

«Потом объясню. Скажи ему, что этого достаточно, и ты полностью удовлетворен», – устало сказал ему Серый Меч.

– Нет, князь! – улыбнулся Йаарх, останавливая князя, уже повернувшегося к воинам и открывшего рот, чтобы отдать какой-то приказ. – Того, что было, полностью достаточно, вы меня неправильно поняли.

По лицу того было видно, какое огромное облегчение он испытывал. Йаарх же пришел в полное недоумение по поводу происходящего. Он уже хотел было начать расспрашивать об этом у Меча, когда обозвалась одна из стоящих перед столом на коленях девушек:

– Владыка не хочет принять наши личные извинения? Они в малых угловых отделениях… Мы были женами тех, кто напал на тебя… – ее голос похрипывал, лицо было очень напряжено и возникало ощущение, что она терпит какую-то очень сильную боль.

«Ну вот… – тут же обозвался Меч. – А я уж, дурень старый, рассчитывал, что все обойдется, что не придется объяснять тебе, в чем же дело…»

«А почему это я не должен знать, что происходит? – опять обиделся Йаарх.»

«А ты открой крышки с боковых отделений и посмотри, что там. Авось, да поймешь…»

Хранитель, ничего не понимая, снял все четыре крышечки и присмотрелся к лежащему там. В каждом из четырех отделений лежало опять же мелко порезанное мясо. Так ничего и не поняв, он съел все из них. Его только удивляло отношение стоящих перед столом девушек к тому, что он делал – по мере того, как содержимое какого-либо из отделений блюда оказывалось в его желудке, на лице очередной отображалось невыразимое облегчение. Когда блюдо опустело, и лишь в его ложке лежал последний небольшой кусок, Хранитель решил все же внимательнее рассмотреть его и поднес к глазам. И глаза его полезли на лоб – кусочек слишком уж напоминал часть женского органа любви. «Да не может быть…» – подумал он, встряхивая головой, чтобы избавиться от этой глупой мысли. Потом посмотрел внимательнее, перевел глаза на стоящих на коленях женщин и только тут обратил внимание, что пол под ними залит кровью, а их самих пошатывает от слабости. До него постепенно начало доходить, что же именно он съел… Лицо побелело, гнев опять поднялся пузырем со дна души, и он хотел что-то сказать, но губы отказывались повиноваться. Желудок его свернулся в тугую спираль и затрепыхался, но какая-то сила вдруг передавила его пищевод, и он не смог освободиться от съеденного, только разевал рот.

«Не смей! – донесся до него яростный голос Меча. – Не смей, или еще больше невинных будет убито и искалечено страшным образом!»

«Да что же это?! Они меня что, в людоеды записали? – мысленно взвыл Йаарх, продолжая судорожные попытки очистить желудок. – Такое с девочками сотворили, а я… это… сожрал?! Они мне осмелились подать такое?!»

Его мысль рвалась наружу.

В этот момент кто-то поставил рядом с ним кубок с вином, и Хранитель выпил его залпом, прекращая позывы к рвоте.

«А теперь слушай меня! – жестко и спокойно ответил ему Совмещающий Разности. – Эти несчастные женщины пожертвовали очень многим для своего народа, перетерпели адскую боль, считая, что только так могут спасти всех от твоего гнева и вымолить у тебя прощение. И если тебя вырвет, то их жертва будет напрасной и они должны будут умереть, медленно и жестоко. Ведь ты – Повелитель! Ты всегда должен жертвовать собой! Да, я согласен, обычай гнуснейший, не думал, что он доживет до этого времени и доберется до этого материка, и, тем более, до этого народа, но самые паскудные обычаи, как это ни странно, и самые живучие. Потом сможешь отменить его и запретить навсегда! Но это потом, когда они полностью перейдут под твою руку, а сейчас ты обязан подчиниться ему! И ты не можешь освободиться от съеденного, как бы противно тебе не было, если, конечно, не хочешь, чтобы сотни тысяч людей погибли из-за того, что ты не смог перебороть собственное отвращение… Выбирай, парень… И помни, что сейчас от каждого твоего движения, слова или выражения лица зависят человеческие судьбы…»

«Ну почему?! – буквально взвыл Йаарх. – Как можно творить подобную жестокость? И я… И я просто не могу, отпусти меня!!»

«Можешь! – голос Меча звучал металлом. – Должен! Да и не притворяйся целкой! Будто бы я твои сексуальные фантазии не просматривал! Сколько раз ты себе подобное представлял, имея себя в виду женщины, с которой это делают? Может расскажешь? Отчего же такой гнев? Объясни!»

«Ну… я… это… – промямлил Хранитель, чувствуя, как его щеки становятся алыми от стыда. – Это можно делать лишь с теми, кто сам этого хочет!»

Старый Фархат наблюдал за Владыкой с тревогой, он не понимал, что с ним происходит, ощущение было, что тот ведет яростный спор с самим собой, потом вдруг щеки его господина заалели краской то ли стыда, то ли гнева и князь приготовился к худшему.

«Так что я? – продолжал издеваться над Йаархом Меч. – С чего это тебя так задели эти четверо, съел же много больше и ничего!»

«А что же я уже съел?», – холодея от предчувствия спросил Хранитель.

«А эти, как ты их назвал, „кусочки мяса“, это знаешь что?»

«Нет…», – пролепетал, уже начиная догадываться, Хранитель. Совмещающий Разности намеренно решил додавить мальчишку, радуясь, что представилась возможность направить гнев Хранителя на конкретные вещи и сделать его сильнее. К тому же, если он не сможет заставить себя делать отвратительные, жестокие и неприятные лично для него вещи, Владыкой ему не быть. Он только погубит положившихся на него, убегая от того, что чего не хочет.

И Серый Меч продолжил:

«Так вот… У женщин там, между ногами, есть так называемый бугорок страсти. Вы его, кажется, называете клитором. И если народ приносит по этому гнусному обычаю извинения своему Повелителю, то отбираются триста тридцать три, или пятьсот пятьдесят пять, или девятьсот девяносто девять самых красивых и умелых молодых женщин. Неважно, замужних или нет. Каждой аккуратно, очень острыми и очень маленькими ножичками этот самый бугорок страсти выделяется, но не отсекается до конца. А затем, прямо в теле, он должен быть изжарен, для чего выделенный бугорок периодически обливают каплями кипящего масла. Для каждой из несчастных процедура продолжается несколько часов, пока клитор не изжарится до необходимой кондиции. Можешь ли ты себе представить, насколько это больно? А она даже не имеет права закричать или застонать… Если же кто-то умирает в процессе, то обряд не считается завершенным и берут другую женщину. И лишь когда все готово, изжаренный бугорок любви удаляют. Но не со всеми получается, даже из оставшихся в живых. Для правильного приготовления одного „кусочка“, – продолжал издеваться Меч, – обычно уходит до шести-семи женщин. Вот и посчитай сам количество искалеченных… В итоге уродуется намного больше, во много раз больше! Теперь ты понимаешь, почему так побледнел князь, когда ты заявил, что тебе мало?! А „тонко нарезанные мясные пластинки“, еще не догадался, что это? Приготовляются аналогично…»

«Малые половые губы…», – прошептал Хранитель, цепенея от ужаса и отвращения, и почувствовал, как его желудок снова начал пульсировать.

«Не смей!!! – взвизгнул Совмещающий Разности. – Я уже сказал тебе, что если тебя вырвет, то им все придется делать по новой! Ты хочешь искалечить еще пару тысяч девушек? Тебе их не жаль?!»

Йаарх, вытаращив глаза, дико защелкал пальцами прямо перед лицом князя Фархата, старик все понял и быстро сунул в руку Владыке еще один бокал с вином. Тот залпом выпил его весь, не менее полулитра. В голове зашумело, и тошнота все же отошла. В глазах все плыло, в голове бешено билась лишь одна мысль: «Кем они меня сделали? Каким чудовищем?..»