Повесть и рассказы из сборника «Современная эротическая проза»"

Ложись хоть так, хоть эдак, хоть поперёк, а хочешь — кувыркайся через голову, сколько душа пожелает!

И на всём этом необозримом пространстве расположился прочный деревянный топчан из могучих спелых досок-сороковок, ещё пахнущих сосновой смолой и вольной бескрайней тайгою. Это был наглядный памятник деревенского умельца-плотника с соседней улицы, на который по-просту кинули два огромных тюфяка из серой холстины, щедро набитых душистым клеверным сеном…

В обычное время, — так сказать, по трудовым будням на этом топчане спали Надежда и Наина, ну а сейчас…

— Входи, Лёнечка! — громко разрешила Надежда, наша безусловная мать-командирша.

Я вошёл.

Все трое были готовы к играм, — то есть, почти полностью раздеты и их грудки с любопытством оглядывали окружающую действительность, и мне казалось — выжидающе всматривались в меня.

— Кунички к бою готовы! — весело доложила Надя. Оказывается, должность «старшей жены» в нормальных условиях является такой же естественной, как выявление негласного лидера в любом производственном коллективе, независимо от того, будет ли это группа физиков-теоретиков или артель кузовщиков-жестянщиков…

Три девицы под окном… виноват, и надеюсь, что Александр Сергеевич простит мне эту невольную ассоциацию! Итак, — три куницы под окном…

Три девицы — без единой тряпочки на теле! — повалились навзничь поперёк обширного нашего ложа, призывно распахнув бёдра, лёжа не слишком тесно, но так, что их разведённые колени почти соприкасались.

Три кустика на их лобках выстроились в рядок, — и какими же они были разными и по-своему притягательными каждый!

У Татьяны-Танюры лобок порос густой — и как мне хорошо было известно! — жёсткой кудрявой шёрсткой, хоть носки из неё вяжи; у белокурой Наины и кустик был светлый, радостный, можно было сказать — блондинистый, чуть рыжеватый, ласковый и шелковистый, а отдельные завитки, отбежавшие на внутреннюю сторону бёдер — золотистыми. Быть может, по разительному контрасту с этой сочной рыжиной, её белая кожа отливала голубизной, словно бы подсвечиваемая изнутри таинственным фосфоресцирующим источником.

А вот у Надежды и лобок выглядел наособицу: уютным, притягивающим и одновременно каким-то аккуратным, разделённым вроде бы пробором на две половинки, словно она его специально расчёсывала, сама любуясь отливающим блеском дорогого меха…

В наших краях бытовали различные названия женских частей, и сами женщины именовали их: курчавка, мохнатка, лыска, сикелиха, королёк… Но в нашем дружном коллективе каждый лобок имел собственное единоличное имя: у Татьяны её тесный вход назывался «мышиный глазок», у Наины — «теремок беляночки», и только у Надежды сохранялось уважительное дикое лесное прозвище: «Куничка»…

— Кунички к играм готовы!

…и только много-много лет спустя, на третьем или четвёртом круге моей жизни, я понял, что мы стихийно занимались самым древним, языческим, первобытно-природным делом: словесным крещениеи самых важных для человека предметов. Давая им свои названия, мы тем самым обожествляли их, делая воплощением своего поклонения, зачинали культовый процесс. Бог при создании первых ладей, благодушно улыбаясь в дымчато-облачную бороду, произнёс великий призыв: «Плодитесь и размножайтесь!», тем самым поставив дело на самовоспроизводство. Какой же скучный и зловещий скопец, никогда не испытывавший радости слияния с Женщиной, ухитрился назвать благословенные Богом инструменты продолжения рода человеческого, а именно — органы размножения — срамными?!

А в действительной жизни — сколько же изобретательности, метких наблюдений, юмора и подлинной поэтичности, наконец, — доброты и ласки вкладывали безымянные словотворцы в названия наших тайных сокровищ, самою конструкцией своею предназначенных для земных радостей! На «великом могучем» языке детородный мужской орган, кроме самого известного и вездесущего прозвания из трёх букв, именуется «ванька-встанька», игрунец, елдак, шворень, болт, солоп, «плешак», вкладыш, а с лёгкой женской руки, для которой любой «нефритовый стержень» — божья благодать, давались и определения в зависимости от размеров: щекотунчик, подсердечник и — внимание! — «запридых»!

В Японии — стране с древнейшей сексуальной культурой, где мне довелось побывать, притягательность женского лона обозначается потрясающими символами: Нефритовые врата, Киноварная щель, Тенистая долина, Пурпурная комната, Тигровый грот, Долина радости, Устрица, Раскрытая раковина, Благоухающий лотос…

И как мне кажется, придуманные нашим квартетом прозвища любимых мест, отличаясь, разумеется, этнографическим и географическим колоритом, вполне достойно продолжают эту многовековую культовую традицию…

Наконец, позволю себе замечание «а парт» — в сторону: провозглашать себя интеллигентными, культурными, высоконравственными людьми (нужное подчеркнуть!) только на том основании, что вы терпеть не можете мата, — это примерно то же самое, как в обществе английской королевы во время файв-о-клока пить чай из блюдца, старательно оттопыривая мизинец…

Я могу сходу привести две-три сотни слов, вызывающих священный ужас некоторых людей только потому, что их собственные гениталии никогда не приносили им радостей жизни!

ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ

«Будут на этот раз завязывать глаза или не будут?» — успел подумать я, по уговору выходя переждать специальные приготовления к сеансу на кухню.

Я обводил глазами привычные детали: выскобленный добела стол с деревянной точёной солонкой в виде большой чаши посредине его, — несчётное число раз мы в эту солонку с крупной серой и всегда влажной солью макали горячие, только что из чугунка, сваренные в мундире картошины! Возле стола — крашеная коричневой краской лавка, а по другую его сторону, ближе к окну — застеклённая «горка» — шкафчик с посудой.

Ближе к входной двери — умывальник, и на табурете под ним — широкий самоварного золота таз, а сам заслуженный самовар, наш верный собеседник в зимние вечера — на специальной тумбочке, накрытой льняным полотенцем, расшитом красными петухами…

— Лёнечка, входи! — послышалось из-за неплотно прикрытой двери.

На этот раз предстоял вариант игры под кодовым названием: «Кто последний, я за вами!»

Происходило это групповое совокупление так: я вводил своё подготовленное к работе орудие любви в первую — с левого фланга — пещерку, гостеприимно открытую для входа, и — по неизменному, утверждённому сценарию, с соблюдением строжайших правил игры! — делал всего три движения «вперёд — назад»…

Подчёркиваю — не вниз-вверх, я ведь стоял! Итак, — вперёд-назад, туда-сюда, раз-два! Тут я споро и сноровисто не вынимал, а выдергивал свой мокрый от смазки поршень и, не прерывая принятого темпа, делал то же самое с той, которая лежала в центре.

Раз-два, туда-сюда, вперёд-назад… Секундный перерыв, переход на другой объект, — и всё снова, начиная опять с левого фланга.

Ничего не скажу: игра увлекательная, но требующая полной отдачи, внимательности, целеустремлённости и сосредоточенности. Ну, как серьёзная игра в бильярд! Там ведь тоже — встречаются и сильные, и слабые, нетерпеливые игроки, которые далеко не всегда попадают в лузу…

«Выигрывала» та особа, из которой — в силу некоторых естественно-природных причин я уже не мог выйти, содрогаясь и кончая…

По неписаному, но опять же — твердо установленному правилу, «выигравшая» данный кон осторожно стягивала с нашего общего развлекалища защитный резиновый костюмчик и отправлялась на кухню мыть его и приводить в порядок, аккуратно скатывая для грядущих игрищ, ну — примерно так же, как опытный инструктор тщательно и с внимательным бережением складывает парашют для будущих прыжков… Разумеется, наш ассортимент, наше меню, наш выбор не ограничивался вышеописанным. Нет! Мы были молоды, изобретательны и — ненасытны!

ВЕЧЕР ВТОРОЙ

Вторая разновидность наших игрищ называлась «Вход открыт!»