Змея, что пьет гранатовую кровь (СИ)

Дракон садится рядом и притягивает девушку к себе.

Розали рыдает, крепко прижавшись к супругу и спрятав лицо в изгибе его шеи.

— Не плачь, Розали. Я прощаю тебя.

И это истинная правда.

Эти соблазнительные изгибы прекрасного женского тела так долго снились ему в самых сладких кошмарах. И вот сейчас она в его объятиях, близкая, как никогда. В первый раз смотрящая на шрамы без омерзения.

В произошедшем есть и моя вина, говорит себе Лука. Мы вместе должны были растить светлые чувства. Но я устранился, надеясь, что кода-нибудь Разали сможет увидеть за моим изувеченным телом нечто большее.

И вот результат. Думаю, не стоит рассказывать тебе, родная, что стало с Анселем — в гневе я бываю несколько… несдержан.

Он осторожно целует супругу.

— Не плачь, Розали. Все будет хорошо.

Хоть им и предстоит еще долгий путь. В свою очередь, и Аларик с Лидией обретут гармонию и взаимопонимание. Несомненно.

— Все будет отлично, — улыбается дракон, подходя к принцу и касаясь дружески его плеча. — Уверен, ты не раз еще порадуешь нас добрыми вестями. Например, о рождении первенца.

***

Ночь в своих правах, и Аларика ждет еще один разговор.

— Сдохни, тварь. Сдохни!

Это злобное шипение — услада для него.

— У тебя был шанс помочь мне в этом. Но ты его упустила, — мягко улыбается Аларик.

За окном — луна в зыбком мареве. Круглая, будто жемчужина, цвета клубничной пастилы. Холодный свет растекается по надменно-белоснежной скатерти, льнет к лепесткам роз в высокой хрустальной вазе.

Принц с нескрываемым удовольствием разглядывает жуткие увечья Кариззы. Он откровенно гордится делом рук своих.

Исполосованное лицо — когда-то, без сомнения, оно было прекрасным. До того злополучного момента, когда наследнице правящего рода веров пришла в голову очень плохая идея — сделать Аларика своим рабом.

Ожоги и рубцы. Грудная клетка вскрыта жестоко, грубо, — будто движимый извращенной страстью исследователь пожелал узнать все тайны женского тела. Например, есть ли у женщин сердце — или же они просто куклы, созданные на погибель роду мужскому?

Что же, у Кариззы сердце было. Принц дроу знал это точно.

Вернее, когда-то было. Темно-аметистовое, трепещущее в его руках. Невыразимо вкусное, сладковатое едва.

Было, несомненно. Пока Аларик его не вырвал и не полакомился ним.

Запекшаяся кровь, цвета яшмы, на зелени платья.

Эта сука умирала долго. Очень долго.

— Сдохни.

Желтые глаза мерцают тускло. Тигрица, без сомнения, разодрала бы сейчас дроу на куски — если бы могла действовать самостоятельно. Чужая воля проникает в сознание легко, будто раскаленный нож в горячее масло.

Каризза оскалилась. Но дроу вовсе не обратил на это внимания, полностью уверенный в том, что творил. Когда-то тигрица держала его в плену. Истязая и заставляя страдать. Желая сломать. За ним долг теперь.

— Будь любезнее, — Аларик не скрывает насмешки в голосе. — Как в тот раз. Последний. Помнишь?

Тигрица лишь зарычала от ядовитой боли. О, эти воспоминания. Мертвые вены наполнены тоской и яростью, не кровью.

Как она могла попасться на уловку? Веры, как и звери, всегда чуют опасность. Но в тот раз Каризза ошиблась.

Тигрица слишком остро реагировала на близость желанного самца.

Его член тверд и готов для нее. Такие восхитительно-мучительные, глубокие толчки.

Бледные пальцы сжимают горло так сильно, и от воли Аларика зависит, сможет ли она сделать следующий вдох.

Принц заставляет ее нагнуться ниже, проводит ладонью по узкой спине — кожа смуглая, будто плоды миндального ореха, — и связывает руки Кариззы.

Укусы — завтра они нальются сливовым соком. Ее пылающее лицо прижато к шелку покрывала — прохладному, золотистому. Тигрица изгибается в томлении.

Нежные ткани лона саднят, принимая — какое наслаждение и какая мука — член дроу вновь и вновь.

Принц рывком ставит Кариззу на колени перед собой. Он держит ее крепко, и тигрица покоряется.

Ее ладони гладят узкие бедра, а губы касаются пряной плоти.

Все то время, что Аларик был в плену, тигрица забавлялась, принуждая его к соитию. Всегда необходима особая мазь, чтобы его член был возбужден. Но в тот день он имел ее, повинуюсь своему собственному желанию — разве нет? Трахал жестоко и больно. То, чего она хотела.

Глупая, глупая Каризза. Каждый раз, когда Аларик был в ней — он забирал силу ее прародителей. Капля за каплей. Из прикосновений ее рук, из ее стонов. Из ее соков.

А затем этот дроу убил ее, и его отец и его союзники не оставили от дома Кариззы камня на камне. О том, насколько был разрушен в дикой злобе Саон, тигрица могла лишь догадываться.

Они искали Аларика долгих три Круга. Он сын. Он верный друг, проверенный в боях.

И не укрыли шкуры предков. Не сберегли оборотней.

Сейчас ее палач сидит напротив. Взгляд ледяной, тяжелый. В его руках — она прекрасно помнит эти руки — простая глиняная чашка с нарисованным на ней гранатом.

Рубиновая жидкость. Вишня, гибискус, шиповник. И кровь ее брата. Этот запах теплой меди — удар наотмашь.

— Что ты сделал с Мариусом? — прищурившись, сдавленным голосом спрашивает тигрица.

— Пока что, он жив.

Аларик делает неспешный глоток. Наслаждается вкусом. И улыбка у принца такая, что Каризза искренне печалится: неужто никто и никогда не пояснял итилири, что значит «милосердие»?

Тварь.

— Пей.

Перед Кариззой — такая же кружка. Тигрица хмурится — неужто он серьезно? — и вскидывает упрямо голову.

— Нет!

— Тогда я сам волью это в твою глотку, — тихо — как тих свист топора у шеи приговоренного, — говорит принц.

Не лжет.

— Так. Шиповник — знак семейных уз. Кровь будет проводником.

— Нет! — что еще этот ублюдок задумал?

Хищные, плавные движения. Дроу сел на край стола, рядом с Кариззой. Сжал пальцами подбородок тигрицы, заставляя смотреть в свои глаза.

— Заткнись и слушай. Я позволю тебе поговорить со своим отцом. Скажешь ему, что если веры еще хотя бы один раз нарушат наш покой — пускай винят только себя. Я истреблю вашу расу. Ты все поняла?

Эта жестокость могла бы возбудить ее — будь обстоятельства другими. Никогда Каризза не любила вишен, а теперь — и вовсе возненавидит. Кровь вот — другое дело. Но не родная ведь. Тягуче, приторно, будто патока.

Ужасная тошнота. Лишь гордость позволяет хоть как-то бороться со спазмами. Ее сейчас вывернет наизнанку.

Запечатанные лаской пера голубки уста — дабы не сказала она лишнего. Белый цвет — знак очищения страданиями, которые претерпевают духи за свои деяния.

Аларик нежно гладит белоснежную голубку с глазами черными, будто самые порочные мысли.

Каризза, напуганная и ожесточенная, хочет сказать что-то — но покуда она нема. Девушка уменьшается до размеров рисового зернышка, поддетая клювом голубки, а затем — лишь ледяная вода.

Аларик откинулся в кресле и вытянул ноги, наблюдая с довольной улыбкой, как мгновенно растворился в пространстве силуэт птицы.

Еще один глоток рубинового напитка.

Все прошло хорошо. Стражники порталов мира оборотней не узнают, кто прячется в белоснежных перьях вестницы мертвых. В случае необходимости, это облегчит путь в Саон — голубка укажет безопасный путь, что позволит напасть внезапно.

К тому же, Каризза — прекрасная возможность спровоцировать веров, дабы те развязали военные действия первыми.

Если будет желание поиграть.

***

— Зачем ты лжешь? Почему улыбаешься, если чувствуешь себя усталым?

Выходя, Лидия закрыла за собой двери потайной комнаты, откуда наблюдала за разговором с тигрицей.

Аларик поднялся навстречу своей женщине.

— Неважно. Сейчас меня волнует другое.

Девушка коснулась своих губ кончиком пальца, пристально глядя на дроу. Разумеется, его волнует другое. Например, Его Высочество желал бы узнать, что Лидия почувствовала, увидев, как он плетет сеть повиновения, будто из собственных своих вен, и в венах этих течет сейчас не кровь, горячая, яркая, а студеная черная вода.