Красавец горбун

И словно в ответ на эти невысказанные вопросы распахнулась калитка и показался один из друзей Бедр-ад-Дина, Хасан. Поцеловав порог дома, юноша поклонился кормилице Айше и с удовольствием опустился на подушки.

– Ни в одном доме этого благословенного города не пекут таких волшебных лепешек, достойная Айше. Думаю, ты знаешься с каким-то магом, и это он научил тебя готовить такие лакомства…

– Ах, мальчик…. Ну при чем тут волшебство? Просто я пеку сласти для людей, которых люблю. И делаю это с удовольствием. Вот и все чудеса.

– О нет, почтеннейшая! – притворно погрозил пальцем Хасан. – Здесь точно не обошлось без спрятавшегося в дальнем углу джинна…

– О Аллах милосердный и всемилостивый!

Юноши рассмеялись. Вместе с ним улыбалась и почтенная Айше. Она очень любила тихие утренние часы, когда ее мальчик (о нет, мать Бедр-ад-Дина, уважаемая Джамиля, была жива и вполне здорова, но Айше любила юношу как собственного сына) вот так спокоен и весел, в руках у него свежая лепешка, а на столике остывает чай…

– Скажи мне, Бедр-ад-Дин, твой отец доверяет тебе?

– Думаю, что да… Хотя у визиря наверняка есть тайны даже от самых близких людей.

– А не говорил ли тебе почтенный Рашид, твой уважаемый отец, зачем царь Темир собрал во дворце всех мудрецов дивана?

– Я впервые слышу об этом, Хасан… Никогда ранее благородный наш царь, да дарует ему Аллах спокойствие на тысячу лет, не собирал в этот утренний час всех мудрецов… Так ты говоришь, что весь диван в сборе?

– И весь диван. И дворцовая стража. И мамлюки… Все, до последнего безусого мальчишки. И гулям-дари со своими людьми…

– О Аллах милосердный и всемилостивый! И все они во дворце…

– Конечно, раз я об этом знаю.

Бедр-ад-Дин усмехнулся. О да, Хасан знал все и обо всем. Ибо отец его был летописцем при дворе Темира. И потому знание было его хлебом и самой большой радостью в жизни. И Хасан, надежда и отрада отца, с удовольствием помогал ему.

Но вскоре Бедр-ад-Дином завладели тревожные мысли. Сейчас в малом зале для аудиенций отец уединился с царем. Но весь остальной дворец набит вооруженными людьми. И мудрецы дивана тоже там, и мамлюки. И…

«О Аллах, – со все возрастающим ужасом думал Бедр-ад-Дин. – Диван задумал недоброе… Наверняка предводительствует всеми этими людьми первый советник, давний недруг отца. И такой же давний открытый враг царя Темира…»

И чем более думал об этом Бедр-ад-Дин, тем сумеречнее делалось у него на душе. Словно черные тучи наползали на небосклон его судьбы. Он предчувствовал это и пытался понять, что же теперь делать.

Понимал Бедр-ад-Дин, что медлить более нельзя. И потому размышления его длились всего несколько мгновений. Он вскочил на ноги, чудом не опрокинув красный, крытый лаком столик.

– Хасан, там затевается что-то черное! Надо предупредить отца!

Вскочил и Хасан. Он прекрасно понял, что встревожило его друга. Понимал он и то, что их умозаключения – это всего лишь предположения. И диван, и мамлюки, и стража могли собраться у стен дворца, повинуясь велению самого царя Темира. Но пусть тогда самым страшным мигом будет тот, когда насмешки падут на головы двух беспутных юношей.

Но если все иначе? Если войско и стража подчиняются другому приказу и поддержат диван? Поддержат первого советника в его неправых попытках захватить трон древней и прекрасной земли Ал-Лат.

Менее всего думал сейчас Хасан о славе защитника трона. И совсем не думал об этом Бедр-ад-Дин. Да, он любил и уважал мудрого царя. Но сейчас его снедала тревога о судьбе отца. Именно о Рашиде сейчас и беспокоился его сын.

И чем ближе становились стены дворца, тем более темные предчувствия охватывали юношу. В каждом прохожем ему мерещился лазутчик, соглядатай, враг. И пусть это был простой торговец водой, или метельщик улиц, или посыльный, несущий с базара корзину припасов.

Вот наконец и калитка в дворцовой стене. Не так давно ее показал сыну сам визирь Рашид. Едва заметная дорожка сменилась полутемным коридором, который привел Бедр-ад-Дина к высоким узким дверям. О да, именно это были двери в малый зал для аудиенций, но не главные двери, обычно охраняемые самыми доверенными стражами. Эти двери открывались бесшумно, дабы не спугнуть плавное течение царственной мудрости.

Рашид и Темир вполголоса беседовали о чем-то, пригубливая из пиал сладкий шербет. В зале стояла почти полная тишина, лишь временами прерываемая тихими словами собеседников. Поэтому возглас Бедр-ад-Дина прозвучал, словно удар грома:

– Отец! Беда!

Макама третья

Рашид вскочил.

– Сын мой, что случилось? Какая беда? Что заставило тебя потревожить нашу важную беседу?

Юноше стоило немалого усилия поклониться и говорить вежливо и почтительно, как того требовали традиции дворца.

– Прошу прощения у моего достойного отца за то, что потревожил его важную беседу. Прошу прощения и у тебя, мудрый наш царь Темир. Быть может, я излишне самонадеян, быть может, скоропалителен в суждениях, но я опасаюсь, что за спиной у тебя, мой царь, за спиной у тебя, уважаемый отец, затевается недоброе.

– О чем ты, юноша? – Голос у царя был очень глубокий, низкий. Никто и никогда не слышал, чтобы царь говорил хоть на полтона громче, чем того требовали традиции. Но каждое царское слово было на вес золота, ибо за каждым стояла и мудрость, и справедливость, и долгое размышление.

– Прости меня, о великий царь, но я осмелюсь задать тебе вопрос. Скажи мне, ты собирал сегодня под свою руку диван, стражу и армию мамлюков?

– Аллах милосердный, Бедр-ад-Дин, что ты говоришь? – не выдержал визирь Рашид.

– Нет, мальчик, я не собирал сегодня под своей рукой ни войско, ни стражу, ни диван. Более того, еще вчера на рассвете армия мамлюков должна была покинуть пределы страны Ал-Лат. Ибо о помощи просил наш сосед с полуночи.

Бедр-ад-Дин кивнул. Сбывались его худшие опасения. О, как бы он благодарил сейчас Аллаха, если бы царь сказал «да» и поднял его на смех вместе с его детской паникой!

Но увы, царь был серьезен и даже суров. И от этого вопрошающего взора колени юноши задрожали.

– Но, быть может, мой всесильный отец, твой визирь Рашид отдал повеление о том, чтобы мамлюки и стражники собрались в помещениях стражи у внутренних стен дворца?

Рашид ответил суровым взором.

– О нет, мой беспокойный сын, я не отдавал такого повеления. Более того, я не могу этого сделать, ибо мои обязанности – дела государства, а стражей управляю не я…

– Тогда, о царь, скажи, почему во дворце собрались диван, стража, мамлюки, гулям-дари? Почему они все собрались тут, но ты об этом ничего не знаешь?

– Увы, юноша, я этого не знаю, потому что я сам такого повеления не отдавал… И тот, кто, набравшись смелости, такое повеление отдал, рискует очень многим в этой жизни. Да. Пожалуй, и самой жизнью.

– Боюсь, мой царь, что этот неизвестный не думает сейчас о своей жизни… Думаю, что он пытается отобрать твою… Отобрать твою жизнь вместе с троном и властью, данной тебе самим Аллахом всемилостивым и милосердным.

Бедр-ад-Дин лишь заканчивал произносить эти страшные слова, но ужас и невыносимая горечь предчувствия проникли в его душу. «О да, именно так все и обстоит! Это заговор!»

Царь недобро усмехнулся. Увы, эта гримаса не помогла юноше, наоборот, ему стало еще страшнее.

– Ну что ж, юный Бедр-ад-Дин, я думаю, есть только один способ узнать, прав ли ты в своих опасениях. Я знаю, кто мог отдать такое повеление. И сию же минуту задам ему этот вопрос.

Серебряный колокольчик прозвенел в тишине малого зала. И в дверях появился, согнувшись в поклоне, юный слуга.

– Али, мы ждем в этом зале первого советника. Наше негодование велико. Скажи ему, пусть немедленно, бросив все, даже самые срочные дела, появится пред нашим взором.