Философия в будуаре

ШЕВАЛЬЕ. - Дольмансе, сестрица, только что исполнилось тридцать шесть. Он высокий, с прекрасным лицом, очень живые и умные глаза правда, порой в его чертах сквозит нечто жестокое и злое ни у кого на земле нет белее зубов, чем у него. Пожалуй, у него есть некоторая женственность в фигуре и манерах, что, без сомнения, является следствием привычки строить из себя женщину. Но какое безукоризненное изящество, чарующий голос, разнообразные таланты, а помимо всего этого - философский склад ума!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я надеюсь, он не верит в Бога?

ШЕВАЛЬЕ. - Да как ты могла подумать! Это самый знаменитый атеист, самый безнравственный человек... О! Это законченная, полнейшая испорченность, самая порочная и мерзкая личность из когда-либо живших на белом свете.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Как всё это меня возбуждает! Я чувствую, что буду от него без ума! А что у него за причуды, братец?

ШЕВАЛЬЕ. - Они тебе хорошо известны: ему дороги все виды удовольствий Содома, как активные, так и пассивные. Его интересуют только мужчины. Если же он иногда снисходит до того, чтобы использовать женщин, он соглашается на это лишь при условии, что они услужливо меняются с ним полом. Я рассказал ему о тебе, сообщил о твоих намерениях. Он согласен, но, в свою очередь, напоминает тебе правила игры. Предупреждаю, сестрица, он откажется от тебя вообще, если ты вздумаешь навязывать ему что-либо ещё. То, что я согласен совершить с вашей сестрой, - говорит он, эксцентричность и бесстыдство, которыми позволительно замарать себя лишь в редких случаях, да и то предпринимая множество предосторожностей.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Замарать себя!.. Предосторожности! Безумно люблю выражения этих милых людей! Мы, женщины, тоже перебрасываемся подобными особенными словечками, как и эти, только что сказанные они выдают глубокий ужас перед теми, кто выказывает еретические наклонности...

А скажи, дорогой, он тебя имел? С твоим очаровательным лицом, да в двадцать лет можно, я думаю, пленить такого мужчину?

ШЕВАЛЬЕ. - Не стану утаивать, какие эскапады мы с ним вытворяли: в тебе достаточно ума, чтобы не порицать их. Дело в том, что я люблю женщин и уступаю этим странным причудам лишь в том случае, если об этом попросит приятный человек. Тогда я готов на всё. Мне чуждо смехотворное чванство, толкающее наших юных выскочек отвечать на подобные предложения ударами трости. Разве человек способен совладать со своими желаниями? Не оскорблять надо тех, у кого странные вкусы, а жалеть. Такими их сотворила Природа, и нельзя их винить за склонности, подобные нашим, как нельзя винить человека за то, что он родился кривоногим. Разве человек, пожелавший насладиться вами, говорит вам что-то оскорбительное? Нет, конечно - он делает вам комплимент.

Зачем в ответ на комплимент оскорблять и увечить? Так могут поступать только дураки. Разумный человек никогда не станет рассуждать иначе, чем я. Но беда в том, что мир населён жалкими глупцами, которые считают, что это оскорбительно, если кто-то признал их годными к наслаждению. Подначиваемые женщинами, которые всегда ревнуют к посягающему на их права, они воображают себя Дон Кихотами этих общепринятых прав и грубо и жестоко обращаются с теми, кто не признаёт всеохватности женской власти.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Иди же, мой друг, поцелуй меня! Ты не был бы моим братом, если бы рассуждал иначе. Но умоляю - больше подробностей! О внешности этого человека и о ваших забавах.

ШЕВАЛЬЕ. - Один из приятелей господина Дольмансе поведал ему о великолепном члене, которым я, как тебе известно, одарён. Тот получил согласие маркиза де В... привести меня вместе с ним на ужин. Там пришлось показать мою оснастку. Поначалу казалось, что его влечёт лишь любопытство но прекраснейшая жопа, появившаяся передо мной и которой мне затем предложили насладиться, доказала вскоре, что только это влечение было причиной моего осмотра. Я обратил внимание Дольмансе на трудности предприятия, но его ничто не испугало. Я не боюсь даже тарана, - сказал он мне, - и вы даже не удостоитесь славы быть самым большим из мужчин, что проникали в предоставляемый вам анус! Маркиз был рядом он подбадривал нас, теребя, щупая, целуя то, что каждый из нас обнажил. Я принял нужную позицию... предлагаю, по крайней мере, воспользоваться какой-нибудь смазкой.

Ни в коем случае! - восклицает маркиз. - Вы лишите Дольмансе половины ощущений, которые он от вас ожидает он хочет, чтобы вы его рассекли пополам, он хочет, чтобы вы его разорвали на части. Он будет удовлетворён, - сказал я, слепо погружаясь в пучину. Ты, наверно, думаешь, сестрица, что это было неимоверно трудно?.. Ничуть. Мой огромный елдак скрылся весь, чего я никак не ожидал. Я коснулся самого дна его нутра, а этот бугр, казалось, и не почувствовал вовсе. Я обращался с Дольмансе заботливо, и необычайное наслаждение, которое он вкушал, его извивания и дёрганья, его страстные восклицания - всё это вскоре принесло счастье мне самому, и я его затопил. Едва я вытащил, как с растрёпанными волосами, красный, как вакханка, Дольмансе повернулся ко мне.

Ты видишь, в какое состояние ты ввёл меня, дорогой шевалье, - сказал он, одновременно демонстрируя крепкий хуй, необыкновенно длинный и, по меньшей мере, шести дюймов в окружности. - Соблаговоли, любовь моя, соблаговоли послужить мне теперь женщиной, побывав моим любовником, дабы я мог сказать, что вкусил в твоих божественных объятиях все наслаждения, которые для меня так много значат.

Я решил, что ни то ни другое мне сделать нетрудно, и приготовился. Маркиз, спустив панталоны, умолял меня побыть его мужем и в то же время стать женой его друга. Я поступил с ним, как с Дольмансе, который, вернул мне сторицей все удары, коими я обрабатывал нашего третьего, и излил вскоре в глубь моей жопы волшебную жидкость, которой я почти в то же мгновение оросил кишки В...

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ты, должно быть, познал огромное наслаждение, братец, оказавшись между двоих? Говорят, это прелестно.

ШЕВАЛЬЕ. - Да, мой ангел, я был в самой лучшей позиции и всё же, каковы бы ни были эти экстравагантности, я никогда не предпочту их наслаждениям с женщинами.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Что ж, мой рыцарь, дабы вознаградить тебя за твою трогательную деликатность, я собираюсь отдать твоим страстям юную девственницу, что прекраснее, чем сама Любовь.