Париж от A до Z (ЛП)

– Я никогда не питал к тебе ненависти, – качая головой, сказал он. – Будь оно по-другому, мне было бы легче. Я очень долго желал, чтобы все сложилось иначе.

– Мне стыдно за то, как все закончилось, – проговорил я, – и за то, что я делал.

Он только махнул рукой, хотя боль в его взгляде противоречила небрежности этого жеста.

– Это было двенадцать лет назад.

– Это ничего не оправдывает.

Он тяжело вздохнул.

– Знаю. Я этого и не утверждал. Но я слишком долго оглядывался назад. Слишком долго.

– Мне очень жаль.

– Не стоит. Иначе я бы не пришел в ту точку, где я сейчас.

– Думаю, и это тоже не оправдание.

Он задумался на минуту, потом шагнул ближе. Мы были почти одного роста, но поскольку я сидел на спинке дивана, то, чтобы встретиться с ним глазами, мне пришлось поднять голову.

– Помнишь то высказывание Роберта Фроста? «Лучший выход – всегда насквозь». Я наконец-то понял, что оно значит, Зак. Привычка оглядываться назад никуда не приводит. Я впервые за двенадцать лет смотрю только вперед. И мне нравится то, что я вижу.

– Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

Он положил ладонь мне на шею, погрузился пальцами в волосы, а большим пальцем провел по моей щеке. Спустя двенадцать лет врозь этот жест по-прежнему был бесконечно, до боли знакомым.

– Я уже простил. – Он нерешительно умолк. Словно тоже – совсем как я минуту назад – не знал, сколько можно сказать. И – как и я – он тоже решил, что другого такого шанса у нас больше не будет. – Мы так сильно любили друг друга, Зак, – промолвил он тихо. – Иногда я по-прежнему пытаюсь понять, как мы допустили, чтобы все развалилось.

– Это я был во всем виноват…

– Нет. – Он покачал головой. – По крайней мере, не ты один.

– Если б только я поговорил с тобой откровенно…

– Если б только я не мешал тебе проживать свою жизнь, как тебе хочется, ты бы не ощутил потребности оттолкнуть меня.

Это ударило меня по самому больному – то, что Джон знал, что он сделал. Может, тогда он не осознавал этого, но сейчас он знал. У меня в горле образовался ком, и, когда я заговорил, мой голос дрожал.

– Я так сильно хотел быть достойным тебя.

– Ты и был таким, – ответил он тихо. – Прости, что я этого не понимал.

– Джонатан… – Мой голос был глухим от непролитых слез, и я изо всех сил старался удержать их в себе. Было ощущение, что если я позволю себе начать плакать, то никогда уже не остановлюсь. – Прости меня…

– Ш-ш, – произнес он. – Достаточно извинений. Это больше не имеет значения. У меня есть мое, а у тебя есть свое. Ты должен перестать оглядываться на то, что мы потеряли. Зак, я наконец-то научился жить в мире с прошлым и думаю, что тебе пора научиться тому же.

Ком в горле угрожал задушить меня. Голос окончательно мне отказал. Я смог только кивнуть.

– Заботься об Анжело, – сказал он, – и пусть он заботится о тебе. – Его взгляд упал на мои губы, и я осознал, что он собирается сделать, всего за секунду до того, как это произошло. Я закрыл глаза. И не остановил его.

Здесь не было ни эротики, ни романтики. Но этот короткий поцелуй – ладонь Джона на моей шее, еще знакомая мягкость его касаний, дрожь его дыхания на губах – стал одним из переломных моментов моей жизни.

Это была точка в нашей истории.

До момента, пока он ее не поставил, я не осознавал, насколько необходимо мне это было. Он отпустил меня, и я сидел с закрытыми глазами, всем телом дрожа, пока дверь номера не закрылась. Когда я снова открыл глаза, напротив меня стоял Анжело.

Мне было невыносимо даже смотреть на него. Я знал, что он расстроен или ревнует. Подспудно я понимал, что должен броситься к нему и успокоить. Но у меня не было сил. Я спрятал лицо в ладонях и спросил:

– Сколько ты видел? – Я отчаянно пытался взять себя в руки.

– Достаточно, – ответил он. Но в его голосе не было злости. Я услышал, как он пересек комнату и встал напротив меня. Я боялся взглянуть на его лицо. Я боялся того, что я могу там увидеть. Он положил ладонь мне на плечо – подарил крошечное прикосновение, такое мягкое и понимающее. По-прежнему сидя на спинке дивана, я медленно поднял голову. И увидел в его глазах лишь сострадание.

– Анжело, прости меня, – произнес я. – Я не хотел…

– Заткнись, Зак, – сказал он. Слова были резкими, но его голос был мягким. Он обнял меня, крепко сжал, и мое самообладание начало осыпаться. Эмоции, с которыми я сражался с самого приезда в Париж – а может, и дольше, – начали душить меня, распирая мне грудь. Стыд за то, что мне не хватило сил сделать Джонатана счастливым, чувство вины за все обиды, что я нанес, боль от того, что так сильно любил его, но все равно потерял. – Просто отпусти, – тихо прошептал Анжело мне на ухо, и в следующее мгновение я уже всхлипывал в его объятьях. Я вцепился в его футболку, зарылся лицом ему в грудь и целиком отдался печали, такой сильной, что все мое тело трясло, а он только обнял меня еще крепче.

Я столько раз утешал его, но теперь мы поменялись местами. Впервые за все время разбитым был я, а он, обнимая меня, нашептывал мне успокаивающие слова.

– Я знаю, как сильно ты любил его, Зак, – промолвил он тихо. – Я знаю, как это больно.

И мой милый Анжело, который еще недавно и слышать имени Джона не мог, утешал меня, пока я наконец-то оплакивал то, что потерял годы назад.

***

Хорошо, что у меня было несколько часов на то, чтобы привести себя в норму. В конце концов Анжело уложил меня в кровать. Я поначалу не верил, что сумею заснуть после всего, что случилось, но в итоге заснул. Через час он ласково меня разбудил.

– Иди в душ, Зак, – сказал он. – Я заказал обед. Его привезут через десять минут.

Душ и еда безмерно мне помогли. Поев, я лег на диван и положил голову ему на колени. Смотреть ему в глаза было все еще тяжело. Его пальцы мягко легли мне на затылок и начали перебирать мои волосы. Это было приятно.

– Расскажи, что случилось, – произнес он.

– Ничего.

– Не ври!

– Анжело, я не могу…

– Ты правда ходил на пробежку?

– Да.

– А потом пошел к нему в номер?

– Нет!

– Он поцеловал тебя?

– Нет. – Но я знал, что ответил на секунду позднее.

– Ты поцеловал его?

– Нет, – сказал я, но едва различимым шепотом.

– Зак? – не отступал он.

Это было непросто, но я все-таки выдохнул и сказал:

– Но я хотел это сделать.

Я приготовился к тому, что сейчас он закричит на меня или оттолкнет меня. Но он не сделал ни того, ни другого.

– Ты еще любишь его?

– Нет. – И то была правда.

– Ты хочешь вернуть его? Пойти к нему в номер, начать умолять, чтобы он бросил Коула ради тебя?

– Нет!

– Значит, это длилось всего пару секунд? Не всю поездку?

– Не всю.

Секунда молчания, а потом он – совсем тихо – спросил:

– Зак, ты еще любишь меня?

– Больше всего на свете.

Его пальцы продолжали перебирать мои волосы. Мягко и успокаивающе.

– Тогда, – сказал он негромко, – у нас все идеально.

От нежности его слов мне на глаза опять навернулись слезы, и я сердито смахнул их. Потом заставил себя сесть и посмотреть ему в лицо.

– Как ты можешь не злиться?

Он пожал плечами.

– Не знаю, Зак. У меня нету бывших, и я не знаю, что нормально, а что ненормально. Просто до сих пор ты, похоже, вспоминал о Джоне только плохое. И все-таки ты был с ним три года. Я знаю, что ты любил его. Значит, у вас были и хорошие времена.

– Когда мы были дома, а он в Аризоне, все было по-другому. Ты мог притвориться, что ничего не было. Но сейчас мы провели с ним пять дней. Целую кучу времени. И если у тебя был момент или два, когда ты наконец-то вспомнил что-то хорошее или, может, задумался, что было бы, если… Я не скажу, что это приводит меня в восторг. Но и сердиться я тоже не вправе. Зак, я думаю, это просто-напросто делает тебя человеком.