Вкус любви

Небольшая пауза, во время которой он приподнял мои ноги чуть выше, ровно настолько, чтобы превратить целомудренную позицию миссионера в непристойную позу, затем выдохнул:

— Ты не чувствуешь себя немного шлюхой вот так? Ощущая мой член в своей попе? Скажи мне, что ты чувствуешь?

Словно в тумане, я приоткрыла один глаз сквозь завесу собственных волос и увидела свою киску широко раскрытой, набухшей, а над ней — член Месье, медленно входящий и выходящий из моей попы, и, поняв, что у Месье панорама еще более непристойная, почувствовала сильное возбуждение. Переведя на него вздрагивающие зрачки, я промурлыкала:

— Я чувствую себя шлюхой.

Этот подлый соблазнитель Месье тут же воспользовался моей слабостью, прикасаясь к мочкам моих ушей губами, на которых еще остался мой запах.

— Покажи мне, как ты себя ласкаешь.

Услышав его слова, я покрылась холодным потом, поскольку со всей ясностью осознала: мне не удастся этого избежать, несмотря на все отговорки, которые попытаюсь найти, даже если изначально я вовсе не собиралась демонстрировать этому мужчине такие глубоко интимные вещи. Перспектива довести себя до оргазма на глазах Месье, когда его член наполнил меня до самых глубин живота, привела меня в оцепенение. В буквальном смысле. Я испытала ужас, почти пожалев о том, что оказалась сейчас в этой комнате, с этим мужчиной. Он же тем временем мурлыкал мне в шею:

— Сделай это, милая. Покажи мне, как ты это делаешь. Я уверен, ты такая красивая, когда ласкаешь себя.

С притворством куртизанки, уже готовой сдаться, я вымолвила:

— Но я никогда этого не делала!

— Так сделай, любовь моя. Погладь свою маленькую киску. Ты же чувствуешь, какая она мокрая.

— Нет… — простонала я, пытаясь поднять свои пальцы.

Ценой невероятных усилий (отягощенных моим желанием поиграть в испуганную девочку) я сумела положить руку на свой живот. Затем из-за того, что рука отказывалась действовать, с досадой вскрикнула, напоминая себе щенка, которого тащат на поводке. Но Месье это совершенно не тронуло.

— Ну, давай, помастурбируй передо мной. Иначе я перестану тебя трахать.

Мне бы очень хотелось, чтобы он понял, до какой степени я жаждала доставить себе и ему это удовольствие. Но я просто не могла побороть свое смущение. К тому же этот глагол «мастурбировать», пусть и звучавший возбуждающе в его сладких устах, покоробил меня, и я уже не знала, желаю ли мастурбировать перед Месье. Мне бы хотелось, чтобы он понял это. Может, тогда ему не пришлось бы прибегать к таким крайним мерам, как шантаж.

Месье отстранился, но полностью из меня не вышел, просто внезапно перестал двигаться. В негодовании я устремилась вперед, но он двумя твердыми руками блокировал мой живот.

— Клянусь, что не буду тебя больше трахать, пока ты не начнешь мастурбировать передо мной. Разве ты не знаешь, самый лучший оргазм у тебя может быть только, когда ласкаешь себя, пока я трахаю тебя в попу?

(Месье произнес фразу с достоинством лучших эротических страниц. Это не имело ничего общего с оскорбительными или насмешливыми выражениями моих подружек. Он говорил так, что сразу становилось ясно, о чем идет речь.)

Испытывая обиду от того, что так легко угодила в ловушку, я бросила на Месье мрачный взгляд, совершенно его не тронувший. Затем с хитрым видом промурлыкала:

— Нет, не останавливайся!

Но Месье был хитрее меня, во всяком случае, он был не из тех мужчин, кто забывает о своих угрозах.

— Тогда ласкай свою киску.

И по его голосу я поняла, что он вполне может так поступить: отодвинуться на другой конец кровати и начать мастурбировать передо мной, пока я от отчаяния не начну делать то же самое. Тогда я передвинула руку к своей киске, которая, похоже, была полностью согласна с Месье. Это было ужасно: я чувствовала, что вся буквально закипаю, и с трудом могла изобразить хоть какое-то подобие ласки. Если мне и удавалось забыться на несколько секунд, ощущая удовольствие под возбуждающий хлюпающий звук, взгляд Месье действовал на меня угнетающе, и я съеживалась от смущения на влажных простынях.

Но, верный своему обещанию, он снова очень мягко вошел в меня, словно скользя в теплом масле, тихо повторяя: «Элли, Элли, о, Элли, ласкай себя лучше, как ты делаешь, когда меня нет рядом», словно я могла забыть о его присутствии, о вибрациях, им создаваемых. Я была парализована: все эти требования представляли собой мир, в который у меня никогда не было доступа. А ведь я считала, что с Александром мы достигли небывалого уровня разврата, но непреклонность Месье и мотивация его желаний превратили наши усилия в жалкие потуги, меркнущие на фоне сегодняшнего утра. В том, что он пытался из меня вырвать, была неоспоримая красота: простая и величественная любовь мужчины к удовольствию женщины.

А потом я помню, как хныкала, когда мои руки инстинктивно отказывались исполнять на публике этот балет, знакомый наизусть. А Месье удерживал их, как только они бросались в бегство. Я не знала, кого ненавидеть больше — его или себя. Я посылала ему одновременно умоляющие и раздраженные взгляды, и, думаю, в итоге он понял: так у нас ничего не получится. Он окинул меня взором, означавшим, что сегодня утром я была плохой ученицей, но все же обещающим снисходительность великих наставников, понимающих пределы возможностей своих воспитанников.

Двумя большими пальцами он сделал мою работу за меня так восхитительно, что на секунду я даже подумала, не успел ли этот гениальный мужчина по моим неуверенным движениям получить общее представление о манипуляциях, сводящих меня с ума. Я почувствовала, что мне будет достаточно пары минут, но, не знаю почему, мне хотелось, чтобы Месье испытал оргазм первым. И тогда, пока моя киска жадно приникла к его пальцам, как сосущий молоко младенец, я стиснула член любовника всеми своими мышцами и, впившись ногтями в его ягодицы, ускорила движения Месье. Он, видимо, для того, чтобы продержаться как можно дольше, прервал наше общение на несколько минут, закрыв глаза. И тот ничтожно малый промежуток времени показался мне вечностью: теперь это были уже не Месье, не моя комната и вовсе не такое восприятие секса, одновременно животное и в высшей степени изысканное. Я увидела перед собой старика, трахающего развратницу, годившуюся ему в дочери, в убогом отеле убогого квартала Парижа, и делали они это самым непристойным образом.

Без взгляда Месье мне это не очень-то и нравилось, без его взгляда я почти забыла, по каким причинам не считала нашу связь безнравственной. Его глаза постоянно напоминали мне, что, если мы спим вместе, если обсуждаем общие темы, общаемся такое количество времени по телефону или письменно, все только потому, что это хорошо. И, если Бог предоставил в наше распоряжение такое чудо, было бы глупо презирать его или бояться. На целых пять минут, а может, и тысячу, секс с ним показался мне омерзительно скучным.

«Господи, хоть бы это скорее закончилось», — подумала я (о чем пожалела несколько недель спустя, оставшись одна и без новостей от неуловимого Месье).

Внезапно лицо надо мной снова ожило, и Месье очень низким, почти хриплым голосом произнес:

— Я сейчас кончу в тебя.

Прерывисто дыша, я следила за восхитительным нарастанием удовольствия во всем его длинном стройном теле: последние вздрагивающие движения, во время которых его дыхание стало неровным, затем завершающий толчок, бросивший его вглубь меня, и, пока я царапала его спину, он издал всего один крик, один хриплый выдох, тронувший меня до такой степени, что на секунду я подумала: сейчас тоже испытаю оргазм. Я сконцентрировалась изо всех сил, чтобы почувствовать извержение, но уловила лишь неконтролируемые спазмы его члена, после чего Месье, с еще твердым членом, тяжело дыша, уткнулся в мою шею.

— Мне так не хватало твоей попы, — сказал он, выходя из меня, и я тут же наполнилась ужасающим чувством одиночества. — Даже кончив, я хочу в нее снова и снова.

После этого Месье в приступе нежности уложил меня на себя и принялся клянчить, словно ребенок: