Любимый ученик Мехмед (СИ)
Любимый ученик Мехмед (СИ) читать книгу онлайн
Действие разворачивается в 1446–1451 годах, когда Мехмед, будущий Завоеватель, воспитывался в Манисе, вдали от турецкой столицы и вдали от Раду, с которым ещё даже не познакомился. У Мехмеда, находящегося где-то на полпути между отрочеством и юностью, завязываются отношения с молодым учителем греческого языка — отношения своеобразные, поскольку учитель применяет к ученику древнегреческий метод обучения, основанный на любви. Впоследствии Мехмед, пытаясь применить этот метод к Раду, опошлил всю идею. Учитель учил Мехмеда совсем не этому, но получилось то, что получилось. (Раздел «Факты и цифры» в конце романа покажет, что эта история вполне могла произойти на самом деле).
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Когда!? Они нужны немедленно! — закричал Мехмед, но ничего не изменилось. Лишь рабы, вздрогнув от крика, начали ещё суетливее промакивать тряпками ковёр.
Прошло полчаса, мучительных полчаса. Мехмед весь извёлся и несколько раз порывался сам идти искать тех, за кем послал слуг, но его уверяли, что Заганос и Шехабеддин вот-вот придут, поэтому будет лучше остаться на месте.
Наконец, Заганос и его «друг» появились в комнате. Тринадцатилетний султан, забыв о своём положении, бросился к ним навстречу и даже не дал им поклониться:
— Вы ушли очень не вовремя, — сходу начал Мехмед. — Почти сразу, как вы ушли, явился Халил и забрал дервиша. Я запретил забирать, но Халил меня не слушал.
— Мы знаем, мой господин, — ответил Заганос-паша.
— Вы должны выяснить, куда увели дервиша. Если в темницу, то вы должны забрать его оттуда, — продолжал тринадцатилетний султан, на что Шехабеддин-паша виновато потупился:
— Мы уже знаем, куда делся дервиш. Да, он в дворцовой тюрьме, но мы ничего не можем сделать.
— Что? — Мехмед не поверил ушам. — Не можете? Почему?
— Мы не можем идти против воли великого визира, — ответил Заганос-паша. — Я — всего лишь третий визир. Я не могу отменить распоряжений вышестоящего.
— Увы, ничего нельзя сделать, — вторил ему Шехабеддин. — Дервиш будет казнён не позднее завтрашнего утра.
— А если я вам приказываю, чтобы вы пошли и забрали дервиша из темницы? — спросил тринадцатилетний султан.
Заганос ничего не ответил, а Шехабеддин грустно вздохнул:
— Мой повелитель, тебе придётся смириться с этой потерей. Ничего нельзя сделать. Мы ничем не можем ему помочь.
— Но как же так? — не понимал Мехмед. — Как же так? Я хочу даровать этому дервишу своё покровительство! Я — султан! Я хочу, чтобы дервиш жил при мне во дворце!
— Это совершенно невозможно, мой повелитель, — ответил Шехабеддин. — Подобные поэты — по характеру всегда смутьяны. Правитель не может держать подле себя смутьяна, даже если хочет. Халил-паша не позволил бы тебе.
Юный правитель посмотрел на евнуха и, наконец-то, начал догадываться, что тот с самого начала предвидел ход дальнейших событий:
— Что!? — воскликнул Мехмед. — Выходит, ты знал, что Халил захочет его казнить? Ты знал и молчал!? А зачем ты привёл этого дервиша во дворец, если знал, как всё обернётся? Ты привёл его сюда на смерть! Зачем? Неужели ты думал, что мне будет всё равно, умрёт он или нет, после того, как я с ним побеседую?
— Я надеялся, повелитель, что мне удастся вывести этого человека из дворца так же незаметно, как привести, — смущённо ответил евнух. — Увы, Халил-паша узнал обо всём раньше, чем можно было ожидать.
«Потому-то вы так внезапно ушли из моих покоев, — вдруг со злостью подумал Мехмед. — Вы не хотели испытать на себе гнев Халила».
Юный султан снова почувствовал своё бессилие и беспомощность, а затем представил свою дальнейшую жизнь, которая показалась адом. Что это за жизнь, если никогда не делаешь то, что хочется, и никогда не говоришь то, что хочется, и даже за мыслями своими надо следить. Вот такую жизнь уготовил ему великий визир Халил-паша, полагавший, что Мехмед должен забыть про необычную поэзию и обо всех мечтах забыть, а люди, которых Мехмед считал своими сторонниками, говорили: «Мы ничем не можем помочь».
Захотелось плакать, но слёзы, даже если они прорвутся наружу, не следовало показывать.
— Оставьте меня, — глухо произнёс Мехмед.
Визир и его «друг» повиновались.
— Оставьте меня все! — крикнул юный правитель, выгоняя ещё и слуг, а когда двери закрылись, и он остался один, то упал на возвышение, заваленное подушками, и, уткнувшись лицом в шёлковое покрывало, зарыдал.
— Теперь ты султан вместо меня, — когда-то сказал отец, а теперь Мехмед мысленно спрашивал: «Это шутка, да? Просто шутка!? Почему она никак не закончится?» Ему вспомнились разные досадные случайности, которых накопилось много за минувший год, и которые так или иначе показывали Мехмеду, что его власть — как мираж в пустыне.
Пусть отец объявил при дворе, что передаёт сыну трон, однако не все государи соседних земель, даже узнав об этом, приняли такую новость всерьёз. Во дворец порой приходили письма, где султаном называли не Мехмеда, а его отца. Мехмеду этих писем старались не показывать, но он знал, что их не одно и не два!
А ещё до него доходили слухи о недовольстве янычар, которые почти открыто жалели, что новой войны не будет, пока султан не подрастёт. «Разве я виноват, что мне всего тринадцать!» — в досаде думал Мехмед. Когда Заганос и Шехабеддин говорили, что он укрепит свою власть с помощью войн, юный султан был согласен, но не мог начать воевать уже завтра. Он и саблю-то, как следует, ещё не научился держать, о чём часто повторяли наставники в воинском деле.
Вот почему, когда отцовская «шутка» вдруг закончилась, Мехмед поначалу даже образовался. Он ещё не знал, что его жизнь станет хуже, потому что рядом больше не будет Заганоса и Шехабеддина, а мулла Гюрани окажется даже строже, чем великий визир Халил-паша.
И всё же Мехмед усвоил урок, полученный во время своего правления — урок с дервишем. По отношению к Учителю, которого нежданно подарила судьба, следовало вести себя более осмотрительно. «А то опять останешься один. И что тогда? Как ты будешь жить? — спросил себя принц и испугался. — Отец и Халил-паша как будто сговорились не любить меня, а всех немногих, кто меня любит, удалять. Так и Учителя удалят».
Мехмед просто не мог представить себе, как переживёт ещё одну потерю. Принц снова почувствовал, что слишком устал ждать, когда по-настоящему унаследует власть и вместе с ней получит всё то, на что имеет право. К примеру, право выражать свои влечения.
Мехмед хотел быть счастливым сейчас — именно сейчас, а не через сколько-то лет! Сейчас! Пусть в тайне от всех, но быть! И теперь это могло осуществиться — появилась тайная любовь, не смешанная с горечью ненависти или презрения. Новая любовь обещала принести не мучение, а радости. Увы, поначалу он забыл об осторожности, поэтому теперь спросил себя, не слишком ли смело разговаривал в коридоре, прощаясь с Учителем у всех на виду в тот вечер, когда Учитель обещал «всё объяснить»? Следовало ли говорить про своё желание заниматься греческим языком два раза в день вместо одного?
Часть III Обещание, исполненное наполовину
Во время своего недолгого правления Мехмед не ощущал себя султаном. Слишком часто он оказывался в положении, когда что-то требовал у своих слуг или сановников, а ему говорили «нет». «Что же я за повелитель тогда?» — думал Мехмед и лишь в Манисе, познакомившись с Новым Учителем, по-настоящему почувствовал, что такое власть.
Власть — это возможность заставить людей делать то, чего они делать не хотят, а Мехмед обнаружил, что имеет некоторую власть над Учителем — Учитель не хотел открыться, но открылся и дал обещание, которое поначалу не собирался давать.
Увы, эта власть казалась такой непрочной, будто ниточка. Мехмед страшно боялся, что она оборвётся, и потому избегал лишний раз потянуть за неё. Ах, если бы эта нить стала верёвкой, вот тогда Мехмеду стало бы спокойно, но он пока не знал, как превратить нить в верёвку.
Принц внутренне содрогался, вспоминая о том, как спросил Нового Учителя о грехе народа Лута и услышал в ответ гневное шипение, потому что в те минуты нить могла оборваться внезапно и навсегда.