Жюльетта. Том II

— Теперь вы все увидите сами.

— Великий Боже! — негромко воскликнул благородный гранд. — Подумать только: шестеро мужчин, да к тому же из самых отбросов общества! Ах ты, мерзкая тварь! Возьмите свои деньги, мадам, вы меня убедили; я испепелен, я уничтожен… Уберите прочь этих детей, я больше не желаю даже слышать об удовольствиях. Это чудовище за стеной разбило мне сердце, вынуло из меня душу… Я не знаю, как буду теперь жить.

Мне же было совершенно неинтересно, удовлетворена или нет его похоть, — его жена видела начало, и этого было достаточно. Мою черную душу больше всего порадовали последствия этой шутки; ярко воспылали жаровни моего злого сердца, когда вскоре я узнала, что донья Флорелла была забита до смерти, и известие об этом наделало в городе много шума. Многочисленные дипломаты — эмиссары многих государств — немедленно опубликовали живописные, леденящие кровь описания этого события, и Флорелла предстал перед судейскими чиновниками великого герцога; не в силах вынести жестоких угрызений совести, не снеся свалившегося на его бедную голову позора, гордый испанец застрелился. Но в этой второй смерти моей заслуги не было — в лучшем случае я могла считать себя его косвенной причиной. И мысль эта невероятно огорчила меня. А теперь расскажу о том, что я предприняла для того, чтобы прийти в себя и в то же время еще больше увеличить свое состояние.

Общеизвестно, что итальянцы широко пользуются ядами, в этом их жестокий характер находит более полное выражение и подходящее средство для мщения и для утоления похоти — двух вещей, которыми они по праву славятся во всем мире. При помощи Сбригани я истратила все запасы, когда-то приобретенные у мадам Дюран, поэтому пришлось заняться изготовлением тех ядов, рецепты которых она мне дала. Я в большом количестве продавала свои изделия, давала рекомендации по их употреблению, и эта коммерция сделалась неиссякаемым источником наших доходов.

Один юноша из приличной семьи, который доставлял мне немало удовольствий в постели и был постоянным дневным посетителем в моем доме, как-то раз попросил меня дать ему какое-нибудь средство для его матери — ему надоело ее вмешательство в его веселый образ жизни, и чем скорее он уберет ее с дороги, тем скорее получит значительное наследство. Вот такие веские причины вынуждали его избавиться от своего неусыпного Аргуса, а поскольку он был человеком твердых принципов, я не сомневалась в его способности без колебаний исполнить то, что диктовал здравый смысл. Словом, Он спросил у меня сильное быстродействующее снадобье, а я продала ему яд медленного действия и прямо на следующий день нанесла визит его матери, зная, что мой друг уже дал ей яд, ибо не в его правилах было откладывать столь важные дела. Никаких признаков отравления я не заметила, так как действие яда было рассчитано на несколько дней, и рассказала обреченной женщине о гнусных планах ее сына, правда, представив их как предполагаемые.

— Мадам, — сказала я, — участь ваша незавидна, положение очень серьезное, и без моей помощи вы погибли. Но ваш сын не одинок в этом подлом заговоре против вас — его сестры также участвуют в нем, кстати, одна из них обратилась ко мне за ядом, который должен перерезать нить вашей жизни.

— Что за жуткие вещи вы мне рассказываете?

— В этом мире такие вещи случаются сплошь и рядом, и неблагодарна — да нет, просто удручающа — миссия того, кому, ради любви к человечеству, приходится сообщать о них. Вы должны отомстить, мадам, и без всякого промедления. Я принесла вам то же самое снадобье, которое собираются дать вам неблагодарные дети, и советую как можно скорее использовать его на них самих: другого они не заслуживают, как говорится, «глаз за глаз», мадам, ибо возмездие — вот высшая справедливость. Только держите язык за зубами — ведь позор ляжет на вашу голову, если узнают, что плоть от плоти вашей замышляет убийство; отомстите молча, и вы получите удовлетворение и избежите подозрений. И ни в чем не сомневайтесь: нет ничего дурного в том, чтобы обратить против заговорщиков меч, который они занесли над вашей головой. Напротив, сотрите злодеев в порошок, и вы заслужите уважение любого честного человека.

Я разговаривала с самой мстительной женщиной во Флоренции — это я поняла сразу. Она взяла яд и заплатила золотом. На следующий же день она подмешала смертоносный порошок в пищу детей, а поскольку я выбрала для нее самое сильное средство, ее сын и обе дочери скончались очень скоро, а два дня спустя в могилу за ними сошла и мать.

Когда похоронная процессия проходила мимо моего дома, я открыла окна и подозвала Сбригани.

— Иди сюда и посмотри на это впечатляющее зрелище. Я хочу, друг мой, чтобы ты удовлетворил меня прямо здесь и сейчас. Иди же скорее, дай йне излить сперму, которая целую неделю кипит в моем влагалище. Я должна, я просто обязана кончить при виде результата своих преступлений.

Вы хотите знать, зачем я швырнула в эту бойню двух дочерей той женщины? Ну что ж, я вам отвечу. Обе они были несравненные красавицы; два долгих месяца разными способами я пыталась соблазнить их, но они устояли — так разве этого было недостаточно, чтобы возбудить мою ярость? И разве не всегда добродетель кажется достойной порицания в глазах гнусного злодейства?

Нет нужды говорить вам, друзья мои, что в кипящем котле всех этих коварных злодеяний моя 'собственная похоть не дремала. Имея богатейший выбор превосходных мужчин и великолепных женщин, которых я приводила для чужих забав, я, конечно же, оставляла самые лучшие экземпляры для себя. Однако я должна заметить, что итальянцы не отличаются выносливостью в плотских утехах, им нечем похвастать в смысле величины основной части тела, к тому же они не блещут здоровьем, и неудивительно, что занималась я исключительно сафизмом. В ту пору графиня Донис была самой богатой,, самой красивой, самой элегантной и отъявленной лесбиянкой во всей Флоренции; весь город говорил, что я состою с ней в близких отношениях, и слухи эти были не беспочвенны.

Синьора Донис была тридцатипятилетней вдовой, прекрасно сложенной женщиной с очаровательным лицом, обладала ясным и светлым умом, большими познаниями и не меньшими талантами. Распущенность и любознательность — вот что привлекало меня в ней, и мы вместе предавались самым необычным, самым непристойным и сладострастным утехам. Я научила графиню искусству оттачивать удовольствия на оселке утонченной жестокости, и блудница, впитав в себя мой опыт и мои уроки, почти сравнялась со мной в порочности.