Просто мы научились жить (СИ)

– Лёш… Но не Инна же… Как ты себе это представляешь?

– Очень просто, – Алексей улыбнулся и взял жену за руку, – Я говорил с ней, и она согласилась – при условии, что ты будешь не против.

– Ты с ума сошел… – прошептала ошеломленная Лиза. К её глазам вновь подступили слёзы. – А если я… Если мы…

– Боишься не сдержаться? Переспать с ней? Не думаю, что это случится. В последние месяцы беременности лучше не…

– Лёшка! – закричала Лиза, перебивая. – Я не о сексе говорю, родной ты мой! Я говорю о том, что прожив с ней месяц в одной квартире, возможно, я…

– Решишь меня оставить, – понимающе кивнул Алексей, – Да, такое возможно. Но выбирая между твоим здоровьем и сохранностью нашей уже полуразвалившейся семьи, я выберу первое. Пока меня не будет – с тобой обязательно должен кто-то находиться рядом. Этот вопрос решен, малыш. Поэтому Инна будет жить здесь. А как сложится дальше… Заставить тебя быть со мной я всё равно не смогу. Поэтому давай сейчас не думать о призрачном будущем – слишком в нём всё неопределенно. Сосредоточимся на настоящем. Хорошо?

Лиза затихла, тщетно борясь со слезами. Её аргументы иссякли, а в сердце, вопреки воле, поднималась волной пьянящая, восхитительная радость. Преступная и неправильная, но всё-таки радость.

– Лёшик… – прошептала она, не выдержав и ненавидя себя за этот вопрос. – А она… Как она отреагировала на твое предложение?

– Она была рада, – помедлив, ответил Алексей и улыбнулся через силу, – Очень рада, Лизонька. Очень.

Лёша уехал сразу после того, как Лиза успокоилась и перестала всхлипывать. Внешне он был абсолютно спокойным и расслабленным – только сжатые крепко пальцы выдавали напряжение.

Едва захлопнув за мужем дверь, Лиза с силой зажала рот обеими ладонями. Она боялась закричать и разорваться от переполняющих эмоций. С одной стороны – чувство вины. С другой – радость. С третьей – снова вина.

– Успокойся, – скомандовала она сама себе, – Немедленно возьми себя в руки. Выпей пустырника и… обед приготовь, чтоли.

Идея оказалась вполне здравой. Действительно, чем еще может успокоить себя молодая беременная женщина? Только хлопотами по домашнему хозяйству.

Через час в разогретой духовке уже весело подрумянивался пирог, а на плите булькал пузырями наваристый куриный бульон. Лиза острым ножом нарезала помидоры, улыбаясь яркому зимнему солнцу, проникающему через прозрачный тюль на окнах.

Звонок в дверь раздался так громко в тишине полупустой квартиры, что Лиза вздрогнула и уронила нож на пол.

Инна? Лёша вернулся? Соседка зашла одолжить немного муки? Грабители? Работники социальной службы?

Звонок повторился, на этот раз еще более настойчивый.

– Старая параноидальная дура, – обругала себя Лиза и пошла открывать дверь. По дороге подскочила к зеркалу и нервными движениями поправила на висках пряди волос, – Курица… Ненакрашенная. Курица.

Звонок прозвенел третий раз. Лиза замерла перед дверью и попыталась несколькими глубокими вдохами успокоить всполошившееся сердце. Одернула на себе халат. Пригладила волосы. Нервно облизнула пересохшие губы. И, наконец, открыла.

– Ломакина, ты охренела?

Ураган из коричневой шубки, черных волос и кокетливых сапожек на шпильках обрушился на удивленную Лизу и пронесся чуть дальше – к вешалке.

– Звоню-звоню, ты не открываешь, я уж было подумала, что вы с Лёшкой совершили акт двойного самоубийства.

Пока Кристина раздевалась и, возмущаясь, расчесывала растрепанные волосы, Лиза стояла, прислонившись к стене и поддерживая руками живот. Она была рада подруге, но, положа руку на сердце, на её месте хотелось видеть сейчас совсем другого человека.

– Ну что смотришь, Ломакина? Я, конечно, понимаю, что ты ждала в гости Папу Римского, но, может быть, моя скромная особа заслуживает хотя бы банального «здравствуйте»?

– Прости, Крысь, – отмерла Лиза, – Я настолько тебе обрадовалась, что даже дар речи потеряла…

– Врешь ты всё, – засмеялась Кристина, – Сознавайся, кого ждала? Любовника?

Не в бровь, а в глаз, как говорится. По вытянувшемуся и испуганному лицу Лизы сразу стало понятно, что Кристина угадала. Или почти угадала.

– Ломакина… – странно серьезным голосом протянула она. – Пошли-ка, девочка моя, на кухню. Я чувствую, твои новости мне лучше будет слушать сидя.

Пока Лиза доставала приборы и разливала по тарелкам суп, Кристина напряженным взглядом обводила некогда уютную, а теперь по-странному изменившуюся кухню. Нет, здесь по-прежнему царил идеальный порядок, но тем не менее за ним не стояло чего-то самого главного. Души, наверное.

Обед прошел спокойно и тихо. Кристина молча ела суп, откусывала маленькими кусочками хлеб и слушала Лизу. А та, забыв о еде, рассказывала. То равнодушно-отстраненно, то истерически-радостно.

– И тогда я ей позвонила и сказала, что нам не надо больше видеться. Я и раньше понимала, что совершаю подлость, но тут стало совсем страшно – вдруг не смогу с собой справиться? А она… Знаешь, она просто согласилась. Ничего не возражала, не спрашивала – давала понять, что решать мне, а она поддержит любое решение.

На мгновение Лиза застыла, черты её лица разгладились и приняли мечтательное выражение. Но только на долю секунды. Мимолетом счастье, и вдруг снова – равнодушие.

– В тот раз меня хватило на два дня. И то потому, что это были выходные и я, даже если бы поехала на работу, не смогла бы её там застать. А в понедельник проснулась и как будто с ума сошла. В офис приехала к шести утра, села на стул у её кабинета и ждала. А когда она пришла наконец… Видела бы ты её, Крысь! Шла по коридору такая суровая конторная служащая, у которой ко всему прочему были тяжелые выходные, и вдруг – раз! – и превратилась в молоденькую девочку, счастливую и не верящую своему счастью. Она даже извинений моих слушать не стала. Я распиналась там, что-то говорила, а она улыбалась и – уверена! – ни одного моего слова не слышала. Мы потом еще не раз расставались… Таким же образом. Я говорила: «Всё, нам нельзя больше видеться», она соглашалась, я выдерживала день-два и всё возвращалось на свои места. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Что я полная дура и ломаю свою жизнь. Может ты и права, но это… это неконтролируемо, понимаешь? Стоит мне о ней просто подумать – и всё остальное становится неважным. Она всё собой заслонила.

– Даже ребенка?

Голос Кристины прозвучал резко и осуждающе. Лиза даже сжалась немного под его напором.

– Нет! Нет, Крысь. Дашу не заслонила. Даша на первом месте всегда.

– Что-то не похоже.

Кристина кусочком хлеба собрала с тарелки остатки салатного соуса, отложила в сторону вилку и, упершись локтями об стол, исподлобья посмотрела на подругу.

– Послушай, Ломакина, ты мне уже полчаса рассказываешь о том, какая твоя Инна прекрасная и чудесная, но я еще ни слова не услышала о твоем муже и твоем ребенке. Отсюда я делаю вывод, что эта красавица действительно заслонила собой всё, и в первую очередь твои мозги. Ты соображаешь, что делаешь? От Лёшки хочешь уйти – валяй, дело твое. А вот ребенку вредить не смей.

– Я ему не врежу, – вскинулась Лиза.

– Да что ты? Полагаешь, вся эта нервотрепка пойдет ему на пользу? Ты же последние месяцы живешь как зомби – из тумана в туман перемещаешься. Дергаешься, страдаешь, ревешь, в конце концов. А потом что? По поликлиникам с Дашей бегать будешь? Что-то я сильно сомневаюсь, что твоя драгоценная Инна будет тебя сопровождать.

– Ты ошибаешься!

– И что? Девочка моя, мы говорим о здоровье твоего ребенка. Очнись ты, наконец! В любовь поиграть захотелось? Не могла подождать, пока родишь?

– Как будто это от меня зависит, – горько прошептала Лиза и отвернулась.

Несколько минут Кристина молча смотрела на побледневшую женщину, сидящую рядом с ней. Её сердце дергалось от жалости в болезненном ритме, а руки сами рвались утешить, погладить по голове, но при этом она понимала, что молчанием и сочувствием сейчас не поможешь.