Девять снов Шахразады

– Чему ты смеешься, господин мой?

– Просто я счастлив, моя прекрасная, – отвечал он.

Наконец сон пал на обнявшиеся тела. Глухая ночь, подобно толстому покрывалу, обволокла дом визиря, даровав часы отдохновения всем, кто в них нуждался. И даже тем, кто не хотел ни минуты покоя.

– И так она лежит уже семь долгих дней и ночей…

Лекарь качнул синей чалмой – сказать ему было нечего, но и не ответить он не мог. Его собрат по ремеслу, родом из княжества Райджива, позволил себе молча подойти к ложу и осторожно взять в руки кисть царицы. Зачем-то посчитал пульс и так же молча отошел. Еще один целитель, с раскосыми глазами, в пестро расшитом халате, тоже прислушался к пульсу царицы, внимательно осмотрел ее ногти и ладонь. И тоже отошел в сторону, не сказав ни слова.

Халиф не обращал на эти действия почти никакого внимания. Он стоял на коленях у изголовья и вглядывался в спокойное и отрешенное лицо жены. Каждый вздох он встречал улыбкой, надеясь, что Шахразада просыпается. И каждый раз глаза его гасли при виде плотно сомкнутых век.

«Должно быть, я чем-то прогневал Аллаха всемилостивого… Но чем? И отчего он не дает мне никакого знака? Никакой надежды?»

– Что скажете, почтенные? – поинтересовался Шахземан.

– М-м-м, – на правах хозяина заговорил придворный лекарь. – Следует сказать, что все стихии равно пребывают в теле царицы, ни одна из них не одержала верха…

– Уважаемый, – голос первого советника стал сух. – Оставь эту болтовню тем, кто в нее верит. Ответь всего на один вопрос: что с нашей царицей?

– Она здорова, о мудрейший, – пожал плечами несколько обиженный лекарь. – Она просто глубоко спит…

«Вот уж открытие…» – хихикнула про себя Герсими. Она устроилась в самом дальнем углу опочивальни, тоже ожидая мига пробуждения Шахразады.

– Я согласен с уважаемым Исмаилом, – прибавил индиец. – Царица здорова и полна сил. Быть может, ее сон вызван чрезмерной усталостью…

«Усталостью? Царица?… Ох, как умны лекари… Как много они знают – и все плохо…»

– Я бы осмелился лишь добавить, что царица проснется, когда усталость пройдет, – пробормотал узкоглазый.

«Похоже, этот что-то понял. Но мудро молчит. Голова-то одна…»

– Шахземан, гони этих недоучек! – проворчал халиф. – Они знают не больше моего.

– Повинуюсь, мой повелитель, – поклонился первый советник и вышел, сопровождаемый светилами медицины.

– А теперь рассказывай, сестричка, – Шахрияр взглянул в лицо Герсими. – Я же знаю, что у тебя есть ответ на мои вопросы.

– Повинуюсь, мой халиф, – Герсими склонилась в поклоне.

– Шахрияр, – досадливо перебил халиф. – Ты моя сестра, ты сестра моей жены…

– Повинуюсь, Шахрияр.

Герсими задумалась, прикидывая, с чего начать. Но халиф перебил ее размышления.

– Так когда Шахразада проснется? И почему она спит так долго?

«Ну что ж, ты сам хотел правды…»

– Она не проснется, Шахрияр…

Брови халифа взлетели так высоко, что почти спрятались под чалмой.

– Почему?

– Ей хорошо там, куда она сбежала от нас. Ее мир там… Не здесь…

Рассвело. Мейф ад-Дин раскрыл глаза. Сон уже прошел, но нега не отпускала его из своих объятий. Ибо целую ночь он наслаждался той, которую предназначил ему сам Аллах. Той, кто отныне и вовек будет спутницей его дней, лаской его ночей и хранительницей очага.

Солнце вставало все выше, золотя верхушки пирамидальных тополей и минаретов. Вот первые лучи пробрались в опочивальню, нежно провели по обнаженным телам. Во сне пошевелилась Фарида.

И тут ужасная мысль пронзила Мейф ад-Дина.

«О Аллах, сейчас взойдет солнце и моя прекрасная жена увидит рядом с собой старого урода… Что же мне делать?»

Если бы коварная джинния могла услышать эти мысли юноши, она бы торжествовала. Ибо сейчас исполнилось ее проклятие, и Мейф ад-Дин и впрямь захотел умереть только для того, чтобы избегнуть стыда.

Он пытался придумать какую-то сказку, чтобы успокоить Фариду. Но все придумки казались ему какими-то смешными и детскими. И в этот миг он вспомнил слова доброй своей матушки, почтенной Джамили.

«Мальчик мой, – говорила она. – Когда не знаешь, как поступить, поступай благородно…»

И юноша понял, что сейчас надо поступить если уж не благородно, то, по крайней мере, правдиво. И все рассказать жене. О да, будет, похоже, много слез, но (так, во всяком случае, надеялся Мейф ад-Дин) вскоре Фарида привыкнет. И быть может, ей будет даже интересна такая… двуликость мужа.

И вот страшный миг настал. Фарида пошевелилась, протянула руку и, не открывая глаз, погладила Мейф ад-Дина по плечу.

– Да сияет над тобой утро, о муж мой!

Мейф ад-Дин смог найти в себе силы и нежно поцеловать любимую. И тут она открыла глаза. И закричала.

О нет, то был не крик наслаждения. Так кричат от ужаса.

– Ну, тихо-тихо, моя прекрасная… Не кричи… Фарида вскочила и, не обращая внимания на наготу, стала бросать в Мейф ад-Дина все, что попадалось ей под руки. Отступив к стене, она взяла в руки тяжелую фарфоровую вазу, полную цветов, и попыталась поднять ее. Холодная вода обрушилась на девушку. И это отрезвило Фариду.

– Кто ты, уродливый старик? – вся дрожа, спросила она. – Кто ты? Куда делся мой прекрасный муж? За что ты убил его? И зачем занял его место?

– Постой минуту, любимая…

– Не смей называть меня любимой, урод!

– …не кричи, о свет моих звезд, о радость моей жизни. Помолчи минуту. Я тебе все расскажу.

– Никакая я не радость! Уходи немедленно! И благодари Аллаха всемилостивого за то, что я не позвала городскую стражу!

– Хорошо, красавица. Сейчас я встану и уйду. Но, быть может, сначала ты все же выслушаешь меня?

– Поди вон! Грязный старик! Во-он!

– О Аллах, как же прекрасна моя жена в гневе!

– Я не твоя жена!..

– Не кричи, капелька росы…

И только теперь Фарида замолчала. Ибо именно так ее ночью называл муж. И никто в целом мире не мог повторить эти слова так же нежно и проникновенно.

– О да, моя любимая. Это я, твой муж. Выслушай же мою историю. Но прежде попытайся коснуться меня.

Фарида вздрогнула, и это не укрылось от взора Мейф ад-Дина.

– Я понимаю, прекраснейшая, что ты брезгуешь коснуться старика, но попробуй превозмочь свое отвращение. Закрой глаза и…

Словно завороженная этими простыми словами, Фарида на цыпочках приблизилась к ложу, опустилась на краешек и, послушно закрыв глаза, коснулась плеча мужа. Да, она готова была сразу отдернуть руку, но… Но под пальцами была сильная и нежная кожа. Точь-в-точь такими были плечи ее мужа, когда она ночью обнимала его.

– О Аллах милосердный, что же случилось с тобой за одну ночь?…

– О нет, прекраснейшая, не за одну ночь. А случилось со мной вот что…

И Мейф ад-Дин рассказал жене все, что случилось с ним, мудро начав с того мига, когда коварная джинния закончила произносить заклятие, обрекающее его быть уродом при свете дня и возвращающее подлинный лик только ночью, когда этого никто не видит. У юноши хватило сил поведать и о своих скитаниях, и о том, что отец Фариды, его дядюшка, принял его за бродягу.

– Верь мне, о моя прекрасная жена. Ибо в моей истории есть только одна неправда – мое имя. Не Мустафой нарекли меня отец с матерью.

Но Фарида молчала. Быть может, она привыкала к мысли, что ее любимый и самый лучший из мужчин, заколдован. А быть может, просто приходила в себя от пережитого ужаса. Наконец разум вернулся к ней и она смогла задать Мейф ад-Дину вопрос:

– Но как же зовут тебя, о муж мой?

– Зовусь я Мейф ад-Дином…

– Но так звали деда моего отца…

– Так звали и деда моего отца. Ибо я племянник твоего отца, почтенного визиря Салаха, и сын его родного брата, Рашида, что покинул отчий дом семнадцати лет и семнадцати дней от роду…

Тихий голос Мейф ад-Дина успокоил Фариду. Она больше не кричала и не вздрагивала. Но старалась все же не открывать глаз, чтобы не развеялось волшебное видение, чтобы муж хотя бы в ее глазах был таким, каким она увидела его при свете сотни свечей прошлым вечером.